«Нет», — сказала земля и накрыла его самого, выворачиваясь наизнанку, вытесняя его куда-то туда, где шуршало и скреблось, заменяя его собой.
Он задыхался, он боролся с накрывающим валом. Каким-то образом колдун почуял один из самых темных его ужасов — быть погребенным заживо. Опоры под ногами не было, а грудь сдавливало все сильнее. Он знал, чего хочет Уэмура, — просьбы о пощаде, хотя бы мысленной, хотя бы знака. Вернуться домой, на свет, к О-Аки и малышам — разве для этого не стоит поступиться гордостью?
Гордостью? Да, конечно… Только тогда разойдется ткань и земля посыплется вовнутрь, в него самого, — и у него уже не будет силы остановить ее. Его все равно не станет, не станет нигде. Он не вернется, никто не вернется.
Он вскинул перед собой руки — кулак в ладонь, — останавливая, раздвигая, рассекая непроглядную толщу страха. Знал, что его сомнет, — но без сопротивления уходить было негоже. «Как алмаз, который крепче камня…»
Пелена сползла с него. Медленно, оставляя за собой какой-то маслянистый слой. Все четыре конторских лампы горели ровным желтым светом. Воздух по-прежнему гнулся, но стал прозрачен.
Госпожа Мияги улыбалась. Теперь на ней был европейский мужской наряд для верховой езды, и волосы она уложила в европейском стиле — и эта одежда подчеркивала то, что в Европе считается недостатками женской фигуры: маленькую грудь и далеко не идеальной прямизны ноги. В руках госпожа Мияги держала длинный сверток — меч, как надеялся инженер.
— Вот видите, друг мой, — полуобернувшись к Ато, сказал господин Уэмура. — Ваши прогнозы оказались неверны: господин Харада не только остался с нами, но и привел пленника.
Инженер развел и опустил сомкнутые над головой руки. Бесполезные веревки лежали на полу. Он подвел Хараду, подвел Сайто… кого еще? Всех этих рабочих, чьих имен он не знает? Солдат, пригнанных сюда на убой? Теперь, когда их обман раскрыт, как долго Уэмура даст им жить? Лицу было щекотно от пота. Сил поднять руку и утереться не было — их хватало только на то, чтобы сидеть на коленях прямо, не заваливаться набок. Все, что он успел скопить, пока его нес и вел Харада, Уэмура забрал легко, играючи.
— Неужели ваша прежняя работа надоела вам, господин инженер? — маленький чиновник все еще смотрел на него. — Убивать промышленников и помощников министра — довольно странный способ подавать рекламации. Глубоко скорблю, но мне придется обойтись с вами сурово. Не в добрый час вы решили вернуться к деятельности Тэнкэна.
— Занятно, — усмехнулся инженер. — Мне всегда казалось, что если мне и отрубят голову — так за то, что я совершил. А Тэнкэн в роли принца Аримы[116] — как-то даже и смешно. В наши времена позором было приписывать себе чужие дела и спихивать на других свои. Сомнительная честь, но у убийц времен Бакумацу она была. Ато, куда она делась?
— Все когда-нибудь проходит, — в глазах у Ато было пусто и темно.
— Ну, от вас никто и не ждет, что вы станете писать песни и завязывать ветки сосен, — перехватил разговор чиновник. — Да и новый мир родится не через год после вашей смерти.
Есть за что поблагодарить традиции родного дома, будь он проклят. Историю в Мито вбивали накрепко. Через год, через год после смерти принца родился основатель рода Фудзивара, тень за троном… Вы и в самом деле считаете, что я мертв, господин Уэмура, вы сказали мне слишком много.
— Вот как, — инженер смог, наконец, утереть лицо. — Это не вам ли некогда изволил отмахнуть руку Цуна Ватанабэ, когда вы примерились им пообедать[117]?
Чиновник улыбнулся.
— Люди моего рода славились своей красотой. Но я не думаю, что даже такая деревенщина, как Цуна, мог принять мою скромную персону за прекрасную даму.
— Даже такая деревенщина, как я, — усмехнулся Асахина, — может отличить мужское поведение от немужского. В этом смысле и госпожа Мияги — больше мужчина, чем вы.
Главное, подумал он, чтобы Уэмура поменьше обращал внимания на Хараду. И подольше не спрашивал о главном.
— Кстати, а как так получилось, что эту во всех отношениях достойную — тут вы правы, Асахина-сан — женщину посетила такая беда? Кто сделал ее вдовой?
— Кагэ, — инженер перевел взгляд на старого врага. — Ты и впрямь сильно изменился. Прежде ты не стеснялся убийств.
— Прежде и ты не возражал против лишнего.
— Мне было семнадцать, и я был дурак. У тебя — только одно оправдание.
— Оправданий, Тэнкэн, не бывает.
— Даже если так, я все не могу понять, зачем вам нужен повод убить меня, когда у вас есть на это причина.
Чиновник опять смотрел на него. Асахина был в этом уверен, хотя сам не сводил глаз с Ато. Просто эта тяжесть уже успела стать знакомой.
— Если я решу, что его убили вы, Асахина-сан, станет так.
— Нет, господин Уэмура, — инженер расправил плечи. — Никогда. Ваша воля в таких вопросах — меньше, чем ничто.
— Ато, — Уэмура даже не скосил глаз в сторону ночного убийцы, но тот прижался к стене и скорчился, словно в него ткнули факелом. — Я полагал, что ты умнее. Что у тебя хватит сил дождаться того момента, когда мы займем Токио, чтобы атаковать меня.
Ато запрокинул голову. Лицо его было серым.
— Ты решил, что сможешь отомстить всем сразу, не так ли? Ну а что до вас, Харада… мне показалось очень странным, что никаких доказательств смерти господина Сайто вы не принесли. Инспектор, отправляясь сюда, рассчитывал на старую дружбу и старую вражду. Что ж, он верно оценил вас обоих. Но недооценил меня.
— Он оценил вас вернее, чем думал, — сказал инженер. Или именно так, как думал, но об этом потом, когда будут время и силы.
Ато пополз вниз по стене. Асахина знал, почему он не кричит. Просто не может.
Воздух сгустился до патоки — а потом тяжесть будто осыпалась, и стало можно дышать.
— Мне не нужно было сердиться, — грустно сказал чиновник. — Вы все хотя бы ощущаете, насколько неправильно устроен мир. А вы, — он слегка кивнул в сторону инженера, — не только чувствуете, но и понимаете — что удивительно для человека вашего происхождения.
— В вашем присутствии, — Асахина сглотнул, — очень трудно не понимать. Безотносительно происхождения.
— Я не думаю, что это понимание настигло вас в моем присутствии. Для этого вы слишком долго искали способ вправить этот вывих.
Инженер молчал. И слушал. Внимание было не так уж сложно изобразить, ему и в самом деле было интересно. Но главное, главное каждое слово занимало место — во времени. Падало как камешек в чашу с водой — может быть, камней окажется достаточно, чтобы вода потекла через край.