Читать интересную книгу "Я" - Щемелинин Сергеевич

Я уже серьезно стал подумывать о сдаче, хотя они, скорее всего, просто уничтожат нас – противник перестал верить нам после того, как мы сначала якобы сдались, а потом уничтожили два их корабля.

– Командир, они снова хотят говорить с вами, – сказали мне.

– Я слушаю, – ответил я, но на этот раз громкую связь в рубке решил не включать: мне показалось, что на этот раз наш разговор затронет более интимные темы, поэтому я стал вести беседу с помощью наушников и микрофона, опять-таки и как и в прошлый раз, не включая режим обмен видеоизображениями.

– Это снова я, – услышал я знакомый голос. – Ну и ловко же ты нас провел своей ложной сдачей! Но ничего, теперь мы будем умнее!

– Я действительно хотел сдаваться, но потом передумал, – ответил я, и это было почти правдой, – кому охота умирать в плену, если есть шанс выжить?

– Твои слова расходятся с твоими делами, но ничего… – теперь ты в ловушке, понимаешь ли ты это?! – воскликнул он.

Я временно передал командование кораблем первому пилоту, а сам сосредоточился на разговоре – у меня было такое ощущение, что это будет важный разговор, ибо я прекрасно понимал, что мой незримый собеседник – это не просто голос, а человек, который представляет преследующую меня группу, и который, скорее всего, имеет право принимать решения за них всех.

– Да, я понимаю это, – ответил я ему, – но я надеюсь уйти от вас.

– Теперь не уйдешь – молись богу, ибо скоро ты предстанешь перед ним! – уверил меня собеседник.

Я подумал, что в этом разговоре я должен показать своему противнику всю свою решимость идти до конца, чтобы поколебать их уверенность в успехе; неприятеля также необходимо заранее подготовить к возможной неудаче для того, чтобы он меньше, чем мог бы, старался одолеть нас, и тогда вероятность моего спасения возрастет.

– Не говори "гоп" пока не перепрыгнешь! – воскликнул я и сразу же стал давить на него. – В бога я не верю, но зато верю в свою решительность, в свой ум, в свою волю и в свою жестокость.

– Придет время, и ты запоешь по-другому!

По словам он явно не уступал мне в мужестве, но это только на словах – скоро я узнаю, каков он есть на самом деле!

– Я не боюсь своей смерти, а ты?

– Я-то? – переспросил он, а потом ответил с беззаботностью храбреца. – Когда-нибудь она придет.

Мы помолчали, а затем он спросил меня:

– И тебе не жалко людей, погибших из-за тебя?

– Конечно же, нет, – ответил я, – ведь я их никогда не видел и никогда не увижу: они для меня – не живые люди из плоти и крови, а просто абстрактные цифры.

– Кто из вас стрелял по планетам, – поинтересовался он, – ты, командир, или же кто-нибудь другой?

Я решил сказать правду – а почему бы и нет:

– Всегда стрелял исключительно я один.

– Ты убил столько хороших людей! Ты даже не представляешь себе, какая ты сволочь! – снова вышел из себя мой собеседник.

– Не обзывайся! – оборвал его я, а потом попытался успокоить его. – Я согласен с тобой, что многие из погибших от моих выстрелов были лучше и достойнее меня, и я сочувствую им, сострадая вместе с ними, но сейчас такое время, что кому-то надо убивать, а кому-то надо умирать, и никто не знает точно, будет ли он жив завтра – идет война, и каждый из нас делает свое дело, – подвел черту я и с сожалением добавил. – Если бы не было войны, то мы с тобой, возможно, могли бы стать друзьями…

Он задумался, а потом ответил мне гораздо более спокойным голосом:

– Я не хотел войны, мне она не нужна – это все наши правители затеяли.

– Война имеет причины, которые не всегда подвластны правительству, а причины этой войны вообще неподвластны никому и ничему – замени везде всех чиновников, ответственных за принятие государственных решений, на их оппонентов, – и эта война все равно начнется тогда, когда началась, и будет вестись теми же способами, которыми ведется, – обстоятельства диктуют поведение отдельным людям и целым народам, и с этим придется мириться.

– Тебя жалко убивать: ты – не дурак, – вновь после паузы заговорил он, – но ты слишком опасен для нас. Целью нашей атаки на твоих союзников был ты – нам сказали, что вас всех желательно взять в плен, хотя можно и убить, – я говорю тебе все это потому, что, во-первых, по-моему мнению, ты уже все и так понял сам, а во-вторых, тебе от нас все равно никак не уйти.

А еще нам сказали, что если в плен никого взять не удастся, то мы ни в коем случае не должны оставлять никого из вас в живых, ибо все вы слишком опасны для наших планет, – и теперь мы никого из вас в плен брать не будем. У нас выигрышная позиция – согласись со мной, что ты уже, считай, покойник, – у тебя нет шансов выбраться отсюда и, я полагаю, что ты сам догадываешься об этом, но не хочешь поверить в неизбежное.

– Я понимаю тебя, но мы должны сражаться, ибо так мы понимаем наш долг перед нашими Родинами.

– Включи изображение, – предложил мне мой далекий собеседник, – а я включу свое – так мы сможем посмотреть друг другу в глаза.

– Нет, – ответил я ему. – Я не включу – и ты не включай – так нам будет легче стрелять друг в друга.

– Ну, хоть как тебя зовут-то? – помолчав, спросил он.

– Не скажу, и тебе не советую говорить мне свое – так будет лучше всем нам – у того из нас, кто останется в живых, будет меньше терзаний после войны, – ответил я. – Вы номер моего корабля записали?

Эти мои слова насчет номера были намеком на их бессилие – я намекал на то, что вырвусь на свободу и рекомендовал им записать мой номер для того, чтобы они могли узнать меня при следующей встрече, которая, по-моему мнению, вполне может состояться – и это притом, что мои противники уже сейчас считают нас считают меня почти убитым. Также эти мои слова несли в себе скрытую угрозу – еще неизвестно, чем закончится и наша сегодняшняя, и наша будущая встреча, – может быть им, а не мне, суждено навсегда остаться в этом бездонном мире.

– Записали, записали, не беспокойся, – с напряжением в голосе ответил он.

"Конечно же, записали, – думал я, – но не сейчас, а еще тогда, перед атакой на союзников, – иначе как бы они смогли найти нас в этом многомиллионном рое кораблей!"

– Мы тоже ваши номера записали. И ты не обижайся, что я не хочу сказать тебе свое имя.

Имя именем, но номер корабля – это почти то же имя: мы "обменялись" номерами, и между нами возникла какая-то тонкая, едва уловимая связь, которая может привести к неизвестно каким последствиям в будущем.

Рядом с нами бесшумно взорвалась псевдозвезда, и я почувствовал небольшие перегрузки.

– Мы вас не сильно задели? – с иронией осведомился мой собеседник.

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним, – отрезал я; наш разговор исчерпал себя, и я завершил его. – Все, я отключаюсь.

…Они стреляли в нас, а мы только отбивались и не нападали – мы ушли в глухую защиту. Их было три корабля с тремя экипажами, и пока двое будут обстреливать нас, один будет отдыхать – так они долго не устанут и, в конце концов, добьют нас. Я прекрасно понимал это, предполагая, что приблизительно через две недели непрерывного боя, мы все так устанем, что начнем делать ошибки и погибнем.

Это – не игра, это – война. Если в игре, например, в футболе, слабейшая команда вдруг забьет случайный гол, то после этого она может уйти в глухую защиту, и если за время игры более сильная команда не отыграется, то она проиграет – в результате получится, что более слабый обыграет, именно обыграет, а не победит, более сильного.

Но у нас сейчас война, и мы слабее, чем наш противник, поэтому он будет бить нас до тех пор, пока не убьет, и у него не будет ни ограничений по времени, ни судьи, который может им помешать. Разве это честно – трое на одного! – конечно, не честно, но война – это не спорт!

– Врешь, меня так просто не возьмешь, – думал я.

Я дал указание доктору, чтобы он давал экипажу наркотиков столько, сколько посчитает нужным, – мы должны бороться, бороться не смотря ни на что, ибо выбора у нас нет. Я сообщил экипажу о том, что в плен нас брать не будут – и на это можно не надеяться.

…Первые четверо суток пролетели незаметно. Вокруг нас взрывалось пространство, и псевдозвезды били по нам излучением и гравитационными волнами. Врач постоянно подходил со своими приборами то к одному из нас, то к другому, время от времени давая выпить по полстакана воды с какими-то укрепляющими и стимулирующими препаратами. Он, конечно же, будет давать нам и наркотики, но я думаю, что это начнется на восьмые-девятые сутки.

…Мы не имели права заснуть, мы почти все время бодрствовали, лишь время от времени то один, то другой член экипажа получал право на сон (в то время как за него "трудилась" компьютерная программа, но об этом я уже говорил раньше), однако это происходило так редко… правда это все-таки происходило, давая возможность хотя бы частично сбросить с себя накопившуюся усталость, но пока каждый из нас делал свое дело, пока шел бой, ее становилось все больше и больше… и она постепенно начала накапливаться в нас, приближая людей к чему-то ужасному, что имеет название, но о чем не хочется думать…