Читать интересную книгу Ты следующий - Любомир Левчев

Даже тогда, когда его имя принялись вычеркивать из сериала “На каждом километре”, рупор божий Радой Ралин говорил: “Не верьте ему! Он в командировке!”

На исходе осени того же 1969 года мы с Дорой оказались в Будапеште, где она открывала собственную выставку. Я даже съездил на день в Вену. На венгеро-австрийской границе со мной произошел отвратительный инцидент. Венгерский таможенник обыскал меня. Впрочем, он обыскивал всех болгар. У одной пожилой софиянки, которая отправлялась на лечение в Швейцарию, случилась истерика, когда она увидела, как разбрасывают ее вещи. Я же закричал, что буду жаловаться, как только вернусь в Болгарию. Венгры высмеяли меня по-русски и сообщили, что учинили такую строгую проверку как раз по распоряжению тех самых болгарских властей, которым я собираюсь пожаловаться. Это была не обычная граница, а граница между социализмом и капитализмом. А я оказался подозрительным, потому что у меня не было багажа. Единственное, что они могли у меня перерыть, – это кошелек. И в нем они нашли… один доллар! С автографом Джери Маркова. “Что означает этот доллар и что на нем написано?” – стали спрашивать мадьяры. И изъяли его.

На следующий день я вернулся в Будапешт. К нам с Дорой пришел старый друг Петер Юхас. И сильно удивился:

– Именно в этом отеле и именно в этом номере неделю назад жил Джери Марков. Тут мы встречались с Яной Пипковой. Какое совпадение!

Мы с Дорой только переглянулись. “Он в командировке!” Ну конечно! Раз он проскользнул там, где не может пройти даже его доллар…

Долгое время о жизни Джери я узнавал лишь от случая к случаю. В какой-то момент пол-Софии посылало ему некие антикварные книги. Сидя в кофейнях, мы смеялись, что собираем материал для новой пьесы Джери.

Цветан Стоянов с мучительной досадой рассказывал о своей встрече с Джери и о том, что его не покидало чувство, будто кто-то их подслушивает и записывает, так что говорить приходилось, как на экзамене по диамату.

Больше всего я узнал от мудреца Петра Увалиева, который эмигрировал в мир слов. В какой-то момент он с помощью Людмилы Живковой удочерил болгарскую девочку. Пьера раздражали мои вопросы о Джери, но все же он рассказал мне, как однажды тот позвонил ему из какого-то итальянского аэропорта и попросил выслать деньги или билет и встретить его в Лондоне. Пьер так и сделал и даже помог Джери поступить на работу на Би-би-си, но потом их отношения испортились. В Софии Пьер посвятил меня только в одну из причин: Джери тут же закрутил любовь со своей секретаршей.

Когда “Свободная Европа” начала транслировать его репортажи, большинство решило, что Джери попал в ловушку. Сегодня даже мне это кажется смешным. Но тогда версия, что Георгий Марков стал “нашим” спецкором на “Свободной Европе”, подпитывалась слухами, что снохе Джери разрешили выехать за рубеж и она тайно вывезла своего ребенка, что его мать поехала убедить всех вернуться. Я не берусь судить, где кончается правда, а где начинается хорошо сочиненная легенда, которой кормили нас в кафе.

В 1974 году Джери адресовал мне открытое письмо. У этого факта есть своя предыстория и контекст. Солженицына исключили из Союза советских писателей спустя пять месяцев после бегства Джери. В конце следующего, 70-го, года ему вручили Нобелевскую премию. Но настоящая охота на Солженицына началась в 1974 году. Тогда впервые после Троцкого советского гражданина выдворили из страны. К тому моменту я уже стал первым заместителем председателя Национального совета Отечественного фронта. Сделался большим начальником с опасными перспективами. Союз писателей мне советовали обходить стороной. Тогда Джагаров, с которым мы не здоровались, организовал глупое собрание против Солженицына.

А я на него не пошел. Это произошло случайно и не было демонстрацией с моей стороны, так что я вряд ли могу похвастаться прозорливостью. Но когда я узнал, что там произошло, я горячо возблагодарил судьбу за то, что она меня оградила. Валери Петров, Христо Нанев, Марко Ганчев, Гочо Гочев, Благой Димитров (никого не пропустил?..) воздержались от голосования за резолюцию с осуждением Солженицына под тем предлогом, что не читали его произведений. Это было воспринято и как подвиг, и как наглый вызов. Немедля созвали партийное собрание – чтобы их заклеймить. Уж его-то я проигнорировал сознательно. Результат моего двукратного отсутствия не заставил себя ждать. В моем архиве сохранилось письмо партийного секретаря Ивана Аржентинского, который вызывал меня для дачи объяснений. В тот момент я был членом ЦК БКП, так что никакой секретарь первичной партийной организации не имел права вызывать меня к себе. Я догадывался, что инициатива исходит не от бедного бая Ивана. Одновременно меня посетил незнакомец, который представился моим почитателем, а по совместительству – сотрудником госбезопасности. В качестве “сотрудника” он, мол, слышал о том, что “высочайшее” начальство ужасно недовольно и даже разозлено моим двукратным отсутствием. А в качестве “почитателя моей поэзии” незнакомец посоветовал мне немедленно обозначить свою позицию по вопросу о Солженицыне.

По таким “деликатным” партийным вопросам мне было не у кого спросить совета, кроме как у себя самого. Я решил не давать объяснений баю Ивану, а использовать банальную статью в газете “Народная культура”, чтобы раскритиковать Солженицына. Критика любит краткость. Достаточно одного предложения. И все! Но именно эта статейка и именно это предложение дали Джери повод написать мне открытое писмо. Когда я прочитал его в Бюллетене БТА с антиболгарской пропагандой, на экране моего сознания каким-то биологическим чудом возник образ смеющегося Джери. А потом полезли мелкие неточности: мол, я езжу на “чайке”, которая и есть мой катафалк. Ах, Джери, какую обиду ты мне нанес. Ведь я ездил на “мерседесе”. После этой глупой подробности было упомянуто партсобрание. Кто-то нарочно снабжает Джери неверной информацией, подумал я. Вот, например, он пишет о какой-то моей попытке самоубийства. Естественно, такой попытки не было. И если однажды я решусь на подобное, это точно будет не просто попытка. В письме были и совсем уж загадочные фразы. А попадались и такие, которые прямо-таки “толкали” на то, чтобы ответить на них эффектно. Я настолько отстал от жизни, что воображал, будто Джери вынудили написать это письмо, чтобы понять, до какой степени он искренен в своем антикоммунизме. А ну-ка давай застрели своего друга, чтобы мы тебе поверили. Да, конечно, это была логика сериала “На каждом километре”. Но ведь и он и я были частью коллективного “мы” из этого фильма. Сразу же после 10 ноября 1989 года иностранные журналисты стали обращаться ко мне с вопросом, не передал ли мне Джери Марков в этом своем послании какую-нибудь секретную информацию? Боже мой, что только не приходит людям в голову!

Я удивлялся и до сих пор удивляюсь тому, что это яростное письмо Джери не породило во мне ненависть. Разве что печаль?

Тогда, 9 апреля 1974 года, мне казалось, что Джери хочет получить ответ. И я тоже написал письмо. И даже подписал конверт. Но в последний момент решил, что мне следует сообщить об этом шаге в ЦК, чтобы потом у меня не было неприятностей. Я попросил встречи у Тодора Живкова. Мне сказали, что меня уже ждут.

Тодор Живков встретил меня очень сдержанно, как будто его предупредила интуиция. Когда я спросил, знает ли он о письме Георгия Маркова, он лишь кивнул. А когда я сказал, что уже написал ответ, коротко бросил:

– Не надо ему отвечать!

– Почему?

– Они хотят вовлечь тебя в дискуссию. Хотят, чтобы этот случай получил огласку. Не отвечай!

Вернувшись в Национальный совет Отечественного фронта, я рухнул на стул – и вдруг заметил, что на письменном столе уже нет конверта с моим ответом. Я вызвал секретаршу:

– Где письмо, которое здесь лежало?!

– А я его отправила, – с невинным видом ответила та.

Я не хочу описывать несколько последующих сцен. Неужели письмо и правда было отправлено? А получено ли? Мне не дано было этого узнать. Возможно, оно лежит сейчас в тайных архивах тайной истории, для которой наша человеческая смерть не имеет ровным счетом никакого значения.

Годы пролетали так быстро, что мы не в силах были обуздать их. И вот уже на меня обрушилось известие о смерти Джери. Я долго не мог осознать случившееся. И впервые испытал чувство уязвленности, огорчения и обиды на него. Как он мог вот так исчезнуть и положить всему конец?! Я жил со странной уверенностью, что мы еще непременно встретимся. Моя фантазия сочиняла самые разные сценарии этой будущей встречи. Но все они походили на пьесу, которую мы намеревались разыграть перед горящим камином в “Рабисе”. Я чувствовал себя коварно ограбленным. С этого момента вся ложь и все обманы будут только беспрепятственно множиться. Все тайны канут в Лету. Да, слово “коварство” – самое точное определение для того, что нам известно и неизвестно, что рассказывается и не рассказывается о кончине Георгия Маркова.