— Ещё раз прошу меня извинить, Демид Ярославич. Не знал я, что здесь такие бесчинства творят власти татаро-немецкой империи.
— Про какую татаро-немецкую империю вы говорите, Иван Лютич? Насколько мне известно, при переписи населения, прибывшие имперские чиновники на общем сходе всем объявили, что мы теперь являемся подданными Российской империи. Вы ничего не напутали?
— Я ничего не напутал, Демид Ярославич, — устало ответил мне беглый каторжник, глядя как я заканчиваю чистить своё ружьё, потом задумался ненадолго, и продолжил: — Когда Российская империя захватила силой богатейшие земли Великой Тартарии, то её, в определённых кругах просвещенной мировой общественности, и стали называть татаро-немецкой империей. Ведь вся имперская власть в России, включая самого императора, в большинстве своём из немцев состоит.
— Иван Лютич, ежели не секрет, скажите, пожалуйста, а за какие-такие злодеяния имперцы вас на каторгу определили?
— За вольнодумство и свободомыслие меня на каторгу сослали. Я понимаете ли анархист, и не приемлю диктата над собой любой власти, хоть государственной, хоть церковной. Каждый человек на земле рождается свободным, а рабом его делают власти, да различные попы, которые жируют за счёт плодов его труда. Вот поэтому я и решил посвятить свою жизнь борьбе за свободу. Это имперским властям в столице очень сильно не понравилось, вот они и осудили меня на десять лет каторги, аккурат перед самой войной.
— Вы про войну с Японией говорите, которую англичане с оловянных островов затеяли?
— Вы снова удивили меня, Демид Ярославич. Скажите мне, пожалуйста, откуда у охотника из таёжного поселения такие познания в происходящей мировой политике?
— Так я хоть и в таёжном поселении живу, но о событиях происходящих в мире, наслышан. Не удивляйтесь, Иван Лютич. Имперские власти обязали жителей нашего поселения заготавливать продовольственные обозы для воюющей на востоке армии. Как вы сами понимаете, добывать всю дичь приходилось мне и другим охотникам из поселения, а уже потом, при передаче обозов представителям уездных властей, я про все мировые события и наслушался. Память у меня всегда была хорошая, вот я всё в подробностях и запомнил.
— Прошу извинить меня, за нескромный вопрос, Демид Ярославич. У вас с собой не найдётся хоть немного какой-нибудь еды? Мои скромные запасы закончились ещё два дня назад, а есть ли в этих таёжных краях хутора или деревни, где можно купить продукты, мне пока неизвестно.
Мне в этот момент стало стыдно. Передо мной сидел человек, который спас мне жизнь, а я даже не подумал о том, что он может быть голоден. Отложив в сторону своё ружьё, я стал быстро выкладывать из заплечного мешка, на расстеленный на землю рушник: половинку каравая хлеба, туесок с солью, различные домашние копчёности, а также несколько головок лука и чеснока.
— Угощайтесь, Иван Лютич, для своего спасителя мне ничего не жалко. Я сам был должен догадаться по вашему усталому виду, что вы голодны, и к совместной трапезе вас пригласить. Вы пока кушайте, а я по-быстрому небольшой костерок запалю, да водички для взвара согрею. Благо родник рядом имеется, — сказав это, я взял котелок и пошёл набирать воду. Мне очень не хотелось чтобы человек спасший меня, увидел моё покрасневшее от стыда лицо.
— Я не настолько сильно оголодал, Демид Ярославич, чтобы в одиночку набрасываться на ваши ароматно пахнущие запасы. Занимайтесь костром, а я подожду. Затем мы вместе отведаем ваших аппетитных разносолов…
Когда наша трапеза закончилась, я вымыл котелок и сложил свои вещи в мешок. После еды образовалась приятная тяжесть в животе, из-за чего, сразу же идти в поселение мне не хотелось, поэтому я решил продолжить нашу беседу.
— Иван Лютич, если не в тягость, расскажите, что-нибудь о себе?
— Зачем вам это, Демид Ярославич?
— Так должен же я что-то сыну своему рассказать о человеке, в честь которого его нарекли. У нас в поселении новорожденных детей другими именами нарекают. При переписи населения, многие имперские чиновники очень удивлялись, когда слышали наши имена, и порой пытались их на христианский лад переиначить. Вот только жители на такое не шли, и требовали от имперских писарей правильной записи имён.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— И что?! Имперские писари шли жителям вашего поселения на уступки, и записывали имена как положено?!
— Конечно, а куда им деваться. Ведь Глава нашего поселения из древнего княжеского рода, да и остальные жители не безродные холопы какие-то, а потомки древних шляхтичей.
— Так у вас что… всё поселение из поляков состоит?
— Почему из поляков?
— Погодите, Демид Ярославич, вы же сами только что, назвали жителей вашего поселения потомками древних шляхтичей.
— Всё верно, назвал. Только вы похоже не ведаете, Иван Лютич, что в древнейшие времена шляхтичами были не только поляки. В том же Великом Княжестве Литовском существовала своя боярская шляхта. Вы ещё больше можете удивиться когда узнаете, что ещё задолго до создания Польского Королевства, да и Великого Княжества Литовского, шляхтичами называли только лишь представителей древнейших родов Русинов, ибо они хранили истину о появлении жизни на земле и о дальнейшем пути развития. Все их называли людьми истинного пути или просто шляхтичами, ибо на старом русинском наречии слово «шлях» означает путь.
— Честно говоря, Демид Ярославич, я раньше никогда не задумывался откуда у дворянского сословия вообще появилось название «шляхта».
— А причём тут дворяне, Иван Лютич? Дворянами изначально называли только слуг князя, а также княжескую дружину, ибо они все вместе проживали на княжеском дворе. У шляхтичей были свои дворы и свои дружины. В случае войны, княжеские и шляхетские дружины объединялись в войско чтобы дать отпор врагам, но каждую дружину вёл свой воевода. В более поздние времена, когда объединились Королевства Польское и Великое Княжество Литовское в Речь Посполитую, многие обедневшие шляхтичи нанимались на службу к королю. Но такая служба не превращала шляхтичей в королевских слуг. Каждый шляхтич воспринимал короля как равного себе. Дворяне, как сословие, не могли себе позволить такой вольности, и выполняли любой приказ короля, ибо они как были, так и оставались всего лишь слугами, хоть и назывались королевскими дворянами.
— Очень интересно вы рассказываете, но позвольте поинтересоваться… Откуда у простого охотника из таёжного поселения такие богатейшие познания о прошлом государств находившихся далёко на западе? Как вы сами понимаете, Демид Ярославич, ссылаться на якобы услышанные уездные слухи в таком моменте неуместно. Я сам из древнего рода литовских шляхтичей, но даже мне, многое из того что вы рассказали было неизвестно. Похоже на то, что вы не простой охотник из таёжного поселения, а как минимум потомок тех самых древних шляхтичей. Разве я не прав?
— Вы правы, но о моём происхождении и о предках моего рода мы с вами можем поговорить у нас в поселении. Куда я вас приглашаю. Но для начала всё же хотелось бы услышать ваш рассказ, Иван Лютич. То что вы из древнего рода литовских шляхтичей, мне уже известно, — улыбнувшись сказал я, — и то что вы расспрашиваете обо мне, но совершенно ничего не говорите о себе, тоже очень хорошо заметно.
Мой собеседник ненадолго задумался, а потом стал рассказывать.
— Родился я, пятьдесят пять лет назад, в небольшом родовом имении недалеко от Вильны. Мой отец был отставным полковником, покинувшим службу из-за ранения. Сначала я получил хорошее домашнее образование, а после продолжил свою учёбу в Ягеллонском университете в Кракове, на факультете права. Там я познакомился с множеством интересных людей. У всех были идеи как сделать нашу жизнь лучше. Эти идеи обсуждались после занятий в университете. Больше всего меня заинтересовали идеи анархизма, а книги учителя и основателя Михаила Бакунина мною были не просто прочитаны… некоторые места я даже заучил наизусть, ибо в нескольких строчках он умудрился передать самую суть происходящего в нашем мире. После окончания Ягеллонского университета, мне предложили работать помощником судьи, но я отказался, ибо не желал связывать свою жизнь с угнетателями народов. Когда мне исполнилось двадцать три года, мой учитель умер, и вот тогда я окончательно решил посвятить свою жизнь борьбе за свободу. Чем и занимался все последующие годы моей жизни. Вот вкратце и вся моя история.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})