Читать интересную книгу Хвала и слава Том 1 - Ярослав Ивашкевич

— Мне надо к себе, в «Риц», — ответила Билинская.

— Ну, проедусь немного с вами. Я живу на улице Любек. А вы? — спросила она у Януша.

— Лучше не спрашивайте, — рассмеялся он. — Где-то на бульваре Сен-Мишель.

— Отлично. Вот и пойдемте.

На лестнице посольства они встретили Спыхалу. Билинская на минутку задержалась.

— Отвезем вашу сестру, — говорила тем временем миссис Эванс, — а потом поедем куда-нибудь обедать. Мне нужно так много рассказать вам.

— Еще бы, — живо ответил Януш, вдруг почувствовавший себя совсем другим человеком.

Они вышли из дома посольства. Приближались сумерки, солнце опускалось в густые оранжевые облака, освещая верхние этажи домов. Когда Януш садился в автомобиль, ему показалось, что на крыльцо посольства поднимается Ариадна. Желтая тень стеклянного навеса над парадным входом теплым светом окутала ее фигурку. Но Янушу некогда было раздумывать, она ли это.

Они сидели рядом в шикарном ресторане, куда привезла его Ганя на своем «роллс-ройсе», ситуация начинала забавлять Януша. Он никак не мог представить себе, что сидит бок о бок с дочерью одесского дворника. Невозможно было ухватить нить, которая связывала ту Ганю с нынешней миссис Эванс. Нет, просто он неожиданно оказался в ресторане за одним столом с совершенно незнакомой, обворожительной женщиной, которая к тому же изливала перед ним душу, рассказывая о всей своей жизни.

Этот рассказ мог бы и заменить ту связующую нить, которую попытался найти Януш. Но нет, слова не заменили живых впечатлений. И чем больше рассказывала Ганя, тем расплывчатее становился ее образ в воспоминаниях Януша об Одессе. По правде говоря, он не обращал тогда внимания на эту скромную девушку. Только позже, перед самым концом, когда он по дороге из Винницы в Киев заехал на несколько дней в Одессу, он заметил, что Ганя стала лучше одеваться, а Ройская рассказала ему, что девушка теперь поет в каком-то кафешантане. Он слышал также краем уха, что в нее влюблен Валерек. Но даже попытка мысленно представить себе такого заурядного юношу, как Валерек, рядом с блестящей американской миллионершей, могла вызвать лишь улыбку.

— Вы любуетесь моими изумрудами? — спросила миссис Эванс.

— Да, они восхитительны.

В ушах у Гани сверкали круглые кабошоны из великолепных изумрудов.

— Никогда не видел изумрудов, отшлифованных без граней, — сказал Януш, вспоминая драгоценности сестры, которые пошли на покупку Коморова и… видимо, на что-то еще.

— У меня самая большая в мире коллекция изумрудов, — словно между прочим заметила миссис Эванс. — Мое увлечение ими привело к тому, что в, последнее время цена на эти камни поднялась. Я была неосторожна, — улыбнулась она, — и покупала их сама, а не через подставных лиц.

— Чем занимается ваш муж?

— Мой нынешний муж, Эванс, — улыбнулась в ответ Ганя, — промышленник. Наверно, слышали — жнейки и молотилки Эванса? Наши заводы в Питтсбурге производят…

— И много мужей у вас было?

— Эванс — третий. Вы, наверно, знаете, что из Одессы я выехала в Константинополь с Каликстом Душаном. Там я вышла замуж за врача американского посольства Смита, и с ним мы отправились в Нью-Йорк. Доктор Смит был человек весьма почтенный, уже в летах, он умер через два года, оставив мне очень приличное состояние. Это было только начало… — Она улыбнулась очаровательно и беспомощно, будто хотела подчеркнуть, что судьба оказалась сильнее ее. — В Америке я опять начала петь, пользовалась успехом… Выпьем?

Шампанское уже подействовало на Януша, он тоже улыбался, и притом, как ему казалось, глуповато.

— Конечно, — ответил он.

— Через два года…

— Это уже вторые два года из восьми…

— Но надо же отсчитать какое-то время на Константинополь…

— И что?..

— Итак, через два года на мне женился театральный антрепренер Кохрейн. Мы выехали в свадебное путешествие в Европу. На корабле я познакомилась с Эвансом.

— И что?..

— Эванс направился прямо в Швейцарию, где отдыхала его жена… Поехал… за разводом.

— А вы?

— Что же оставалось делать? И вот уже три года, как я — миссис Эванс.

— Что вы делаете в Париже?

— Купила здесь один из театров… и хочу петь.

— Боже мой! А Эльжуню вы помните?

— Ах, вы и не знаете, ведь она совсем потеряла голос… С тех пор как стала женой этого противного Рубинштейна… Я слышала ее недавно. В Метрополитен-опера.

Януш насторожился и мельком взглянул на свою соседку. Она скромно поджала губки.

«Что-то здесь не так», — подумал Януш.

— Но если она пела в Метрополитен… — начал он.

— Ах, все это за деньги Рубинштейна. Вы ведь знаете, за деньги можно добиться всего.

В этих словах, однако, прозвучала тревожная и неуверенная нотка, которую уловил Януш.

— Вы так думаете? — быстро спросил он.

Ганя не ответила. Она отпила небольшой глоток вина из бокала, как показалось Янушу, умышленно, чтобы скрыть горькую улыбку. Это его заинтересовало.

Вдруг она подняла голову и вопросительно посмотрела на него.

— Поедем ко мне, — сказала Ганя, — я спою что-нибудь для вас.

Не закончив обеда, они расплатились и вышли. Когда они приехали на улицу Любек, Вольская вынула из блестящей чешуйчатой сумочки серебряный ключик и открыла высокие, тяжелые двери довольно, мрачного особняка. Внутри было совсем темно, огромные и пустынные залы и комнаты казались необитаемыми. Ганя зажгла свет в холле, где они бросили свои пальто прямо на стулья, а затем пошла вверх по спиральной мраморной лестнице, поочередно зажигая лампы. Темнота расступалась перед ней, но пустота оставалась. На втором этаже они пересекли несколько гостиных, в которых висели лампы и затянутые муслином картины и стояла громоздкая мебель. В крайней комнате несколько белых бра освещали салатного цвета ковер на полу, хрупкую мебель, обитую зеленым кретоном в белые цветочки, и блестящий черный рояль, на котором в круглой вазе из матового стекла стоял огромный букет лиловых тюльпанов.

На звук их шагов вышла невысокая, худая, смуглая женщина средних лет, с растрепанными волосами цвета воронова крыла и крючковатым носом. На руках она держала маленького лохматого песика, белого как снег. Миссис Эванс представила ее Янушу:

— Моя секретарша мисс Зилберстайн.

Песик хрипло залаял. Миссис Эванс засуетилась, зажигая хрустальные светильники на стенах.

— Подождите меня минуточку, вот здесь бутылка хереса, — озабоченно говорила она, — я сейчас вернусь, вот только переоденусь. Приготовьте, пожалуйста, «Тоску»{79}, — сказала она по-английски секретарше и исчезла за зеленой портьерой.

Мисс Зилберстайн бросила песика на пол. Он постоял с минуту осоловелый и заковылял следом за своей хозяйкой в коридор, постукивая коготками по паркету. Секретарша разыскала на полке толстую папку, открыла рояль и разложила ноты на пюпитре.

— She is completely mad[51], — доверительно сообщила она Янушу. — Пользовалась успехом в кабаре, а теперь ей захотелось петь в опере. Но никак не добьется своего — ни за какие деньги не может устроить себе выступление на большой сцене. Целый театр купила… Впрочем, и это не поможет. Вот увидите!

Януш с трудом проглотил глоток сладкого вина. Он ничего не ответил мисс Зилберстайн. Не мог же он вступать в конфиденциальный разговор о людях и обстоятельствах, совершенно ему незнакомых.

Через минуту вернулась миссис Эванс. На ней был просторный белый хитон из легкого шелка с длинными рукавами. Талия была перехвачена чем-то вроде четок из больших круглых изумрудов. На шее висело такое же колье. Волосы она распустила, видимо, одним движением руки, превратив аккуратную прическу в гриву локонов. Янушу она показалась очень красивой. Двигаясь вдоль стен, подобно леди Макбет, миссис Эванс погасила часть ламп. Януш уселся в глубоком кресле.

— Я спою вам из второго акта, — объявила она.

Ганя заняла свое место у рояля. Мисс Зилберстайн взяла несколько приглушенных аккордов, рояль звучал великолепно. Ганя начала молитву Тоски.

Януш сразу определил, что голос у Гани довольно посредственный. Здесь, в небольшом помещении, он и то звучал слабо, а по временам даже приглушенный аккорд фортепьяно полностью забивал его. Не нужно было обладать большой музыкальностью, чтобы сразу заметить, что поет она совсем не в такт и что бедной мисс Зилберстайн то и дело приходится либо догонять певицу, неожиданно убежавшую на несколько тактов вперед, либо на каком-то аккорде выжидать, пока та ее догонит. Время от времени аккомпаниаторша бросала многозначительный взгляд на Януша, поблескивая большим черным глазом. Все это было ужасно.

Сидя в огромном кресле, Януш спиной чувствовал холодные и пустые апартаменты, видел красивую женщину в торжественном наряде, которая, напрягая связки, с большим усилием выдавливала из себя жалкие звуки. На красивой шее миссис Эванс вздулись жилы, она с трагическим выражением открывала рот, закрывала глаза, а пышные локоны, упавшие на лоб, судорожно вздрагивали после каждой ноты. У Януша сердце сжалось от сострадания.