Читать интересную книгу Ветер в лицо - Николай Руденко

— Спим, спим, — отозвался Гордей Карпович, натягивая на голову одеяло.

30

Ветер налетал с юга, с таврийских степей, крутил пыль на дорогах, выхватывал дым из заводских труб, прибивал его к земле, и он стелился над днепровскими берегами, как туман, разъедал глаза рыбакам, покрывал сажей крыши.

Было что-то волнующее, даже величественное в бешеном беге нагретых южным солнцем, тугих, как тетива, воздушных течений, в страстных порывах и неугомонном шуме ветра.

Валентина остановилась возле руин старой больницы. Ветер заставлял тополя поклоняться днепровским волнам, срывал с обнаженных пятиэтажных стен куски размытой дождями штукатурки, которая, не успев долететь до земли, превращалась в мелкую пыль. Валентина стояла у стены, на высоком холме, который тоже был когда-то домом. Ветер умело разделил ее волосы посреди головы, проведя золотистый пробор. Зеленый шелковый платок, повязанный под округлым подбородком, трепетал за ее плечами, как привязанная птица, рвущаяся в полет. Белая блузка, прижатая ветром к телу, подчеркивала округлости груди, плавные овалы плеч. Черный лакированный ремешок опоясывал ее в талии, черная, с крепко спрессованными складками юбка хорошо смотрелась с блузкой из белого шелка.

После того вечера, когда Федор проявил бестактность и грубость, он стал для нее еще более далеким и чужим. Как они жили до сих пор? Видно, Валентиной владела привычка, и именно ее инерция заставила простить Федору его поступок.

Посещение больного Сотника не прошло для нее даром. Выйдя из больницы, она прижала сына к груди и так стояла у забора, пока Федор не взял ее за плечи. Он ничего у нее не спрашивал, только благодарно посмотрел в глаза. Не знал Федор, что его поведение там, у кровати Виктора, было той высшей точкой человеческого напряжения, после которого должна наступить развязка.

Федор говорил ей, что хорошо бы вместе поехать к морю, а Валентина в это время думала: «Олег — точный Виктор». Федор говорил, что она устала, похудела, а Валентина вспоминала, как потянулась рука Виктора к головке сына...

Закрывала глаза, наплывал туман. Туман медленно расступался. В светлом круге, словно в проталине замороженного окна, снова появлялось лицо Сотника. Это лицо было то таким, каким она знала его в студенческие годы, молодым, с короткими торчащими волосами; то загорелым, мужественным, в военной фуражке, то немного бледным, небритым, на фоне белой палатной подушки...

Она теперь была довольна, когда Федор задерживался на работе. Доставала фото, спасенное Федором от ее гнева, смотрела, грустила. Ей вдруг хотелось побежать в больницу, рассказать ему обо всем, попросить его все бросить, вернуться к ней... Ради ее сердца, ради их сына, ради любви.

Ветер бушевал, скрипели дуплистые ивы, гудело в оконных провалах старых развалин. Над головой кружили кобчики. В стенах были их гнезда. Это к ним вчера подбирался Олег, когда Валентина его нашла. Пришлось пригрозить, что не пустит в кино...

Она заметила: на карнизе второго этажа ветер безжалостно треплет одинокий василек. Ей показалось странным и непонятным, как могли задержаться и прорасти в таком неуютном месте семена этого цветка. Синяя головка билась о кирпичную стену, листочки бились в бессильной покорности. Казалось, вот-вот сорвет его горячий ветер, бросит в Днепр, запененный волнами...

Вдруг Валентине пришло в голову, что, похоже, ее любовь такая же красивая, вредоносная и ненадежная, как этот василек. И она тоже выросла на обнаженной стене разрушенного войной счастья. И ее тоже стегает ветер.

Валентина прыгнула с холма, обрывающегося в бурьянах едва заметной кирпичной стеной, побежала по тропинке между кустарниками. Бежать было трудно, потому что ветер — в лицо...

Нет, сомнений больше не было. Она скажет ему все...

Неожиданно для себя вспомнила давно известную истину: женщина, унижающаяся перед мужчиной, всегда не мила ему. Самая безнадежная возможность стать любимой — это выпрашивать любовь...

Однако эта мысль ее не остановила. Она же — не девочка. Она — мать его сына. И он должен знать об этом. В конце концов, как это было глупо с ее стороны — скрывать от него сына!..

До больницы, где лежал Виктор, оставалось метров двести. Какой-то рыбак в широком соломенной брыле, со спиннингом на плечах подозрительно посмотрел вслед Валентине. Она почувствовала на себе его взгляд, оглянулась и подумала, — пожалуй, она производит впечатление человека, убегающего от преследования. О, нет! Ее преследует только собственное сердце, а от него не убежишь...

Зубцы высокого зеленого забора. Густые заросли молодой акации. Мелкие листья, как зеленые перья, трепещут на ветру. Калитка во двор больницы открыта.

Валентина заходит во двор, просит разрешения у санитарки проведать Сотника. Пожилая женщина с большим родимым пятном на щеке подает ей халат, предупреждает, чтобы долго не задерживалась.

Валентине повезло — она ​​зашла в палату, когда Горовой был на процедурах.

Виктор отложил книгу, удивленно взглянул на неожиданную посетительницу. Валентина обратила внимание, что на столике в прозрачной вазе стояли не те цветы, которые она принесла. Конечно, прошла неделя, они завяли. А может, попросил санитарку выбросить на помойку?

Глаза Сотника смотрели на нее с удивительным равнодушием.

— Садитесь, — показал он рукой на стул возле кровати. Затем выше, до самого подбородка, натянул белое пикейное одеяло.

Валентина села. Ее пальцы нервно перебирали красный ремешок сумочки. Как ей начать разговор? Поймет ли он ее?..

Она подалась вперед, к его груди, почти шепотом произнесла его имя.

Сотник даже бровью не повел. Руки спокойно лежали на одеяле, и золотистые ворсинки на тыльных сторонах ладоней поблескивали на солнце. Валентину ошеломило равнодушие Виктора, но она уже не могла остановиться.

— Я не могу так... Слышишь? — Из глаз катились слезы, падали на красную сумочку. — Я не знаю, почему ты исчез после войны. Возможно, тебя за это ненавидеть надо... Но я люблю. Все так получилось...

Глаза Виктора блеснули холодно, неприветливо, как осколки льда. Он пытался понять, что происходит с этой женщиной, которая так искалечила его жизнь. Еще в юности она стала между ним и Федором. Хватило у нее твердости сделать выбор. Ему когда-то казалось, что выбор сделан. Но это потом оказалось обманом. Поверила в его смерть, приклонилась к Федору. И теперь снова протягивает руки к Сотнику... Ой, Валентина! Все можно простить, но ложь... Этот внезапный порыв такой же мимолетный, как бледная вспышка зарницы в душную июльскую ночь. Путешественник, рассчитывающий при свете зарниц дойти до цели, обязательно собьется с пути. Нет, Виктору нужен надежный свет. Ровный, спокойный. Чтобы хватило на всю жизнь. Он знает цену этаким вспышкам.

Виктору хотелось верить, что он вполне к ней равнодушен. Надо же как-то кончать! Чем резче, тем лучше. Меньше боли для обоих.

А Валентина говорила:

— Я виновата перед тобой. Но ты тоже виноват... Ты забыл обо мне. Мне было трудно. Я виновата, что не сказала о сыне. Я не имела права...

Она понимала, что говорит совсем не то и не так, как хотелось. Она глотала значительные слова вместе со своими слезами, а тому, для кого они предназначались, бросала только обрывки фраз.

— Вот что, Валентина, — перебил ее Сотник. — Не будем говорить о прошлом. Ты, — после разлуки он впервые назвал ее на «ты», — ты, конечно, понимаешь, что восстановить наши прежние отношения нельзя. И не надо. Из этого теперь ничего бы не получилось. А сын... — Рука его сжалась в кулак. — Я постепенно выплачу все, что должен был давать на его содержание за все годы. — И грубовато добавил: — Это тебя устраивает?..

Бескровные губы Валентины раскрылись, задрожали от внутренней боли.

— Неужели ты думаешь...

Она не закончила фразы, но Виктор ее понял.

— Я хочу быть отцом Олега. Ясно?..

Наступила долгая пауза. Холодность Виктора помогла Валентине овладеть собой. Она смотрела на его профиль, четко вырисовывающийся на фоне белой стены. Темные брови опущены, губы сжаты, на переносице — глубокая впадина. Прядь белокурых волос нависла над глазами.

Наконец она решилась задать вопрос, который давно шевелилось в его мозгу, неотвязно, колко.

— Ты женат?..

Виктор саркастически улыбнулся, насмешливо прижмурился.

— Какое это имеет значение?.. Если даже и так, то я имел на это право. Мне было известно, что ты вышла замуж. Я не знал только о том, что Олег не Федора, а мой сын... — И, стараясь придать своему ответу большей язвительности, спросил: — А ты думала, что я всю жизнь буду жить воспоминаниями?..

Валентина резко поднялась. Столик покачнулся, ваза с цветами упала на пол, разбилась. Вода забрызгала стену, потекла под стул, под кровать. Валентина поспешно вышла из палаты.

Ветер не утихал. Пыль ослепляла глаза. Днепр кипел, свирепствовал, глотая собственную пену.