этом фоне Вы рассказывали о человеке, которого на ваших глазах били мешками с песком. Вы бы такое выдержали?
Рабинович: Я, конечно, такое не выдержал бы. Изменение меры пресечения мне в это время бросили как приманку. И я пошел на это и оговорил Массовера.
Финита…
На одном из судебных заседаний, где давал свои сенсационные показания Рабинович, присутствовали мы с женой. Своими глазами видели, своими ушами слышали, как человек официально признавался в том, что оговорил мало знакомого человека под давлением следствия и пытаясь тем самым облегчить свою собственную судьбу. Свою собственную судьбу он не облегчил и теперь своим признанием мстил следствию… О, Фемида! И не разверзлись небеса, даже гром не грянул. Даже не высказала особых эмоций судья – средних лет, довольно миловидная женщина. Признанием больше, признанием меньше – какая разница! И не рвали на себе волосы, как выяснилось потом, представители следствия, и спокойненько продолжал «отбывать в местах лишения свободы» свой срок Массовер, и никто не собирался возбуждать уголовного дела против следователей.
Что происходит с людьми? Как можно жить без закона? Можно ли приказать своему мозгу (и сердцу) здесь возмущаться или радоваться, переживать, согласно искренним чувствам, а здесь – ни-ни, считать черное белым, серым, красным – таким, какую установку вынесет служебный, функциональный инстинкт? Как можно доверять своему собственному языку после того, как не раз и не два приказывал ему лгать, и он лгал, как ни в чем ни бывало, с таким же пылом, как потом извергал как будто бы правду? Где же критерии? О каком компасе можно после этого говорить? И о каком пути, о какой вершине? Жизнь лгуна по профессии лишается смысла и превращается в простое поддержание жизни тела…
И не вскочили в негодовании полтора десятка людей, присутствовавших в зале суда – очевидно, сослуживцы и родственники обвиняемых и, как выяснилось потом, осужденного Массовера.
А ведь был уже Нюрнбергский процесс, где в качестве обвинителей участвовали наши ученые и прокуроры и, в частности, прокурор Руденко, который стал потом – и в сталинское, и в брежневское время – Генеральным Прокурором СССР. «Самый строгий преступный приказ не освобождает от ответственности исполнителя» – это главный принцип Нюрнберга. Где же теперь этот принцип? И ведь перестройка объявлена. К моменту выступления Рабиновича на суде исполнилось уже три года с ее начала.
А чуть позже выяснится, что руководитель следственной бригады по делу Массовера не то, что совсем не наказан, а – получил повышение… Усекаете, господа присяжные заседатели? Вот он, рассчет, вот зачем организовывался злой спектакль. Масонский заговор, говорите? Евреи поработить нас хотят? Так ведь все – и следователи, и прокурор, и судья, и журналист, автор статей в центральной газете, В.Андриянов, – все действующие лица спектакля – русские, ну, может быть, некоторые с Украины. Ау, сионисты!
Так почему же, почему же, спрашивается, МЫ ТАК ПЛОХО ЖИВЕМ?
А ведь «Дело Массовера» по всем статьям обштопало «Дело Клименкина». Во-первых, состоялось оно не в период так называемого застоя, а – в разгар перестройки. Во-вторых, слушалось оно не в далекой Туркмении, а в самой что ни на есть столице всей страны, следовательно – пример для других. В-третьих, и, может быть, это и есть самое главное – оно уводило общественную мысль от проблем серьезнейших: действительного злоупотребления психиатрией в политических целях, то есть в целях самосохранения тоталитарного государства – остроконечной общественной Пирамиды, где монополия на все – на власть, на суд, на правду – сводило эту «пикантную» проблему к проблеме примитивного взяточничества, к перетряхиванию грязного белья людей из «национального меньшинства». И оно – в который уж раз! – позволило цинично ухмыляться тем, кто, увы, не без основания, считает, что им позволено все.
Конечно, я понимал, что в Генеральной Прокуратуре СССР прекрасно знают о «Деле Массовера». И все же отдал кое-какие документы о нем во время второго визита после выхода моей статьи в еженедельной газете.
Часть 5. «Зэки»
Справка
В 1955 г. I Конгресс ООН по предупреждению преступности издал декларацию по пенитенциарной /то есть, тюремной/ системе. Основная мысль: режим в местах заключения не должен унижать человеческого достоинства заключенных, ибо цель наказания – перевоспитание людей, внушение им уважения к закону и достоинству других людей, но никак не месть. Именно исходя из этих соображений, режим содержания людей в местах заключения должен быть максимально приближен к условиям жизни на свободе. Труд должен воспитывать, но не приносить бесполезных страданий. Заключенные имеют право выбирать себе работу… Администрация не должна руководствоваться получением прибыли от труда заключенных, а – лишь целями воспитания. Декларация предусматривает свободу передач, переписки, свиданий… Чтобы дать представление о степени гуманности декларации, достаточно добавить еще, что статья 9-я, к примеру, предполагает, что каждому заключенному должна быть предоставлена отдельная камера. В статье 20-й говорится о том, что пища заключенных должна быть хорошего качества, хорошо приготовлена и даже… хорошо подана.
Все это на первый взгляд кажется для нас чуть ли не слюнявым сентиментальным бредом. Однако лучшие юридические умы мира не случайно пришли именно к такому представлению о пенитенциарной системе, ибо именно оно – а никак не жестокость наказаний – в состоянии «исправить нравы», избавить общество от постоянных рецидивов преступности со стороны тех, кто уже побывал в местах лишения свободы. Унижение человеческого достоинства, насилие, несправедливость, царящие в изоляторах, тюрьмах и лагерях, имеют тенденцию обязательно распространяться и за их стены, то есть – на свободу. Проявлять великодушие и благородство к оступившимся членам общества оказывается выгоднее для общества, нежели проявлять жестокость и мстительность.
В январе 1989 года СССР присоединился к международным правилам ООН.
Письмо Массовера жене
«Дорогая Валечка!
Получил письмо от тебя… Я совершенно не разделяю твоего оптимизма относительно моего скорого освобождения. Вспомни, год назад ты говорила то же самое. Просто ты не понимаешь сущности наших правоохранительных органов и той системы работы их, которая насаждалась десятилетиями. В общем, скажу тебе (и не открою при этом Америки, об этом сейчас во всеуслышание говорят газеты и журналы), что в наших правоохранительных органах, в частности, самого высокого ранга, царят жесткая круговая порука, амбициозность, стремление защиты «чести мундира» любой ценой и т.д., то есть качества, характерные для мафии. Таня пишет, что дело находится на контроле в Прокуратуре РСФСР. Но там же оно находилось еще год назад… А ведь сфабрикованность моего дела после показаний Рабиновича, Заирова и