Я отправился вместе с Паттерсоном, прихватив один из немногих ещё не израсходованных кислородных аппаратов, и дал всем находящимся в обмороке подышать пару минут, но все это помогало, как мертвому припарки: чистый кислород приводил их в чувство, но стоило снять маску, как они тут же снова впадали в беспамятство. Я вернулся в центральный пост, словно проведя несколько минут в мрачной темнице, битком набитой обессилевшими, теряющими сознание узниками. Я и сам уже с трудом держался на ногах. Интересно, мелькнуло у меня в голове, чувствуют ли и все остальные, как жаркий огонь из легких распространяется по всему телу, замечают ли они, как меняется цвет их лиц и рук, как проступают на коже пурпурные пятна, первые безошибочные признаки отравления окисью углерода. Я обратил внимание, что Джолли до сих пор не вернулся из машинного отделения, похоже, он изо всех сил старался помочь тем, кто, слабея и теряя способность к самоконтролю, мог причинить вред себе и своим товарищам.
Свенсона я нашел на прежнем месте, он сидел, прислонившись к штурманскому столику. Когда я пристроился между ним и Хансеном, он приветствовал меня бледной улыбкой. – Ну, как они, доктор? – прошептал он.
Но даже шепот у него казался непоколебимо–твердым. «Вот это уверенность, вот это спокойствие, вот это глыбища! – подумалось мне. – Ни единой трещинки.
Вам повезет, если за всю свою жизнь вы встретите хотя бы одного такого человека, как Свенсон.»
– Дело плохо, – ответил я ему. Для врачебного диагноза это звучало скуповато, но суть была ясна, да и энергию на болтовню транжирить не стоило.
– В течение этого часа первый человек умрет от отравления окисью углерода. – Так скоро? – И в голосе, и в покрасневших, опухших, слезящихся глазах появилось удивление. – Не может быть, доктор. Она ведь только начала действовать…
– Да, так скоро, – ответил я. – Окись углерода действует очень быстро.
В течение часа погибнут пятеро. За два следующих часа – пятьдесят. Как минимум пятьдесят.
– Вы лишаете меня выбора, – пробормотал Свенсон. – И все же спасибо…
Джон, где наш старший механик? Пробил его час.
– Сейчас вызову.
Хансен с трудом, точно умирающий старик со смертного одра, поднялся на ноги, но в этот момент дверь отворилась и в центральный пост, шатаясь, ввалились изнуренные, почерневшие моряки. Ожидавшие своей очереди матросы зашевелились. Свенсон обратился к одному из вошедших:
– Это вы, Уилл?
– Так точно, сэр.
Штурман лейтенант Рейберн стащил маску и надсадно закашлялся.
Свенсон переждал, пока этот приступ пройдет.
– Как там дела внизу, Уилл?
– Дыма больше нет, шкипер, – Рейберн вытер мокрое лицо, зашатался, словно у него закружилась голова, и вяло опустился на палубу. – Думаю, мы полностью затушили обшивку.
– А сколько времени уйдет, чтобы всю её выбросить?
– Бог его знает. В нормальных условиях – минут десять. А сейчас…
Может, час, может, больше.
– Спасибо… Ага! – Он скупо улыбнулся, приветствуя возникших из облака дыма Хансена и Картрайта. – Вот и наш старый механик. Мистер Картрайт, буду рад, если вы начнете разогревать свой котел. Какой там у вас рекорд для запуска реактора, подачи пара и раскрутки турбогенераторов?
– Ей–богу, не знаю, шкипер. – Черный от дыма, с воспаленными глазами, страдающий от кашля и мучительных болей во всем теле, Картрайт тем не менее расправил плечи и слабо улыбнулся. – Но могу вас заверить: мы его побьем! Когда он ушел, Свенсон тяжело поднялся на ноги. За исключением двух кратких инспекционных вылазок в машинное отделение, он за все эти бесконечные мучительные часы так ни разу и не надел дыхательного аппарата.
Он приказал подать питание на системы оповещения, снял с крюка микрофон и заговорил чистым, спокойным, уверенным голосом:
– Говорит капитан. Пожар в машинном отделении потушен. Мы запускаем силовые установки. Открыть все водонепроницаемые люки по всему кораблю.
Можете поверить: худшее уже позади. Спасибо вам за все, что вы сделали… Он повесил микрофон и повернулся к Хансену. – Худшее действительно позади, Джон… Если, конечно, нам хватит энергии для запуска реактора.
– Худшее наверняка ещё впереди, – заметил я. – Минут сорок пять, а то и час вам понадобится, чтобы раскрутить турбогенераторы и подготовить к включению систему очистки воздуха. А столько времени, по–вашему, понадобится воздухоочистителям, чтобы очистить эту отравленную атмосферу?
– Худо–бедно полчаса. Не меньше. А то и больше.
– Ну вот вы и попались. – Мозги у меня были одурманенные, словно бы ватные, я с трудом подыскивал слова и вообще сомневался, что мои мысли стоят того, чтобы выражать их вслух.
– Значит, всего как минимум полтора часа… – Я тряхнул головой, пытаясь припомнить, что ещё собирался сказать. Наконец вспомнил: Через полтора часа каждый четвертый из экипажа будет уже мертв. Свенсон улыбнулся. Я не поверил своим глазам: он улыбнулся!
Потом проговорил:
– Как однажды заметил Шерлок Холмс профессору Мориарти: вот тут вы ошибаетесь, доктор! От отравления окисью углерода не умрет никто. Через пятнадцать минут весь корабль будет дышать чистым воздухом.
Мы с Хансеном переглянулись. Значит, все–таки нагрузка оказалась слишком велика, у старика шарики зашли за ролики. Свенсон заметил наш безмолвный диалог и рассмеялся, но тут же поперхнулся, хватив слишком большую порцию ядовитого дыма, и зашелся в судорожном кашле. Какое–то время он боролся с приступом, потом наконец утих.
– Это мне только на пользу, – просипел он. – Ваши лица… Как вы думаете, доктор, зачем я приказал отдраить все водонепроницаемые люки?
– Понятия не имею.
– А вы, Джон?
Хансен покачал головой. Свенсон испытующе посмотрел на него, потом распорядился:
– Соединитесь с машинным отделением. Передайте, пусть включат дизель. – Есть, сэр… – напряженно ответил Хансен. Но с места не сдвинулся. – Лейтенант Хансен сейчас прикидывает, кого послать, – проговорил Свенсон. – Лейтенант Хансен досконально знает, что дизельный двигатель никогда – слышите – никогда! – не запускается в подводном положении, если не поднят шноркель, а подо льдом, как вы понимаете, это невозможно. Ведь дизель не только забирает воздух из машинного отделения, он к тому же глотает его так жадно, что за считанные минуты буквально высосет весь воздух из корабля… А что нам ещё требуется?
Мы пустим сжатый воздух под солидным давлением в носовую часть лодки.
Отличный, чистый сжатый воздух. И запустим дизель на корме. Сперва он будет чихать и глохнуть из–за низкого содержания кислорода в этой отравленной атмосфере – но все же заработает. И отсосет большую часть этого загрязненного воздуха, выбрасывая отработанные газы за борт. А в результате?