Хотя любая организация в тюрьме была запрещена, заключенные в Алькатрасе представляли собой высокоорганизованный контингент. Руководство осуществляли банковские грабители и похитители детей. За канатной мастерской в старых дождевых плащах гнали водку. Из сахара, дрожжей и похищенного изюма специалисты изготавливали высокоградусную жидкость, которая доставалась только избранным. Долгое время я об этом ничего не знал. Но однажды кто-то крикнул мне:
— Эй, иди-ка сюда. Мы тебе кое-что дадим.
Выпив здоровенную кружку, я с трудом удержался на ногах. С тех пор я стал получать свою ежедневную порцию. Алкоголь способствовал более легкому восприятию бытия. Временами охрана обнаруживала и уничтожала наши запасы спиртного, но примитивное его изготовление продолжалось. Естественно, охранники замечали, что мы пили, но, по молчаливому соглашению, не препятствовали нам.
Однажды заключенный Кении Пальмер выпил слишком много и свалился без сознания на пол, где и пролежал какое-то время. Когда после окончания работ нас должны были развести по камерам, он, к нашему ужасу, подошел, шатаясь, к начальнику охраны и заплетающимся языком пробормотал:
— Ты хороший парень, капитан. Но как я теперь поднимусь по лестнице, я не знаю.
Тот обхватил его рукой и буквально затащил в камеру.
— Выспись, — сказал он, — ты заболел. Смотри, коль не поправишься.
О происшедшем капитан никому не доложил, за что заключенные прониклись к нему чувством глубокого уважения. После кровавого бунта 1946 года как заключенные, так и охранники многому научились. Хотя Алькатрас и пользовался славой самой строгой американской тюрьмы, у него были и свои положительные стороны.
Взять, например, столовую. Она выглядела столь комфортабельно, что можно было подумать, будто находишься в ресторане одной из гостиниц. Крышки столов были сделаны из орехового дерева. И сидели мы так, как нам хотелось. Меню было всегда хорошо продумано, и пища вкусно приготовлена.
Поскольку никто из заключенных не имел никакого шанса выйти когда-нибудь на свободу, тюремное начальство стремилось хоть как-то облегчить их ужасающую участь. Как я уже отмечал, нам показывали кинофильмы. Ежегодно каждый заключенный вызывался на дисциплинарную комиссию, в которую входили начальник тюрьмы, начальник охраны, надзиратель соответствующего блока и священник. Хотя эта комиссия имела право давать арестантам лишь незначительные поблажки, в психологическом плане ее решения играли важную роль.
Один чиновник во время своего посещения Алькатраса сказал мне:
— Я, собственно, не понимаю, почему вы находитесь здесь, Гимпель. Ведь вы же — военнопленный. Постараюсь что-нибудь для вас сделать.
После этих слов у меня появилась надежда когда-нибудь покинуть Алькатрас, хотя, казалось бы, вынашивать эту мысль было бессмысленно.
* * *
Наступил шестой год моего нахождения под стражей. О происходившем в мире я узнавал из газет, которые время от времени попадали в мои руки. Связь с родиной была прервана: писем я не получал. И даже подумал, что произошла какая-то ошибка, когда однажды охранник произнес:
— К вам посетитель, Гимпель. Подготовьтесь к встрече.
Но никакой ошибки не было.
Меня провели в комнату для посетителей — весьма своеобразную достопримечательность Алькатраса. Гость и «хозяин» были в ней отделены друг от друга кирпичной стеной с вмонтированными в нее смотровыми окошечками из толстого стекла. Через них можно было только видеть друг друга, но не слышать. Поэтому по обе стороны стены стояли телефонные аппараты для разговора. В комнате, по крайней мере с моей стороны, находился охранник. Если бы разговор принял, по его мнению, ненужный характер, он нажал бы на кнопку, прерывая беседу.
В комнату для посетителей я вошел, как лунатик. Сопровождавший меня надзиратель показал на смотровое окошечко. Взглянув в него, я увидел по другую сторону какого-то господина средних лет в элегантном костюме. Он улыбнулся мне, и я взял трубку телефона.
— Добрый день, господин Гимпель, — сказал этот мужчина по-немецки. — Вы, видимо, удивлены моим посещением. Я давно собирался навестить вас, но только сегодня получил разрешение на разговор. Я — генеральный консул ФРГ в Сан-Франциско, доктор Шенбах.
— Очень рад, — пробормотал я.
— Я хотел только сказать, что мы о вас не забыли и предпримем все возможное, чтобы вызволить вас отсюда. Однако вы должны понять, что нам приходится действовать очень осмотрительно. Вам следует набраться терпения и еще раз терпения.
— Я уже привык к терпению, — отозвался я. — Благодарю вас, господин генеральный консул, за посещение. Вы не можете себе даже представить, что для меня значит возможность поговорить с человеком, не являющимся надзирателем или заключенным.
— Могу это понять. Главное, я хотел вселить в вас надежду. Мне, конечно, легко это сказать. Но я пришел не один: со мной — священник немецкой колонии во Фриско.
Он улыбнулся мне еще раз и отошел. К глазку подошел мужчина с типичным обликом пастора.
Разговор наш продолжался около двадцати минут. Оба господина пообещали навестить меня снова. И они сдержали свое слово.
Во время их второго посещения начальник тюрьмы пошел на нечто необычное, разрешив нам встретиться в нормальном помещении без смотровых глазков и телефона.
И вот, когда у меня появилась надежда выбраться с этого острова, я оказался, сам того не желая, в числе бунтовщиков. Случилось же это так. Как-то мы пришли в столовую. В меню стояло спагетти с мясным соусом. Обед был, мягко говоря, намного скромнее обычного. За столами царило необычное молчание.
Затем, будто по команде, все повскакивали со своих мест, опрокинув столы и стулья, и начали крушить все подряд.
— Мяса! Мяса! — послышались крики. — Где наше мясо? Мы не будем жрать этот дерьмовый соус. Мы хотим мяса!
Через стеклянные окна столовой охрана направила на беснующуюся толпу автоматы. Мы тут же попадали на пол. Каждую секунду могла начаться беспорядочная стрельба. После бунта 1946 года охранники не признавали никаких шуток.
В зал вошел капитан, начальник охраны, но был освистан. Тогда появился лично начальник тюрьмы. Сразу же наступила полная тишина.
— Что с вами происходит? — спросил он. — Вы что же, с ума посходили?
Ему никто не ответил.
— Я требую, чтобы вы сейчас же по одному покинули столовую! Всем понятно? Кто не выполнит моих требований, будет рассматриваться как бунтовщик. Примите это во внимание!
Никто не пошевелился.
— Даю вам шестьдесят секунд на размышление, — продолжил мистер Своп. Затем начал отсчет: — Пятьдесят пять секунд… Пятьдесят… Сорок пять…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});