Читать интересную книгу Новочеркасск: Роман — дилогия - Геннадий Семенихин

Платов порывисто поднял голову, усмехнувшись, спросил:

— Так было?

— Все точно, как по писаному, — подтвердил Андрей.

— Читай дальше.

— «За сей боевой подвиг солдат Андрей Якушев был возведен в звание урядника, а позднее награжден Георгиевским крестом».

— Вот видишь, — мягко улыбнулся Платов, — теперь слух о тебе дойдет до самых отдаленных земель российских. Поздравляю, урядник.

Андрей вытянулся по швам, стукнул каблуками и на весь кабинет рявкнул:

— Рад стараться, ваше сиятельство!

— И вот еще что, — продолжал Матвей Иванович тихим, умиротворенным голосом, любуясь радостным возбуждением Якушева, — конюшня при нашей войсковой канцелярии уж больно разрослась. Четверо дрожек, экипажи, пролетки, две коляски, карета моя да верховых лошадей около двух десятков. Долго я прицеливался, кого бы сделать старшим, и вспомнил про твою благородную привязанность к лошадиной породе. Никогда не забуду, как в день основания Новочеркасска ты на скачке первым на Ветерке пришел. Всем нос натянул, даже самым лихим моим наездникам. Хочу тебе дело предложить. Будешь у меня старшим по конюшне с оставлением в списках Атаманского полка в звании урядника. Неволить не стану. Можешь давать согласие, можешь нет. Ты у меня человек почетный, могу и другую службу тебе найти, ежели данная не по душе.

— Премного благодарен, ваше сиятельство, — обрадовался Андрей, — меня эта работа больше всего устраивает. Разрешите вопрос задать?

— Спрашивай.

— А Ветерок сейчас живой?

Лицо у атамана просветлело и от этого сразу перестало казаться землистым. Даже морщины на нем как-то разгладились.

— Вот ты какой! Помнишь, стало быть, своего любимца?

— Еще бы, Матвей Иванович.

— Живой. Однако состариться уже успел изрядно, пока мы Наполеона от Москвы восвояси провожали, одряхлел, зрением стал слабеть. Пожалуй, под седлом ему больше не ходить. Подумай, как его дальше использовать. А теперь иди, потому как более не задерживаю, ибо дел уйма непеределанных ожидает.

Андрей откозырял и опрометью бросился домой. Любашу он нашел в летнем сарайчике над деревянным корытом с грудой отобранного для стирки белья. Белая мыльная пена, пузырясь, стекала с ее обнаженных рук.

— Любаша, вот я новость принес, обомлеешь! — с порога выкрикнул он.

— Подожди, прервала жена. — Сначала я тебе новость скажу, да такую, что по сравнению с нею другие ништо. У нас будет маленький!

— Какой такой маленький? — не сразу взял в толк Андрейка.

— Ребенок, — засмеялась Любаша. — Теперь понимаешь?

Якушев остановился как вкопанный.

— Ты… ты понесла? Ой как мы этого ждали! Как мы с тобою этого ждали!

Любаша, всплакнув, прижалась к нему, отводя глаза, норовила спрятать на широкой груди просиявшее от счастья лицо…

Они долго стояли над корытом, пока Любаша не спохватилась:

— Ой, я же тебе мундир мыльной пеной заляпаю!

— Ерунда! — отмахнулся Якушев. — Не отходи от меня, я сейчас как помешанный. Радость-то какая привалила.

Но Любаша молчать уже не собиралась.

— Нет, подожди, — сказала она властным голосом. — Теперь ты объяви свою новость.

— Может, потом, — попытался было увильнуть Андрей, но жена настаивала. И тогда он ей все рассказал о книге, которую давал ему читать Платов. — Любаша, это так здорово! — восклицал он, не сдерживая радости. — Сам царь повелел во всех уголках России читать эту книгу о нашем боевом походе. Надо тете Анастасии все рассказать. Ведь там про Луку Андреевича красиво как все отписано. И про меня, шутка ли! Во всех уголках России будут теперь знать, что есть на свете житель Воронежской губернии Андрей Якушев, какой не посрамил чести донского казачества.

— Андрейка! — внезапно перебила Любаша, и голос ее пресекся тревогой. — Там так и написано, что ты — Андрей Якушев, пришедший на Дон из Воронежской губернии?

— Ну да, — подтвердил он.

Любаша вздрогнула и побледнела.

— Ой, Андрейка! А что, как эту книгу прочтут в Зарубино?

9

Бедная Любаша была близка к истине, хотя, как впоследствии выяснилось, книгу о подвигах русского воинства на полях Отечественной войны 1812 года в деревне Зарубино никто не прочел. Ни постаревший управляющий Штром, ни двоюродный племянник Веретенникова, в собственность которого перешло имение и который добросовестно его пропивал и проигрывал в карты, ни тем более дед Пантелей, старый конюх, благословивший в свое время восемнадцатилетнего Андрейку бежать на Дон. Слишком много было на просторах царской России подобных деревень и слишком мал тираж этой книги. Все произошло значительно проще, чем можно было предположить.

Среди многочисленных подчиненных графа Разумовского был и Константин Федорович Рысаков, отставной полковник, исправный работник, «звезд с неба не хватавший», по выражению самого графа, но ревностный в делах, строгий и неподкупный, благодаря чему он успешно руководил выездными ревизиями, чем и снискал себе вполне оправданное уважение.

Однажды в холодный январский день, когда пешеходы горбились от ветра, проходя по Литейному и Невскому, а на Неве даже потрескивал скованный тридцатиградусным морозом лед, осыпаемый целыми тучами снежной пыли, Рысаков попросился к графу на прием. В большом, холодном и неуютном кабинете с окнами, выходящими на Литейный проспект, фигура самого Разумовского казалась безнадежно затерянной. Перстом указав на глубокое мягкое кресло, граф благосклонно сказал своему неожиданному визитеру:

— Прошу, моя шер, — но тотчас же поправился, вспомнив о том, что на одном из приемов император Александр с холодной улыбкой сказал заслуженному генералу, обратившемуся к нему по-французски: «Ваше превосходительство, русскому генералу ныне не подобает говорить на языке побежденных!» — Прошу, мой друг, садитесь.

Но Рысаков продолжал стоять, держа в левой руке толстую книгу в зеленом переплете.

— Ваше сиятельство, дело, по которому я бы хотел к вам обратиться, не позволяет излагать его сидя.

— Как изволите, — не без удивления пожал плечами граф.

Узкое лицо Рысакова приняло суровое и решительное выражение. Углы широкого рта дрогнули, густые, кустистые брови мохнатыми шапками прикрыли глаза. Сглотнув от волнения слюну, Рысаков сбивчиво заговорил:

— Светлейший граф, я пятнадцать лет отдал военной службе и, как вам известно, вышел в отставку в чине полковника. Во время войны с Наполеоном служил при нашем Главнокомандующем фельдмаршале Кутузове.

— Это все мне прекрасно известно, — поморщился Разумовский, не желавший, чтобы визит затягивался. Уловив его настроение, Рысаков немедленно поправился:

— Я буду краток, ваше сиятельство. Вероятно, вы не знаете, что в Воронежской губернии существует имение Зарубино.

— Где ж мне про все имения знать, — пожал плечами Разумовский, и седые его брови насмешливо всколыхнулись над глазами. — Но вы не обращайте на сию реплику решительно никакого внимания. Продолжайте, мой друг.

— Это имение принадлежало моему товарищу, отставному капитану Григорию Афанасьевичу Веретенникову. Десять лет назад он был убит в своей спальне собственным крепостным Андреем Якушевым, коему удался побег. Узнав об этом, я поклялся не успокаиваться до тех пор, пока убийца не будет найден. Ныне я знаю, где надо искать убийцу. Вот, прочитайте. — Рысаков раскрыл книгу на триста двадцать первой странице и протянул графу. — Дабы не утруждать себя, ваше сиятельство, прочтите лишь то, что отчеркнуто красным карандашом.

Разумовский поднес к глазам лорнет, гнусавым голосом прочел:

— «…Аникин упал на землю, успев крикнуть своему воспитаннику, пришедшему на Дон из Воронежской губернии и за особые заслуги посвященному в казачье звание, Андрею Якушеву…» Подождите, мой друг, — оторвался от текста Разумовский, — но откуда вы взяли, что именно этот Якушев совершил преступление?

— Сомнений быть не может, ваше сиятельство, — прижимая раскрытую книгу к груди, словно это была икона, на которой он хотел поклясться, произнес Рысаков, — его все эти десять лет наш сыск по всей России-матушке ищет. Я по этому делу справки наводил не однажды. Сыскная бумага и на Дон посылалась, да только исчезла бесследно, и даже ответ не пришел.

Разумовский долго молчал. Лоб, иссеченный морщинами, покрылся мелкими каплями пота.

— Дело очень сложное, — вымолвил он наконец. — Книга для чтения, что вы мне изволили преподнести, выпущена с величайшего одобрения государя императора. Это во-первых. А во-вторых, этот самый Якушев за подвиги произведен в урядники и награжден, как я понимаю, Георгиевским крестом.

— Да! — резко воскликнул Рысаков. — Пусть произведен в урядники, пусть награжден крестом. Но ведь от этого убийцей быть он не перестал!