— Если сбудется.
Я смотрю на Стэпа: он пытается понять, что я задумала. И улыбается мне.
— Сбудется… сбудется…
Я выпиваю одним махом. Надеюсь, что рано или поздно это желание действительно сбудется. По крайней мере, мое. Мы займемся любовью… Боже! Что я говорю? О Боже. Пытаюсь отвлечься. Смотрю вокруг. Какие непохожие пары сидят за столиками вокруг нас. Удивительно, но нам всегда кажется, что мы — самые лучшие. В моем случае, например, это так. Высокомерная Джин. Но я бы никогда не смогла сидеть за столом с кем-то, с кем нельзя поговорить. Есть молча. Какой смысл? Так делают вон те двое. Всякий раз, съев кусок, они смотрят в сторону, в сторону от своей жизни, от своих мыслей. В поисках чего-то нового. Они устали друг от друга. От однообразной жизни, которую они выбрали сами. Оба исподтишка разглядывают соседние столики, бросают взгляды на других посетителей, не переставая жевать, ищут чего-нибудь интересного. Невероятно.
— А-а-а-а!
— Ты что? Воешь? — Стэп смотрит на меня обеспокоенно, а я смеюсь. — Да ты совсем с ума сошла.
— Нет, я совсем счастлива!
И я снова вою, а скучающая девица за столом на минутку перестала жевать и, заинтригованная, смотрит на меня с удивлением. А что я? Я ей машу рукой. Беру кусочек с блюда, которое только что принесли и кладу себе в рот.
— Мм, вкусно…
Я кручу указательным пальцем у щеки[46], поглядывая на скучающую соседку, та качает головой: ничего она не поняла. Подумать только: мужчина, сидящий рядом с ней, даже ничего не заметил. А Стэп смеется. И качает головой. А я ему улыбаюсь.
* * *
— Слушай, а не слишком ли ты много тратишь?
— Ужин оплачен моим братом. На самом деле, он скуповат, но проблем с деньгами у него нет.
— Класс. А почему он это делает?
— Ну, возможно, он хочет помочь своему младшему брату, у которого проблемы с женщинами.
— Да ладно! Вообще, наверное, именно поэтому.
И мы, смеясь, налегаем на еду.
Потом садимся в машину. Сам не знаю как, в кармане нахожу еще два евро. Даю их марокканцу. Тот надеялся на что-то большее. Но все же на лице его отражается удовлетворение и, уже освоившись на своей второй родине, он помогает мне развернуться.
— Давайте. Давайте, синьор, все в порядке, я следил за ней как за цветочком.
В ответ он получает лишь кивок. Звучит музыка. Слова ди-джея прерываются аккордами «U2». Джин, как видно, знает эту песню. «And I miss you when you’re not around, I’m getting ready to leave the ground…»
— Да ты все песни знаешь!
— Нет, только те, что рассказывают о нас с тобой.
Набережная Тибра. Переезжаем через мост. Поворот направо, налево, площадь Кавур, виа Крещенцо. «Папийон». Владелец заведения, Марио, приветствует нас.
— Добрый вечер, вас двое?
— Да, но мы особенные, понятно?
Я улыбаюсь Джин, прижимая ее к себе. Владелец смотрит на нас. Прищуривает глаза. Как бы прикидывает: я знаю его? Кто это? Кто-то важный? Но так и не находит ответа, потому что его нет.
— Прошу, заходите, я посажу вас здесь, тут вам будет удобно.
— Спасибо.
Поскольку вопрос остался открытым, он все же решил, что с этими двумя надо обойтись уважительно. На всякий случай. Мы проходим через зал, все столы заняты, посетители здесь в основном женщины, причем много хорошеньких. Блондинки, брюнетки, рыжие, они улыбаются, смеются, все накрашенные, разговаривают громкими голосами, но едят благовоспитанно — аккуратно, отрезают себе кусочки только что приготовленной пиццы, лежащей на блюде посреди стола. За соседним столом изголодавшиеся вилки втыкаются в ломтики ветчины, розовой и тонко нарезанной — хорошая была свинка.
— Свинюшка…
— Ай, что ты? — Джин только что сильно ударила меня в бок. — Ты меня испугала.
— Я видела, как ты смотрел на ту девицу.
— Да ты что? Я думал о ветчине.
— Да, конечно. Ты меня за дуру держишь?
Марио делает вид, что ничего не слышал. Он усаживает нас за столик в углу и тут же уходит.
— Да, о ветчине… я знаю, о чем ты думал. Наверное, это танцовщицы из «Багальино». Отмечают премьеру или что-то еще. Вон тот, с лысинкой, режиссер, а те, что сидят по бокам, — примы.
— Откуда ты знаешь?
— Я изредка прохожу пробы… Ты попал в мир театра…
Одна девушка из той компании встает из-за стола и направляется к туалету. Она проходит мимо нас и удаляется вглубь зала, предоставляя взгляду чудесную картину: мускулистые ноги, круглую попку, с трудом затянутую в узкую юбку.
— Да уж, вон как слюнки текут при мысли о ветчине! Жаль!
— Что жаль?
— Пропал вечер.
— То есть?
— Если у тебя и был какой-то ничтожный шанс насчет меня, то — все, ты его потерял.
— Почему?
— Потому. Могу дать совет. Ступай в туалет, за этой девицей — как максимум переспишь с ней и получишь билет в «Багальино».
— И мы пойдем туда с тобой.
— Ни за что на свете.
— Тебе не нравится «Багальино»?
— Мне не нравишься ты.
— Прекрасно.
— Что значит — прекрасно?
— Что у меня есть шанс…
— То есть?
— Ты ревнивая, немного занудная, но, в конце концов…
— В конце концов что?
— Ты есть!
Джин собирается встать и уйти, но я хватаю ее за руку.
— Подожди. Давай, по крайней мере, закажем что-нибудь.
За спиной у Джин появляется Марио.
— Итак, что вам приготовить?
— Мы пришли попробовать ваши замечательные отбивные. Мы много о них слышали.
— Прекрасно.
На лице у Марио появляется счастливая улыбка: он известен хотя бы отбивными.
— И принесите нам хорошее «Каберне».
— «Пиччони» подойдет?
— Выберите сами.
— Отлично.
Он чувствует себя еще счастливее от того, что на него можно положиться при выборе вина.
— Джин, слушай, давай не будем ссориться, хочешь, поменяемся местами? Хочешь, сядешь здесь?
— Зачем?
— Тогда на танцовщиц будешь смотреть ты.
— Нет-нет, — она улыбается. — Мне в кайф, что ты на них смотришь, мне это нравится.
— Нравится?
— Конечно, мы не должны зацикливаться друг на друге. А: потому что мы не пара. Б: после таких обалденных грудей и задницы ты будешь нормально себя чувствовать, отказав простой смертной…
— Третий дан всегда и во всем, да?
Девушка, выходившая в туалет, снова дефилирует мимо нас, направляясь к своему столику. Я инстинктивно оборачиваюсь ей вслед. Джин только этого и ждала, она ее подзывает.
— Извини!
— Да?
— Можешь подойти на минутку?
Девушка удивленно кивает.
— Слушай, Джин, перестань. Давай хоть один вечер спокойно проведем.
— Да что ты волнуешься? Я же для тебя стараюсь.