Читать интересную книгу 100 великих оригиналов и чудаков - Рудольф Баландин

Иероним Босх

Творения этого художника пересказать трудно. Потребовался бы объёмистый очерк, с преобладанием догадок и домыслов, разных вариантов толкований. В его гравюрах, картинах тысячи разнообразнейших персонажей, нередко фантастических и аллегорических, находящихся в самых невероятных положениях и ситуациях.

Фантасмагории! Нечто новое в истории живописи, порождение средневекового мировоззрения. Оно соединяло в единое целое мир зримый и воображаемый; вера в инобытие предметов и явлений придавало им невероятные облики.

Иероним Босх (ок. 1450–1516) — автор этих произведений. При всей своей фантастичности они воспринимаются как обращённые к нам послания из „параллельного мира“ прошлого. В них заключена тайна, о которой свидетельствуют не только загадочные образы, но и вдруг замечаемый взгляд, устремлённый на тебя — проницательный, порой чуть ироничный. Он словно спрашивает: Ты можешь меня понять? Нет? А себя ты познать способен? Так ведь я это тоже ты, и ты — это я; а если тебя увлекают мои фантазии, значит, между нами и нашими мирами есть слишком много общего…

Обычно понять творчество мастера помогает его биография. Но и тут Босх оригинален. То немногое, что выяснено о его жизни, ничем особенным не отмечено. Год его рождения не установлен, хотя место известно: город Хертогенбос в Северной Фландрии (Нидерланды), от названия которого и появился псевдоним Босх.

Настоящее имя художника — Ерун ван Акен. Происходил он из семьи потомственных ремесленников-художников, что было характерно для европейского Средневековья с его цеховым укладом. Женившись на богатой патрицианке, Иероним большую часть жизни провёл в её родовом имении. Но всё это не объясняет, каким образом и почему появился необыкновенный мастер. Отчасти помогает это понять эпоха, в которую он творил.

„Босх стоит, — пишет искусствовед Е. Акимова, — на грани двух великих эпох европейской культуры: Средневековья и Ренессанса. Он жил и работал в точке пересечения разных художественных и идеологических позиций. Вся разноликость переходной эпохи воплотилась в искусстве мастера. Своеобразный творческий язык Босха, возникший как слияние двух противоположных типов мировоззрения, едва ли когда-нибудь будет разгадан до конца.

Как и у всех художников эпохи Возрождения, велик интерес Босха к реальной действительности. Он стремится охватить мир целиком, во всём многообразии его видимых форм, создать универсальную картину Вселенной. Отсюда на его полотнах огромное количество вещей, предметов, людей и животных, целая энциклопедия разнообразнейших форм органического и неорганического мира. Картины природы, служащие в большинстве случаев фоном его работ, Босх пишет с небывалой до него убедительностью и реалистичностью. Наполняя свои пейзажи воздушной атмосферой, смело используя эффекты освещения, Босх выступает как художник новой эпохи, эпохи Возрождения…

Босх, которого по праву считают основоположником жанровой живописи, черпающий свои сюжеты из окружающей действительности, неуклонно следует средневековой традиции. Ради выявления внутреннего смысла происходящего он нарушает реальные жизненные связи, прибегая к языку иносказаний. Но этот своеобразный творческий метод не усложняет, а, напротив, упрощает для современников мастера восприятие его произведений“.

Первая из дошедших до нас его картин „Операция глупости“ приближённо датируется 1480 годом. Она потрясающе современна: „Инъекция в мозг“! Задумчивый специалист с воронкой (для промывания желудка) на голове ковыряется каким-то прибором в мозгу упитанного бюргера. Из прорех растёт… тюльпан, символ глупости. Рядом стоит монах с кувшином в руке (заказчик?). Напротив — женщина со скептической улыбкой и книгой на голове (аллегория мудрости?).

Теперь „промывают мозги“ с помощью электронных средств массовой пропаганды. Суть от этого не меняется. Всё по-прежнему: есть хитрый и корыстный заказчик, есть ловкие исполнители и массы оболваненных людей, так и не способных понять, что с ними происходит, кто и как управляет их сознанием, формирует их взгляды и убеждения, регулирует ход мысли. В XX веке начала формироваться наркоцивилизация по тем канонам, которые с гениальной прозорливостью отметил полтысячи лет до того художник-мыслитель Босх.

У Босха много жанровых зарисовок. Часто его взгляд останавливался на калеках и нищих, уродцах. Многие их них зарисованы сверху, словно при взгляде из окна. Возможно, невдалеке от его дома была церковь или рыночная площадь. Что имел в виду он, делая такие наброски? Превратности судьбы, ущербность человеческой природы, допускающей жестокость „высшего судии“? Некоторые реальные образы обретают странные черты: петух тянет бочку, с которой валится фигура с воронкой в руке и блюдом с вазой на спине; некто округлый и голый, прикрытый корзиной, стоит на одной ноге, пронзённый стрелой, а птица клюёт его в зад…

По мнению Е. Акимовой, „с годами идея о несовершенстве человека, о его греховности приводит Босха к убеждению, что вся земная жизнь есть не что иное, как прямая дорога в ад. Свои представления об устройстве преисподней художник черпает из средневековых литературных источников, традиционной иконографии. Обитатели ада в изображении Босха вполне реалистичны с точки зрения представлений того времени. Привычным и естественным для современников мастера было изображение демонических образов в виде гибридов насекомых, птиц, пресмыкающихся, различных „нечистых“ животных: крыс, жаб, летучих мышей.

Безудержная фантазия Босха „совершенствует“ этих персонажей, наделяя небывалыми доселе чертами. В ранних работах художника ад напоминает не то огромную кухню, не то строительную площадку, где деловитые „повара“ и „мастеровые“ вершат свою привычную работу — мучают грешников. Варят их в котлах, жарят на сковородках, режут ножами, расплющивают на наковальнях, — словом, добросовестно выполняют весь технологический цикл адских мучений. Если поначалу ад Босха ограничивается пределами преисподней, то постепенно, в более поздних работах, он начинает как бы выплёскиваться наружу, вливаться в земную жизнь, превращаться в её неотъемлемую часть. И даже райские сады Эдема наполняют сонмы странных существ — не то ангелов, не то чертей, принявших облик небожителей“.

В образах Босха могут поразить или озадачить мелкая деталь, небольшой фрагмент — и сами по себе, и в связи с целой картиной. Таковы, например, выполненные им алтари „Искушение св. Антония“ и „Сад земных наслаждений“, а также гравюры из цикла „Семь смертных грехов“ („Гнев“, „Тщеславие“ и др.). Их содержание не укладывается в пределы названных автором тем. Гнев показан не только злобным и беспощадным, но и глупым; тщеславие громоздит причудливые сооружения; любой из грехов превращает людей в грязных и мерзких тварей…

В одной из его картин изображён небесный тоннель, по которому души устремляются к свету. Это похоже на воспоминания некоторых пациентов, побывавших в состоянии клинической смерти. Как объяснить такое совпадение? Тем, что Босх принимал какие-то препараты, вызывавшие яркие фантастические видения, чаще всего тревожные и страшные? И ощущение полёта тоже может быть следствием наркотического опьянения.

По-видимому, Босх переживал острые приступы неприязни к людям. У него есть алтарный триптих „Поклонение волхвов“ — реалистичный, а то и ироничный по отношению к свидетелям чуда рождения Спасителя. Но есть и другие полотна: „Христос перед народом“, „Несение креста“, „Надевание тернового венца“, где мучители — по большей части уродливые и гнусные рожи — торжествуют, издеваются над Иисусом. Один человек стоит за Христом, глядя на него с состраданием и глубокой печалью, а на шее у него — ошейник с шипами, на шапке — дубовая ветвь. Лицо выписано тщательно и реалистично. Судя по всему, это — автопортрет художника.

Да, на нём „строгий“ ошейник; да, вокруг глумятся подлецы и глупцы; да, всё ещё не удаётся спасти человечество от пороков. Но пока есть люди, сознающие это и готовые следовать по пути, указанному Христом, до тех пор остаётся надежда…

Бенедикт Спиноза

Дерзания мысли, тернистый путь преодоления существующего состояния общества, религиозных верований, философских концепций, научных теорий — особенность всех великих творцов. Без этого не возникнет ничего нового. Если для социального мятежа необходимы народные массы, то для интеллектуального — незаурядная, неординарная личность.

Барух (Бенедикт) Спиноза (1632–1677) осмелился не только создать оригинальное философское учение, но и подвергнуть критике религиозные догмы. А это в его времена было опасно.

Он принадлежал к амстердамской еврейской общине, изучал иудаизм. Отец его, богатый торговец, выходец из Португалии, позаботился о хорошем образовании сына, рано потерявшего мать. Знания юный Барух воспринимал всерьёз. Его восхищала логика евклидовой геометрии. Стремясь мыслить так же строго, он усомнился в канонах иудаизма. Заявил: нет доказательств бессмертия души; создателем Пятикнижия (первых пяти глав Торы и Ветхого Завета) не был Моисей; этими авторами были невежды не только в науках, но и в теологии.