чувствах, которая никогда не любила меня, которой я никогда не был нужен. Девушка, которая умерла. Я смотрю на неё с улыбкой, а она отвечает мне не менее искренней.
— Вот она, высшая точка любви, моя дорогая, вечной любви. Между нами, уже никогда не будет ни ссор, ни подозрений, ни ненависти. Между нами теперь только вечная любовь. Не будет и страсти, но кому она нужна, когда у нас есть вечное счастье быть рядом. Мы понимаем друг друга почти без слов. Мы всегда идем нога в ногу. Прикосновение не будоражит, но согревает. Улыбка исцеляет душу. И никогда не будет больше лжи, цикл разорван. Только правда, искренняя, прекрасная. Вот она, высшая точка любви…
Я лежу на мокром асфальте, сверху меня поливает дождь. Небо плачет. Надо мной ли? Вокруг кто-то бегает, что-то кричат. Зачем? К чему эта суета. Я только что увидел истинное счастье. Совсем рядом со мной стоит машина. Мужчина разговаривает с кем-то и яростно курит сигарету. Поднимаюсь и пытаюсь встать. Не могу. Смотрю вниз и вижу, что из моей правой ноги торчит кость. Так интересно. Протягиваю руку и дотрагиваюсь до неё.
— Моя кость. Моя собственная плоть. Как странно. Я словно трогаю себя изнутри.
Пытаюсь пошевелить ногами, но не получается. Не получается, я их не чувствую. Осознание приходит медленно и очень болезненно. Ко мне подбегает женщина, садиться рядом.
— Мы вам поможем, спокойно. Лежите. Всё хорошо, это скорая помощь, мы вам поможем.
— Вызовите полицию! Там на острове осталась девушка. Остров с маяком. На котором еще огни загораются. Проклятый остров. Этель. Она там одна. Ей нужна помощь. Вызовите полицию.
— Спокойно, всё хорошо. Мы вызовем. Лежите спокойно. Он теряет сознание!
Что дальше я не помню. Только невероятная, адская боль. На какое-то время она полностью заполняет собой всю вселенную, словно пульсирующие красные нити. Постоянный бред. Голова горит.
Снова маяк, снова Этель, снова те же слова. Танец превращается в драку, бой на смерть. Маяк растет внутрь. И снова, и снова, день за днём, ночь за ночью. Я словно сплю, но при этом нахожусь в сознании. Время в этой темноте тянется бесконечно долго. Какие-то тёмные фигуры склоняются надо мной. Шепчут что-то на ухо.
Одна как человек в черной мантии, а вместо головы — уличный фонарь. У второго же морда словно искорёженный трамвай, из фар которого медленно сочится то ли масло, то ли кровь. У третьего голова представляет собой череп без нижней челюсти, изо рта его тянутся провода, оканчивающиеся скальпелями, щипцами и сверлами.
Это страшный суд? Я его заслужил. Мне не важен приговор, надеюсь, он будет справедливым. Тени берут в руки какие-то инструменты, режут меня, препарируют. Тело или душу? Вытаскивают на свет мои самые темные грехи, словно куски чёрной плоти. Кидают их на пол, где те либо растекаются, как мазут, либо застывают, превращаясь в подобие битума. И внезапно…
Белая комната, тусклый свет. Надо мной склонилась фигура в белом халате. Мужчина вводит мне под кожу какой-то препарат при помощи шприца. У входа стоят еще двое мужчин.
— Больной очнулся. Обычно он приходит в сознание на минуту, не более. Мне кажется, вам следует прийти позже, — говорит мужчина в белом халате.
— Что происходит? — шепчу я слабым голосом.
— Он говорит. Вопрос-то осмысленный. Кажется, — говорит фигура у двери. Смотрю на неё, полицейский.
Полицейский! Пытаюсь подняться на кровати, не получается.
— Этель. Этель! На острове с маяком девушка, вы должны забрать её!
— Мужчина, — обращается ко мне полицейский, подходя ближе, — успокойтесь, всё хорошо. Мы уже позаботились. Больше не нежно об этом волноваться.
— Спасибо, но… в каком это смысле позаботились?
— В бреду вы много раз повторяли про девушку на маяке. Поисковая группа уже давно отправилась туда.
— И как?
— А дальше это уже не моё дело. К вам я пришел по иному поводу.
— И по какому же, офицер?
— Так как вы, кажется, окончательно пришли в сознание, нам с вами надо поговорить о том, что вы кричали в бреду, пока находились в полусознательном состоянии.
— Хорошо. Хорошо. Я готов ответить на любые вопросы.
— Так, — говорит доктор, — я, пожалуй, вас оставлю. Если что-то случиться с больным, кричите, я в соседнем помещении.
Полицейский молча кивает. Доктор уходит, и я впервые обращаю внимание на мужчину, с которым пришел полицейский. Высокий тощий парень в свитере. На лице его сидят большие круглые очки. Он стоит, опершись спиной на стену. Когда доктор выходит, он встает со своего места и подходит ближе.
— Вести диалог с вами буду не я, — говорит полицейский, кивая в сторону парня, — вы будете разговаривать с уполномоченным лицом, доктором Паулем Ларкиным.
Парень, которого звали Пауль подошел ближе, присел на стул и начал пристально смотреть мне в глаза. На секунду мне показалось, что глаза у него немного крутятся вокруг оси, проходящей через зрачок.
— С пробуждением, рад, что с вами всё хорошо, — начинает разговор Пауль Ларкин, — я должен поговорить с вами, Фред. Фред Шольц, так ведь?
Киваю.
— Рад знакомству. Возможно, наш разговор будет для вас эмоционально тяжелым, но вы должны рассказать всё, что с вами произошло. Ваши фразы в бреду записывались, но мы всё еще не имеем полной картины, ведь не можем понять, что было правдой, а что — ложью.
— Хорошо. Я расскажу вам правду. Тошнит от лжи.
— Да? Да, я вам верю. Знаете, а ведь это довольно редкое свойство, очень нечасто вижу его в людях.
— Но вряд ли вы поверите во всё, что я расскажу. Вы примите меня за безумца, но я и так безумен.
— Это нам и надо выяснить. Не переживайте, не бойтесь напутать меня, я — психолог с, скажем так, неплохим стажем. Люди говорят, что у меня злые глаза. Надеюсь, они вас не смущают.
На секунду мне кажется, что вокруг моего отражения в его глазах мерцает желтый цвет. Наверное, показалось.
— Всё в порядке, доктор Ларкин. Я не вижу ничего плохого в ваших глазах.
— Отлично. Тогда будет лучше если мы начнём.
Я начинаю рассказывать ему всю историю с того самого момента, когда я затеял спор, про который уже успел и забыть. Ни разу за время рассказа Пауль не перебил меня и не остановил. Иногда он с полицейским молча переглядывались. Когда я закончил, он покачал головой и сказал:
— Это печальная история. Очень печальная. Мне очень жаль Этель. И вас жалко. Вы многое потеряли. Сейчас вы даже скорее всего не осознаете, насколько много. Простите, я отвлекся. Итак…
— Погодите, герр Ларкин,