— Эй, свету! — приказал атаман.
Кто-то зажег свечу в стеклянном фонаре, поднял над головой, высветив остальных Всего их было пятеро. Мгновение спустя распахнулась дверь, и вышла Маша, замерла, прижав ладони к груди. Один из пятерых рванулся ей навстречу и схватил в объятия.
— Маша, Машенька… — будто в забытьи повторял он.
Маша, услышал Сибирцев, заплакала навзрыд.
— Постой, пусти меня, — срывающимся голосом сказала Маша. — Я пойду маме скажу… Мама же умрет от радости.
— Мама… — эхом повторил Яков. Он повернул голову к свету, и Сибирцев увидел, что перед ним в самом деле Яша Сивачев, только возмужавший, с обтянутыми худыми скулами, но это он.
Как же так, Яков — и вдруг бандит, атаман? Все перемешалось в голове у Сибирцева. Может быть, все-таки произошла какая-то ошибка? Может, показалось, и не атаман он, может, это послышалось Сибирцеву, ждал бандитов, нервы напряжены, вот и ослышался, показалось…
Яков подошел к краю террасы, пригнув голову, вгляделся в темноту, будто хотел увидеть Сибирцева, потом громко вздохнул и повернулся к своим.
— Ну, докладывай, ты, Игнат. Что у тебя?
— Обнаружили мы их с Ефимом. У самого брода. Они, значить, цигарку запалили, тута мы их накрыли. А боле никого.
“Бандиты”, — окончательно понял Сибирцев.
— Хорошо, молодцы. Власенко! — Из тени вышел рослый худощавый казак в фуражке. — Давай заводи людей в усадьбу, пусть пока тут, в саду, сосредоточатся. А сам бери вот Игната с Ефимом, еще двух–трех казаков, да к церкви. Нет, погоди. Пока собирай людей. Но смотри, чтоб ни одна собака не унюхала.
Сивачев взял фонарь и, махнув всем остальным рукой, шагнул в дом, притворив за собой дверь. Казаки затопали по ступенькам.
Сибирцев, воспользовавшись шумом, змеей проскользнул обратно, к своему окну. Приподнял голову и увидел колеблющийся свет в зале. Там, слышно, что-то упало, похоже стул, потом раздался прямо-таки нечеловеческий, какой-то утробный вскрик:
— Яша! Сынок! — и падение тела.
“Мать”, — понял Сибирцев, наверно, в обморок упала. В голове у него была полная каша. Все, что угодно, мог предполагать Сибирцев, но только не встречу здесь, в этом доме, с Яковом Сивачевым, действительно убитым, Кунгуров об этом говорил. Помнит же Сибирцев… Что же делать?
Между тем в доме снова послышались рыдания. Они постепенно стихли, и тогда Сибирцев услышал наконец то, чего он ждал.
— Яков, — заговорила Маша, и голос ее напрягся. — Ты — кто? Скажи мне честно. Может, ты бандит?
Яков как-то странно, с натугой рассмеялся. Очень искусственный получился у него смех.
— Ты с ума сошла, Машка… Ну какой же я бандит?.. А что ты слышала про бандитов?
Сибирцев замер.
— Я слышала, что сюда идет банда.
— Кто тебе сказал?
— Мне? Ну, это сейчас не важно, в селе говорят. Люди проезжие предупредили. Так кто же ты тогда?
— Предупредили, говоришь?..
— Яша, Яшенька, родной мой! — всхлипнула очнувшаяся Елена Алексеевна. — Живой, кровинушка моя! Я не верила, не верила, что тебя нет… Живой!
— Подожди, мама, — перебила Маша. — Ты мне не ответил, Яков.
— Машка, да что с тобой? Ты что, не рада меня видеть? — В голосе Сивачева прозвучала растерянность. — Мы, между прочим, сюда пришли, чтобы уничтожать бандитов. Понятно тебе? Только вот не знаем, где сейчас местное начальство, где… — он запнулся, — наши? Много их?
Маша молчала. Как хотел помочь ей Сибирцев!.. Но оставалось только затаиться и слушать. Слушать…
— Откуда же я знаю?.. Я из дому не выхожу… Много, наверно.
— А где они, в церкви засели или в другом месте? Где сельсовет? А?
— Не знаю, Яша… Ничего не знаю…
— Яшенька! — это снова Елена Алексеевна. — Господи, дождались наконец. Маша, а где же?..
— Мама! — перебила Маша, и голос ее зазвенел. — Подожди, я сама! Яша, а почему же вы ночью, как воры?..
С террасы послышался громкий стук. Сивачев прошел через комнату, где спал Сибирцев, и открыл дверь, впустив Власенко. Его силуэт четко обрисовался на фоне освещенного дверного проема в зал. Они подошли почти к самому окну, под которым притаился Сибирцев, и негромко заговорили.
— Ничего не удалось узнать, — пробормотал Сивачев. — Говорит, много… Черт его знает!.. Придется тебе, Власенко, языка добывать. Душу из него вынь, но узнай, какие тут силы и где они. Узнаешь, сразу подтягивай за собой казачков Перед самым рассветом ударим. Вот уже светлеет маленько. Начинайте по обстоятельствам, без меня. Сегодня твоя ночь, Власенко.
Власенко молча выслушал атамана, молча же повернулся и ушел, затворив дверь.
В саду уже отчетливо слышались топот ног, фырканье лошадей, звенели уздечки, приглушенный говор. Видимо, казаки уже собрались тут и ждали только сигнала. Как же предупредить-то своих? Вся надежда на то, что там, у церкви, не такие раззявы, как те покойники у брода. Там не заснут и цигарками размахивать не станут.
— Ну, так о чем ты собиралась рассказать! — снова заговорил Сивачев, вернувшись в зал.
— Я? — удивилась Маша. — Не помню. Это ты не ответил на мой вопрос. Почему вы, как воры?
— Маша, что ты говоришь! — вмешалась мать.
— Какие воры? — возмутился Яков. — Не твоего это ума дело, Маша. Военная тайна.
— Тайна? Ну, хорошо, пусть так… Дело в том, Яков, что нам… Вернее, мне сообщили, что ты погиб… как герой, где-то там на Дальнем Востоке. И твои часы передали… Понимаешь?
— Какие часы?
— Твои. То есть папины, ну те, что у тебя были… Вот мы и решили, что тебя нет… И теперь так неожиданно…
— Кто передал? — голос Сивачева напрягся.
— Твой товарищ. Был и передал.
— Какой товарищ? Ничего не понимаю. Мама, о чем она говорит? Погиб, передали часы — чепуха какая-то. Может быть, ты?..
— Мама! — снова воскликнула Маша. — Я не вижу, Яков, что тебе неясно. Ты хочешь знать, как зовут твоего товарища? Отвечу: Михаил Александрович Сибирцев. Вы же с ним вместе были.
— Сибирцев? — протянул Сивачев. — Убей не помню. А где он?
— Ты разве его не помнишь, Яков? — медленно спросила Маша.
— Я спрашиваю: где он? Отвечай! Где ты его видела?
— Успокойся, Яков, — устало и тихо ответила Маша, — его здесь уже нет.
— Нет?.. — Сивачев, видно, успокоился, помолчал и после паузы сказал небрежно: — Ну, нет так нет. Жаль, хотелось бы с ним увидеться. Давно мы с ним расстались… Так это он, выходит, меня похоронил? А ты, что же, Машка, желала бы видеть меня мертвым?
Ответа не последовало.
Сибирцев не видел ничего: ни, вероятно, изумленной Елены Алексеевны, ни, судя по сказанному, помертвевших глаз Машеньки, которая конечно же поняла, кто такой Яков, и теперь сама хоронила его уже навсегда, ни выражения лица Якова. Интонации донесли до него суть той трагедии, которая разворачивалась в доме.