А-а, была не была! – решился Иван. Раскрутил над головой пулемет, придерживая его за самый конец ствола, да и зашвырнул далеко в чащобу. Оттуда что-то гулко ухнуло. Но Иван уже не прислушивался. Он уселся прямо в лишайник, зная, что трупоедные растения-моллюски не трогают живых. Уселся, уперся руками в колени, опустил голову. Пускай жрут! Глядишь, кто-нибудь из ненасытных тварей и подавится, все польза! Иного выхода не было. Он не хотел больше болтаться на цепи вниз головой! В конце концов, он не Буратино какой-нибудь, а судьба злодейка не Карабас-Барабас, чтоб так изголяться над ним! Пусть жрут со всеми потрохами! Пусть обгладывают! Он будет терпеть! Терпеть, пока срок не выйдет. А там... Что будет там, Иван не знал, надо было еще дотянуть до этого «тама»! Он сидел и не шевелился, старался даже не моргать.
Сначала из-за пурпурных стволов выглянула одна лысая голова-череп, уставилась водянистыми голодными буркалами на Ивана. Почти вслед за ней на разных уровнях и со всех сторон стали высовываться десятки точно таких голов. Посвист стих. Звероноиды, осмелев, выходили из-за деревьев, сбивались в кучки, сопели, пыхтели, хлюпали, показывали на Ивана корявыми скрюченными пальцами без ногтей, и похоже, спорили о чем-то. Самые смелые начинали приближаться, пока в одиночку, осторожно, на цыпочках, подгибая обе нижние лапы, словно приседая на них, и прижимая к груди две пары верхних. Зеленая слюна текла по розоватой в проплешинах шерсти. Но звероноиды-смельчаки не замечали ничего, они видели только Ивана, только очень вкусный и большой кусок мяса, пристроившийся прямо посреди небольшой полянки.
Вслед за смельчаками потянулись другие. Даже детеныши-звероноидыши, подрагивая и обливаясь потом, ползли между ногами старших к лакомой добыче. И Ивану было непонятно, почему они не бросаются на него всем скопом, почему тянут резину – ведь они же видят, что он беззащитный, что его можно брать голыми руками?! Он зажмурился.
А когда открыл глаза через полминуты, перед ним, с боков и сзади бесновалась сплошная стена из корявых тел, рук, лап, голов-черепов. Звероноиды подпрыгивали, размахивали конечностями, скалились, рычали, свистели, обливались слюной, дико вращали мутными бельмастыми буркалами, скрежетали пилообразными зубищами и клацали огромными клыками.
Один, здоровенный и облезлый, может, вожак, а может и просто, местный богатырь-силач, опустился перед Иваном на четвереньки, вздел две верхние лапы, затряс ими угрожающе, приблизил свой угластый череп-голову к самому лицу Ивана и раззявил кошмарную трехведерную пасть, зашипел, забулькал. Ивану стало не по себе. Он и не представлял, что можно увидать такое: перед ним в несколько рядов торчали острейшие изогнутые зубы, которыми хоть бронепластик грызи, с фиолетового усеянного полипами языка текла слюна, а дальше... дальше начиналось неимоверное, будто все внутренности от пищевода до кишечника вдруг раздулись и высветились, причем, все это подрагивало, сокращалось, наползало одно на другое... и жутко воняло. Крепкий Иван был человек, но и его чуть не вывернуло наизнанку. Все! – подумалось ему обреченно. – Сейчас грызть начнут! А может, и целиком проглотят! Надо терпеть! Терпеть!
Звероноид-вожак заревел свирепейшим ревом с подвыванием и захлебом. И будто по команде все стали орать и свистеть втрое громче, яростней, принялись размахивать лапами над головой Ивана, словно поставили себе целью запугать его во что бы то ни стало до смерти. Зрелище было невыносимое. Но Иван сидел и помалкивал. Он был готов ко всему, к самому худшему.
Но вожак вдруг с лязгом захлопнул пасть. И отступил на пол-шага, чуть не раздавив звероноидыша, крохотного и шустрого. Иван ни черта не понимал. Ведь им пора бы уже было приступать к трапезе, чего они выжидают?
Вожак принялся махать лапами, обернувшись назад. Заухал по-совиному, принялся клекотать и цокать. Через минуту под руки приволокли совсем облезлого низенького и добродушного на вид звероноида с одним-единственным пучком седой шерсти в паху. Нижние лапы у седого тряслись, буркалы были совсем затекшими, зато углов на черепе было раза в два больше, чем у остальных. Вожак что-то ухнул на ухо старику. И тот разлепив бельма, уставился на Ивана. И вдруг сказал:
– Твоя некарашо! Твоя сапсэм плохая!
Иван выпучил на звероноида-толмача глаза. Но не стал оправдываться.
Вожак снова заухал, запричитал. И седой боязливо присел на корточки, заверещал со страшным акцентом, коверкая все, что только можно коверкать:
– Твоя – прыгай! Твоя – боись! Твоя – не сиди! Некарошо! Так сапсэм нильзя!
До Ивана стало доходить. Он немного расслабился, приподняв голову и сказал вяло, уныло:
– Твоя сама прыгай и боись! Моя – сиди.
Толмач перевел вождю. И у того из глаз полились вдруг огромные слезы – такие же зеленые, как и слюна. Он стал грустным. Иван даже пожалел его, проникшись неожиданно для себя заботами вожака и его печалью. Но что он мог поделать! Не прыгать же перед ними, не стенать же?!
– Твоя – сапсэм нэвкусная! – дрожащим жалобным голоском протянул старичок-толмач. – Твоя трава нэ станет, жрать! – Он ткнул в лишайник-трупоед отекшим розовым пальцем. И тоже заплакал. – Так некарошо, ай, ай!
– Ну что ж поделаешь, – скорбно ответил Иван.
Он видел, что звероноиды кучками и поодиночке разбредаются с полянки. Детишки убежали почти все, им, видно, стало рядом со скучным куском мясом неинтересно, тоскливо.
Иван встал нехотя, еле-еле, будто он выбился из последних сил, ссутулился, сунул руки в карманы.
На секунду в глазищах вожака сверкнул интерес, мохнатые уши встали торчком. Но Иван так поглядел на облезлого здоровяка, что тот снова зарыдал, да еще пуще прежнего.
– Моя пошла с твоя! – заявил вдруг Иван горестным и потерянным тоном.
– Не-е-ет! – испуганно отмахнулся толмач. – Никак нильзя! Наша долга кушать нэ сможет! Уходи!
Но от Ивана не так-то просто было отвязаться. Он почувствовал, в чем его сила, и банным листом прилип к вожаку. Тот долго ухал, бил себя в грудь лапами. Но в конце концов осклабился, проревел что-то невразумительное. И поплелся на трех лапах, помогая время от времени четвертой, к деревьям-животным.
Иван пошел за ним. Рядышком семенил старичок-толмач и с опаской поглядывал на несъедобного Ивана. А тому думалось, что пора бы и возвращаться, неужто еще срок не истек, неужто ему тут торчать и торчать. А вдруг все переменится?! Вдруг он не выдержит, сбросит случайно маску унылости, а на него сразу набросятся?! Что ни говори, а соседи опасные, лучше бы подальше от них держаться! Но Иван сумел справиться с тревогами, сейчас нельзя было давать завладеть душою и мозгом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});