– Значит, разлад между нашим богом и его матерью зашел так далеко? – спросил Хоремхеб Эйе позже ночью, под визг и завывание флейт и певцов. – Нелепо, если верноподданным египтянам придется как-то выбирать между ними двумя.
Эйе оглядел шумное пьяное сборище. Слуги плавно сновали между неровно горящими факелами, вкопанными в песок, убирая остатки празднества. Танцовщицы раскачивались в танце, желтый свет скользил по их нагим, блестящим от масла телам. С берега реки, скрытого темнотой, доносились всплески и радостные вопли. Среди всеобщего гама стоял дрожащий слуга с подносом, на котором были навалены горкой разные безделушки, а хлыст Мутноджимет свистел в рискованной близости от его незащищенной головы, один за другим искусно подцепляя с подноса ожерелья и браслеты и с бряцаньем сбрасывая их на колени зрителей. Ее детский локон был закручен вокруг уха и закреплен золотыми листьями папируса, и вся она была обсыпана золотой пудрой. Каждое небрежное движение увешанной драгоценностями ручки встречалось бурей рукоплесканий и одобрительных возгласов.
– Ее ловкость впечатляет, – сказал Эйе, потом вздохнул и повернулся к Хоремхебу. – Я все еще надеюсь, что это не настоящая ссора, а всего лишь недоразумение и все еще наладится. Узы, которые связывают сестру с фараоном, всегда были очень прочными. Но если, упаси бог, раскол усугубится, не возникнет вопроса о том, чью сторону взять, Хоремхеб. Египет – это фараон.
– Я знаю, – ответил Хоремхеб. – Это не просто вопрос преданности старому или новому, это вопрос выживания. – Развернувшись на стуле, он посмотрел в глаза Эйе, и они без слов прекрасно поняли друг друга. – Мой отец мог позволить себе послать меня в школу писцов в Карнаке, – продолжал Хоремхеб, – но он был не настолько влиятельным, чтобы обеспечить мне хорошую должность, когда мое учение закончилось. Я мог бы до сих пор сидеть, скрестив ноги, в доках Фив, подсчитывая партии зерна, если бы не императрица, которая прослышала о моем умении и сделала меня царским писцом. – Он слабо улыбнулся, задумчиво глядя на веселящуюся толпу. – Однако сейчас у меня действительно нет выбора, Эйе. Если я хочу сохранить власть в армии, а тем более получить более высокое звание, то я должен быть там, где фараон. Все войска находятся в его распоряжении, и, конечно, командование переместится сюда вместе с ним. Кроме того, он будет вознаграждать тех, кто верен ему, а жить-то надо.
Эйе знал, эта реалистичная оценка касалась и его положения так же, как и положения Хоремхеба. Много юношей, начинавших некогда под покровительством Тейе, которым предстояло еще долго карабкаться наверх, мучились подобными размышлениями.
– Это жизнь, – пробормотал Хоремхеб, рассеянно трогая шрам на подбородке. – Мне бы только хотелось, чтобы фараон выбрал другое место для своего нового города. Это мне не нравится. Я не удивлен, что оно до сих пор напоминает девственную пустыню. Думаю, оно хочет, чтобы его оставили в покое.
– Это речи мага, а никак не солдата, – проворчал Эйе, и Хоремхеб внезапно рассмеялся.
– Завтра на рассвете мы отправимся в Малкатту, и я снова стану солдатом. Мутноджимет хочет по пути принести жертву Мину в святилище Ахмина, поэтому мы сможем передать Тии твои приветствия.
– Хорошо бы сегодня ночью оказаться рядом с ней на ложе, я лежал бы и слушал, как совы охотятся в саду, – сказал Эйе, больше обращаясь к самому себе, но Хоремхеб все равно не расслышал, он как раз вскочил, ловя голубое ожерелье, которым запустила в него жена.
За час до рассвета Эйе поднялся, чтобы пожелать счастливого пути Хоремхебу и Мутноджимет. Он смотрел, как их судно тихо отдаляется от берега, и внезапно его охватило чувство одиночества. Он вернулся в палатку и принялся ждать, пока лагерь начнет просыпаться. Открыв свой походный жертвенник, он произнес утреннюю молитву Амону.
Позже, перед тем как покинуть это место, фараон с большой неохотой совершил последний ритуал. Он и Нефертити, с детьми на руках, сидели на тронах перед переносным жертвенником, пока прорицатель возжигал дары, а придворные целовали их ноги и благоговейно припадали к песку. Пока они бормотали: «Вечная жизнь! Велико время твоей жизни, о, единственный возлюбленный Ра, венценосный владыка», – Эхнатон вновь повторил свои пожелания.
– Смотрите, – взывал он. – Этот город желанен Атону. Он будет построен, чтобы увековечить его славное имя. Это Атон, отец мой, указал мне на это место. Я воздвигну великий храм Атона во имя отца своего. Я воздвигну каменный навес для великой супруги царской Нефер-неферу-Атон Нефертити. Я заложу поместья для фараона, для царской жены; для себя я выстрою гробницу в восточных горах. Если я умру в другом месте, похороните меня здесь. Если великая супруга царская или царевна Мериатон умрут где-то в другом месте, похороните их здесь. Как живущий ныне бог я не покину это место.
Страсти и предвкушения были исполнены его слова. Мекетатон уснула у отцовской груди, но Мериатон внимательно слушала.
– Мама, – прошептала она на ухо Нефертити. – Он не сказал про Сменхару. Сменхару тоже здесь похоронят?
Но Нефертити только шикнула на нее, потому что жрец принялся петь гимн Атону и ее мужу. Эйе, совершив почтительное приветствие и получив разрешение подняться, стоял теперь в стороне. Взгляд обведенных черной краской глаз дочери медленно скользил по фигурам верноподданных, распростершихся ниц на песке. Эйе тревожило, о чем она думает в этот момент.
Усталые и сытые по горло путешествием, придворные по прибытии в Малкатту кинулись к своим ароматным купальням и к манящей мягкости приготовленных постелей. Тейе, в золотых одеждах, с диском и двойным пером, мерцавшим поверх завитого парика, с замиранием сердца ждала на ступенях причала, готовая к официальной встрече. Мирное и приятное времяпрепровождение, в которое она погрузилась, было нарушено разговором с Хоремхебом, которого она приняла всего час назад. Он в почтительном молчании выслушал ее доводы, но на любые предложения попытаться отговорить фараона от его прихоти отвечал отказом.
– Я нижайше сожалею, о великая, но это невозможно, – решительно проговорил он.
– Невозможно для тебя попытаться убедить его или невозможно для фараона поддаться убеждению? – раздраженно настаивала Тейе.
– Невозможно для фараона, императрица. Может, если он будет находиться ближе к Дельте, он лучше станет понимать проблемы своей армии.
– А, так ты намерен сохранять милость фараона, чтобы иметь возможность защищать солдат Египта, да? – насмешливо бросила она. – Я еще не выжила из ума от старости, Хоремхеб.
Он улыбался ей с нежным сочувствием, памятуя о долгих годах близкой дружбы.