Ведь ты не очень сердишься на мои глупые письма. Если сердишься, то не надо — от них у меня все праздники.
Я езжу с тобой, пишу с тобой, сплю с твоим кошачьим имечком и все такое.
Целую тебя, если ты не боишься быть растерзанной бешеным собаком.
Твой Щенон же Оскар Уайльдон же шильонский узникон же:сижу — за решеткой в темнице— сухой (это я сухой, а когда надо,буду для тебя жирный).
Любимый, помни меня. Поцелуй Клеста. Скажи, чтоб не вылазил — я же не вылажу!
(Маяковский — Л. Брик. 19 января 1923 г. Москва)Милый, милый Лиленок.
Я знаю, ты еще тревожная, ты еще хмуришься. Лечи, детка, свои милые нервочки. Я много и хорошо о тебе думаю. Немножко помни меня. Нам ужасно нужно хорошо пожить. До бесконечности хочется, чтоб это сделалось вместе. Если у меня голова не лопнет от этой мысли — я выдумаю. Люби клеста — он похож на меня: большой нос (у меня только красный) и все цепляется за прутики (в окно смотрит).
По глобусу я уже с тобой езжу.
Шильонский узникУрожденный Щен.Целовать буду когда-нибудь лично. Можно?
(Маяковский — Л. Брик. Январь 1923 г. Москва)Волосик! Щеник!
Больше всего на свете люблю тебя. Потом — птичтов. Мы будем жить вместе, если ты этого захочешь.
(Л. Брик — Маяковскому. Январь 1923 г. Москва)Когда мы познакомились, Маяковскому нравилось, что вокруг меня толпятся поклонники. Помню, он сказал: «Боже, как я люблю, когда ревнуют, страдают, мучаются».
Сам он всю жизнь не только не старался преодолеть в себе эти чувства, но как бы нарочно поддавался им, искал их. С особенной силой они вспыхнули теперь, когда он был от меня оторван.
(Лиля Брик. «Из воспоминаний»)Милый дорогой Лилек.
Посылая тебе письмо, я знал сегодня, что ты не ответишь. Ося видит, я не писал. Письмо это, и оно лежит в столе. Ты не ответишь, потому что я уже заменен, что я уже не существую для тебя, что тебе хочется, чтоб я никогда не был. Я не вымогаю, но, Детка, ты же можешь сделать двумя строчками то, чтоб мне не было лишней боли. Боль чересчур! Не скупись даже после этих строчек — у меня остаются пути мучиться. Строчка не ты! Но ведь лишней не надо боли, детик! Если порю ревнивую глупость — черкни — ну, пожалуйста. Если это верно — молчи. Только не говори неправду — ради бога.
(Маяковский — Л. Брик. До 31 января 1923 г. Москва)Я не скуплюсь, Володик; я не хочу «переписки»! Ты не заменен. Это правда, хотя я и не обязана быть правдивой с тобой. Обнимаю тебя и целую крепко. Клест кланяется, он вылетел, но я его сама поймала, погладила перышки и поцеловала от твоего имени.
(Л. Брик — Маяковскому. До 31 января 1923 г. Москва)Личика.
Напиши какое-нибудь слово здесь. Дай Аннушке. Она мне снесет вниз.
Ты не сердись. Во всем какая-то мне угроза.
Тебе уже нравится кто-то. Ты не назвала даже мое имя. У тебя есть. Все от меня что-то таят. Если напишешь, пока не исчезнет словечко, я не пристану.
(Маяковский — Л. Брик. Январь — февраль 1923 г. Москва)Я сердилась на него и на себя, что мы не соблюдаем наших условий, но была не в силах не отвечать ему — я так любила его! — и у нас возникла почти «переписка». А несколько раз мы случайно столкнулись на улице.
Я получала письма почти ежедневно.
(Лиля Брик. «Из воспоминаний»)Володя, ввиду того, что к Оксане ты в мое отсутствие «приставал», так же, как и ко всем остальным женщинам (она сама мне об этом рассказывала), то от апельсина следовало удержаться. Это письмо не в счет. Никто не должен знать о нем. Не отвечай. Если б не жар — не написала бы. Это, конечно, пустяк, но мне известны со всеми подробностями все твои лирические делишки.
(Л. Брик — Маяковскому. 11 февраля 1923 г. Москва)Личика.
Твоя записка для меня больше, чем огромная неприятность, это безвыходное горе.
Надо узнать мою теперешнюю жизнь, чтоб как-нибудь подумать о каких-то «делишках», страшно не подозрение, страшно что я при всей бесконечной любви к тебе не могу знать всего, что может огорчить тебя. Что мне делать в будущем? Только потому, что я абсолютно болен, я позволяю себе написать, несмотря на твое запрещение.
Я влезу к себе еще больше, ничего не понимая, совсем побитый.
Нужен я тебе или не нужен.
Твой любящий Щен.
Неужели ты кончила со мной?
(Маяковский — Л. Брик. 11 февраля 1923 г. Москва)Волосик, я люблю тебя. Делай что хочешь. Готовься к 28-ому. Я так жду. Я себя очень плохо чувствую и не могла удержаться — написала про апельсин. Обнимаю тебя и целую весь твой шарик.
Твоя Лиля!
(кошечка).
(Л. Брик — Маяковскому. Ок. 11 февраля 1923 г. Москва)Личика.
Мне кажется все, что ты передумала меня видеть, только сказать этого как-то не решаешься: — жалко.
Прав ли я.
Если не хочешь, напиши сейчас, если ты это мне скажешь 28-го (не увидав меня), я этого не переживу.
Ты совсем не должна меня любить, но ты скажи мне об этом сама. Прошу. Конечно, ты меня не любишь, но ты мне скажи об этом немного ласково. Иногда мне кажется, что мне сообща придумана такая казнь — послать меня к черту 28-го! Какая я ни на есть дрянь, я немного все-таки человек. Мне просто больно. Все ко мне относятся, как к запаршивленному нищему — подать, если просит, и перебежать на другую улицу. Больно писать эти письма и ужасно их передавать через Гринберговских прислуг. Но, детик, ответь (это как раз «очень нужно»). Я подожду внизу. Никогда, никогда в жизни я больше не буду таким. И нельзя. Детик, если черкнешь, я уже до поезда успокоюсь. Только напиши верно правду!
Целую, твой Щен.
(Маяковский — Л. Брик. Февраль 1923 г. Москва)Волосик, детик, щеник, хочу поехать с тобой в Петербург 28-го.
Не жди ничего плохого! Я верю, что будет хорошо. Обнимаю и целую тебя крепко.
Твоя Лиля
(кошечка).
(Л. Брик — Маяковскому. Февраль 1923 г. Москва)Лисичка, Киса.
Билет я могу тебе прислать только 28-го (выдают лишь в день отъезда), не позднее, чем без пяти три (постараюсь), а то в три кончаются сроки и стоять еще у семафора это совсем грустно.
Лилик, обязательно достань себе какой-нибудь вид на жительство (может, в домкоме), а то тебя не пропишут — я для тебя никакого удостоверения достать не мог. На всякий случай, если ты будешь менять иностранный на трудовую книжку, шлю тебе записку к Томчину — чтоб зря не ждать.
Детик.
Мне все кажется, что ты была бы рада меня никогда не видеть?
Давай пусть это будет неправда. Целую Кису и птичков.
Твой
(Маяковский — А. Брик. 23 февраля 1923 г. Москва)Деточка Кисик!
Только 28-го я могу получить билет (выдаются в день отъезда).
Когда идет поезд — еще не знаю — думаю, вечером.
Билет пришлю до 3-х часов, тогда же напишу точно о времени отхода поезда.
Целую тебя, родненькая.
Твой
Щен.
(Маяковский — А. Брик. Кон. февраля 1923 г. Москва)Дорогой Детик.
Шлю билет.
Поезд идет ровно в 8 ч. Встретимся в вагоне.
Целую, твой
Щен.
(Маяковский — А. Брик. 28 февраля 1923 г. Москва)Волосик.