— Значит, ты пойдешь одна?
— Со мной ничего не случится, Берни. Решительная улыбка, казалось, подтвердила се слова.
Мэри-Кейт открыла дверь, но прежде, чем покинуть теплый холл, обернулась:
— Вы знали, Берни? Вы могли представить, что Сесили способна на такое?
После минутного раздумья на лице Берни появилась невеселая улыбка.
— Кто из нас способен разглядеть лицо безумия, Мэри-Кейт? Разве мы не подвержены страстям? Что удерживает нас на этой стороне разума?
— Звучит не очень-то обнадеживающе для всех нас, не так ли, Берни? — Пальцы Мэри-Кейт крепко сжали дверную ручку.
— О дорогая моя, иногда это — единственное, что у нас есть.
Она знала, что это не совсем тот ответ, но где найти более подходящие слова?
Мэри-Кейт тяжело опустилась на грубо сколоченную скамью. Перед ней лежал маленький, пруд, который за ночь замерз, к огорчению нескольких уток, ковылявших по его поверхности. По берегу вдоль половины пруда торчал высокий обледеневший камыш, над второй половиной простерло свои ветви могучее дерево. Мэри-Кейт не была садовником, но неосведомленность не мешала ей восхищаться работой других. Весной английский парк Сандерхерста будет выглядеть великолепно. Сейчас он дремал, почти лишенный цвета. Единственными яркими пятнами были верхушки аккуратно подстриженных в виде разных фигур самшитовых деревьев, которые выглядывали из-под снега. Прекрасный, умиротворяющий вид. Если бы только она могла успокоиться!
Ей нужно побыть одной, и чтобы ее не тревожила скорбящая, как того требовали обстоятельства, знать.
Именно теперь она почему-то остро затосковала по отцу. По нему ли? Ее отец воплощал собой надежность, чего ей так не хватало все эти годы. И любовь, которой она никогда не испытывала со дня его смерти, пока не приехала в этот великолепный замок. Больше у нее не будет ни надежности, ни любви.
С тех чудовищных мгновений в коптильне она до сегодняшнего дня не встречалась с Арчером. Мэри-Кейт никогда не видела, чтобы кто-нибудь так стремительно изменился, превратившись из красавца в изможденное существо, из человека, полного жизни, в почти мертвеца. Он подошел и развязал ее, вытащил кляп. Провел ладонью по ее разбитому рту, а потом обратил все свое внимание на Алису.
Нежная, хрупкая Алиса, высохшая, склоненная, ее кожа стала орехового цвета, залоснилась от дыма и тепла. Арчер встал рядом с ней на колени в такой же печальной позе, как и его жена, протянул руки, словно хотел дотронуться. Но в последний момент не смог и тихо сложил ладони на коленях, не замечая, как беззвучно падают на пол светлые пряди.
Может, Мэри-Кейт и утешила бы его тогда, нашла какие-нибудь мудрые слова, даже обняла бы его. Но они оказались разлучены — их отдалило не только потрясение, но и память, сохранившая страшное зрелище.
Она так и не прикоснулась к нему. Ее подхватил на руки Питер, отнес в экипаж. Рядом с ней села Берни. В Сандерхерсте врач осмотрел голову и лодыжку Мэри-Кейт и предписал ей двухнедельное пребывание в постели.
Сегодня она в первый раз могла встать и действительно стояла, пока священник освящал новую нишу в усыпальнице Сент-Джонов. Когда все закончилось, только они с Арчером остались и смотрели, как закрывают и запечатывают дверь. Двое, любившие друг друга с детства, лежали теперь здесь, соединенные в смерти.
Небеса должны были бы рыдать об этой потере, возможно, так и было: слезы замерзли и превратились в снежные хлопья, которые бесшумно падали на них.
И поскольку он ничего не сказал ей с той минуты, как нашел свою жену, Мэри-Кейт, тоже ничего не сказав, ушла, не будучи уверенной в мыслях и чувствах Арчера. Ей казалось, она вторглась в чужие владения.
Если она и чувствовала вину, то не ту, что предполагала Берни. Она пыталась спасти Джеймса Моршема невзирая на насмешки других. Она пыталась и не смогла, но другие могли — и не попытались.
Она чувствовала вину живых перед теми, кто умер. Смерть затронула в душе Мэри-Кейт какую-то чувствительную струнку, и это удивило ее, потом устыдило, а затем позабавило. Она была бесконечно рада, что жива, счастлива, что спасена. Она не хотела умирать, не была к этому готова, может, никогда и не будет. Она всегда цеплялась за жизнь, с жадностью ожидая, что небо прояснится — и все изменится к лучшему, что она испытает все то, о чем мечтала ребенком и молодой девушкой.
Даже теперь, когда ей было как никогда грустна, в ней крохотным огоньком тлела искорка надежды.
Глава 41
Мэри-Кейт проснулась на рассвете, за три часа до того, как должна была покинуть Сандерхерст. Она прибыла сюда налегке, а теперь ее дорожная сумка трещала по швам. Книга стихов, которую дал ей Арчер, два платья из гардероба Берни да еще тот самый колпак, с которым Мэри-Кейт не смогла расстаться — он напоминал ей о странной, борющейся с предрассудками графине, — все эти вещи покоились в сумке. На дне ее лежали засушенный садовый цветок и самое большое сокровище — миниатюра, изображавшая Алису Сент-Джон в детстве, — подарок Сэмюела Моршема. При этом Мэри-Кейт все время плакала, а он без конца откашливался.
Она лежала, уставясь в потолок и раздумывая, хватит ли у нее мужества попрощаться с Арчером. Они так и не обменялись друг с другом ни единым словом.
Потому ли, что он не верил ей, а теперь не мог примириться с ее правотой? Или он любил Алису больше, чем мог в этом признаться даже себе?
Она села на край кровати, потом поднялась и оделась в дорогу. На горизонте засияли первые проблески света, дрожащие лучики розового и желтого. Мэри-Кейт решила не зажигать свечу и стояла у двери, ведущей на террасу, глядя на восход и чувствуя, как горят от невыплаканных слез глаза.
Через несколько минут она вышла из комнаты, прошла по коридору и, повернув налево, оказалась у хозяйских покоев. До этого она была в комнате Арчера только раз, но посещение оставило много воспоминаний. Мэри-Кейт негромко постучала, готовая уйти, если он не ответит. Она не хотела будить его.
— Войдите.
Разрешение было дано голосом совершенно проснувшегося человека. Ни запинки, ни заминки. Она мягко толкнула дверь.
Он стоял у окна и смотрел на светлеющее небо, как перед этим делала она, хотя его окна были обращены не на восток, как в ее комнате. Хозяйские покои — огромная, просторная комната — смотрели на северную сторону Сандерхерста.
Увидев обширные пространства парка и лугов, Мэри-Кейт поняла, почему Арчер никогда не приказывал охранять ее. Он мог не беспокоиться, что она сбежит. Запряженная четверкой лошадей карета и за час не смогла бы добраться до границы его владений. Впечатляющий вид, молчаливое, но подавляющее напоминание о власти человека, который сделал ее своей пленницей, — сначала поддавшись гневу, потом страсти. Напоминание о том, насколько они далеки друг от друга по положению.