Читать интересную книгу Неприкрытая жестокость - Колин Маккалоу

Все для себя решив, Хелен забралась в джакузи и улеглась там, мягко массируемая бурлящими струями воды, а через двадцать минут, завернувшись в полотенце, отправилась выполнять последние рутинные обязанности дня — убирать сумку и пистолет.

Сумка отправилась в китайский шкафчик, стоящий прямо за входной дверью. Раньше она оставляла сумку где придется, но Делия отругала ее за это, объяснив, что сумку с оружием надлежит прятать. Оглядываясь назад, Хелен поняла, что необходимо прятать не только оружие, но и рабочие тетради. Никто их не читал, но Делия права — лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

Ее девятимиллиметровый парабеллум никогда не оставался в сумке в эти дни, впрочем, как и в последнее время. Она клала его под подушку в спальне и оставляла там до утра. Если, как сегодня, она приходила домой не одна, она оставляла гостя в кабинете или в гостиной, а сама шла в личную ванную комнату, откуда могла войти в спальню и положить оружие на место. Хелен подготовила оружие к стрельбе: зарядила и сняла с предохранителя. Если кто-то нападет, она не будет тратить зря время. Завтра она вынет патроны и уберет их в магазин, поставив парабеллум на предохранитель, чтобы не произошло несчастного случая.

«Как я устала», — подумала она, бредя к кровати.

Кто-то с такой силой налетел на нее сзади, что Хелен упала на пол. Ее лицо уткнулось в белый ковер спальни, а руки были вывернуты за спину. Полотенце слетело в самом начале нападения, но девушка забыла о скромности, она пыталась освободиться. Держа ее вниз лицом, напавший уселся ей на спину; дыхание давалось с трудом, и зажатыми ногами Хелен никак не могла воспользоваться. Холодный металл коснулся ее щиколоток и защелкнулся на них, сковывая, потом раздался щелчок закрываемых на запястьях наручников. Руки и ноги практически лишились подвижности.

Он перевернул ее на спину, и у нее появилась возможность его увидеть. В тот же миг она открыла рот, чтобы закричать, но не смогла. Она может закричать, точно может! Слишком поздно. Он заклеил ей рот скотчем. «Дура, дура! Почему не закричала?»

Ей не нужно было видеть его лицо, чтобы сказать: это — Курт. Каким-то непостижимым образом она всегда подсознательно знала, что Курт и есть Додо. И конечно же, сегодня за ужином. Пресс-папье… Почему ее подсознание не увидело его значения? Что-то внутри ее отказывалось признать то, что сегодня вечером стало очевидным. После откровенного разговора в «Соло» он мог прийти только сюда.

— Твоя кровать слишком огромна, — сказал он с отвращением. — Сколько свиней может уместиться в ней одновременно?

Она яростно замотала головой и забарабанила ногами по ковру, но ее глаза смотрели на него без страха. «Убери кляп, дай мне сказать!»

Рывком подняв ее на ноги, он направил девушку к кровати несколькими болезненными пинками в ягодицы. Он делал ей больно, больно! У кровати он толкнул ее так сильно, что верхней частью тела она упала вперед на матрас, однако ноги остались на весу. Как она ни пыталась, так и не смогла сдвинуться — ноги все время соскальзывали. Тогда он схватил цепь у щиколоток и сам поднял ее ноги, устраивая девушку на кровати согласно каким-то своим планам. В уголках ее глаз появились слезы, но он не мог знать их причины — она плакала, потому что он положил ее на другую сторону кровати, слишком далеко от припрятанного оружия. Теперь ей придется пересечь ее всю, чтобы добраться до пистолета.

Ее вызывающее неповиновение вызвало неоднозначную реакцию — он сорвал со рта клейкую ленту.

— Только закричи — пожалеешь, — сказал он.

— Я кричу от злости, потому что не могу убить тебя.

Ее фраза вызвала у него смех.

— Ты уникальна, Хелен! Мне нравится говорить с тобой. Так интересно.

— Спасибо вам, добрый сэр, — ответила она с издевкой. — Сколькими замечательными маскировочными трюками ты воспользовался, Курт?

— Я не считал, просто наслаждался игрой.

— Зачем же перешел от насилия к убийству? Зачем убил Меланту?

— Скука — ни много ни мало. Мне нужен был новый стимул.

— Катрин Дос Сантос должна была стимулировать!

— Да, мне понравилось. Почти поймали, но я спасся.

— Ты — сумасшедший, Курт.

Его это задело.

— Я не безумец! Я — гений!

— Да, ты гений, но весьма ограниченный, — сказала она, желая его высмеять и ужалить одновременно. — Ты явно не человек Возрождения. Твоя гениальность лишь в математике и субатомных частицах. Ты даже не смог взять правильное латинское название додо.

— Мой выбор классификации Линнея был намеренным, — надменно сказал он. — Эти птицы вымерли, потому что были на самом деле глупыми. Какая еще птица пойдет прямиком к человеку и позволит быть съеденной? Современное латинское название нелепо! Didus ineptus оно было и таким для меня остается[26]!

— Но зачем называть себя так? — «Говори с ним, говори!»

— Мой вид вымер.

— Какой вид?

— Didus ineptus.

«Он мне не скажет, — подумала Хелен. — Какими бы ни были причины, они таяться в основе его мании».

— Расскажи мне еще о Didus ineptus.

— Женщины сделали мужчин такими слабыми, что те стали вымирать. Редко какой мужчина еще остается хозяином в доме. Даже бункер физиков не избежал этой участи! Женщины повсюду берут верх!

— Чушь собачья, Курт! И ты это знаешь! Ты придумываешь причины, которые должны сбить меня с толку, но увы. Я хочу знать настоящую причину, почему ты стал Додо.

— Да ты умна. Я всегда это знал, но никогда еще не был так уверен, как сейчас. Почему ты растрачиваешься на карьеру полицейского? Она вульгарна.

— Ты сноб, Курт, ты не поймешь. Я не растрачиваюсь. Она лишь ступенька на пути к общественной карьере, которая могла бы привести меня даже в Белый дом, если бы я захотела. Только я не хочу. Но я знаю, что Додо может сделать меня знаменитой, принести мне награду и внимание прессы.

Он с недоверием посмотрел на нее.

— Ты действительно веришь, что победишь?

Она прикрыла глаза и фыркнула.

— Я знаю.

Цепи издали глухой звон, когда он провел по ним рукой.

— Со связанными крылышками? Ты не сможешь победить, Хелен. Через несколько часов ты будешь мертва, как додо. — Он хихикнул: — Я не допускаю ошибок.

Он начал щипать, сжимать, шлепать и тискать ее. Она переносила все, не издавая ни звука, иначе он снова заклеил бы ей рот. Что бы ни происходило, рот должен быть свободен! Это ее единственное и самое лучшее оружие.

Его член невероятно вырос, дважды он касался им входа во влагалище — девушка замирала, — но каждый раз бормотал что-то на немецком и отходил от кровати, не сводя с Хелен глаз.

— Ты можешь возбудиться, но не можешь вставить? — спросила она.

— Глупости! Конечно, могу, если захочу. Но вопрос в том, хочу ли я. Мне больше нравится тебя ощупывать.

— Держу пари, что не нравится! Это отвратительно.

— Не торопись, — прошептал он ей на ухо, опять заклеивая рот. — Ты должна молчать, когда я не в комнате. Как мне повезло, что ты купила новую квартиру — никто к тебе сюда не придет.

Он перевернул ее на живот.

Отчаянно извиваясь, чтобы перевернуться обратно на спину, она обдумала все свои возможности. Она может зубами порвать его резиновую перчатку, но, если она так сделает, что потом? Он не оставит отпечатков — слишком умен — и может в ярости убить ее. Ей необходимо добраться до оружия, а пока она будет пытаться, придется говорить. Постоянно говорить самой и разговорить его. Разговоры и парабеллум — ее единственная возможность на спасение.

Он вошел в спальню с куском холодной пиццы.

— Только посмотри на себя! Ты снова перевернулась на спину, маленькая умненькая додо! Что ж, не важно! Почему молодые американки истязают себя голодом? Их холодильники пусты. Зерненый творог… Диета такая, диета сякая. Я был удивлен, найдя половину пиццы в твоем холодильнике, но у нее почти истек срок годности. Разве тебе не нравятся мои слова? Ты, Хелен, упрямая птичка. Каждое твое движение говорит мне, что тебя непросто напугать.

Он доел пиццу.

— Лежи и размышляй о смерти, пока я подберу себе книгу, которая научит меня новым словам или фразам и развлечет, пока я ожидаю.

Книги! Она следила за ним взглядом, пока он направлялся в ее кабинет, стены которого были уставлены тремя тысячами книг. Он вернулся с книгой, но она не могла сказать с какой. «Сними клейкую ленту!»

Он содрал ленту и уселся в обитое белым бархатом кресло.

— Что за книга, Курт?

— Генри Райдер Хаггард «Копи царя Соломона». Я очень ценю романы Викторианской и Эдвардианской эпох, так как они преимущественно приключенческого характера, — ответил он, явно настроенный на дальнейшую беседу. — Замечательный слог и гнетущая атмосфера. Я всегда нахожу произведение нужного мне литературного жанра на полках начитанной женщины, а неначитанные женщины мне неинтересны.