Пока длились эти многообещающие приготовления, Ермаков, не снимая шлема, сидел у рации. Кончив какие-то расчеты, он принялся вызывать «Хиус». Но эфир молчал. В репродукторе хрипело, выло, каркало. Михаил Антонович не откликался. Ермаков выключил аппаратуру, устало стащил колпак и аккуратно повесил его на стену. Быков с удивлением заметил, как потемнело и посуровело лицо командира. Ермаков был чем-то очень сильно обеспокоен. Обеспокоен сейчас, когда пройден такой тяжелый и многотрудный путь, когда осталось только отдать Крутикову приказ и ждать прибытия «Хиуса» на новый ракетодром? Странно... Алексей Петрович ухватился за нижнюю губу.
— Товарищи, предлагаю всем отдыхать и...— Ермаков замолчал, с удивлением рассматривая веселых друзей; брови его поднялись.— Что это вы затеяли?
— На вечер, данный в честь мою...— упавшим голосом начал Дауге. Выражение лица командира поразило его.— Анатолий Борисович! Ведь сегодня праздник... в известном смысле — завершение...
— Он — новорожденный, Анатолий Борисович! — весело сказал Юрковский, трудясь над бутылкой.— Выпьем по глотку коньяку, поболтаем.
Ермаков посмотрел на него, на смущенного Иоганыча, на бравого Быкова (тот торопливо прикрыл ладонью глупый галстук). Глаза его потеплели.
— Давайте,— сказал он и сложил карту, расстеленную на столике около рации.
Все чинно расселись вокруг салфетки.
— Будет тост? — осведомился Ермаков, принимая из рук Юрковского желтый стаканчик.
— Обязательно,— ответил тот и торжественно произнес: — Сегодня мы празднуем двойное событие! Сегодня родился большой
Г.И. Дауге и маленький ракетодром «Урановая Голконда». У обоих большое будущее, оба дороги нашему сердцу. Живите, растите и размножайтесь! Ура-ура-ура!
За стеной посвистывал раскаленный ветер, темный песок намело вокруг «Мальчика». Чужая черная ночь обступила со всех сторон маленький уютный уголок жизни и света.
— Хороший роль-мопс,— сказал Юрковский, сосредоточенно наматывая на вилку аппетитную рыбью тушку,— Очень люблю роль-мопс...
Иоганыч покачал головой и, обратившись к Ермакову, сказал:
— Между прочим, с роль-мопсом у меня произошла любопытнейшая история. Вернее, не с роль-мопсом, а... Представьте, Гоби, пустыня, несколько палаток — геологическая экспедиция. На триста километров ни одного жилья, дичь, прелесть. И была у нас, молодых практикантов, бутылочка коньяку и заветная баночка роль-мопса. Ждали мы какого-либо высокоторжественного события, чтобы, значит...— Дауге выразительно щелкнул пальцами.— Ну-с, дождались. Вот как теперь, день рождения одной... одного товарища. Собрались мы у нашей палатки, все практиканты, шесть человек. Откупорили коньяк, нарезали хлеб, помыли руки. Положили все это на футляр для теодолита, и, как сейчас помню, я принялся под жадными взорами ребят вскрывать вожделенный роль-мопс. Понимаете, все баранина, ветчина... Остренького хотелось — сил нет! И вот, едва я вскрыл... Дауге сделал паузу. Быков нетерпеливо покашлял и сказал:
— Вскрыл — и что?
— Понимаете, я даже не помню, как это случилось. Я случайно взглянул поверх голов товарищей — они все, конечно, наклонились к банке — и вижу: по склону соседнего бархана ползет, извиваясь, преогромный сизый червяк... Настоящий удав, боа-констриктор... Весь в этаких кольцах...
— Врешь! — убежденно сказал Юрковский.
— Погодите, Владимир Сергеевич! — сердито остановил его Быков.— Дайте рассказать.
— Не вру, Володя. Это был олгой-хорхой.
— Олгой... кто? — спросил Быков.
— Олгой-хорхой,— повторил Дауге,— Кажется, единственное сухопутное животное на Земле, вооруженное электричеством.
Юрковский сдвинул брови, вспоминая.
— Олгой-хорхой... Кажется, впервые описан в одном из гобийских рассказов Ивана Ефремова пол века назад. Так?
— Так,— согласился Дауге.— Потом выяснилось, что за эти полвека мы были не то третьей, не то четвертой экспедицией, которая видела его.
— И что же случилось? — не утерпел Быков.
Дауге вздохнул:
— Ничего особенного, конечно. Я заорал и вскочил на ноги. Роль-мопс вывалился в песок. Мы побежали в палатку за ружьями, а когда вернулись...— Он развел руками.— Никаких шансов. Электрический червяк скрылся.
— Досталось тебе, наверное, от ребят,— сказал Юрковский и снова потянулся к роль-мопсу.
— Ну нет! До самого конца экспедиции только и было разговоров, что об олгой-хорхое.
— Я вот ничего подобного не видел в пустыне,— заметил Быков.
Дауге объяснил, что олгой-хорхой водится, вероятно, только в самых жарких и пустынных областях монгольской Гоби.
Быков, чувствуя себя почему-то не в своей тарелке, принялся расспрашивать Ермакова о плане дальнейшего покорения Венеры. Ему хотелось заставить командира разговориться. Но тот отвечал сдержанно и скучновато. Готовился к вылету «Хиус-3», он перебросит на Голконду большую группу специалистов. Начнется оборудование промышленного комбината по переработке ядерного горючего. Одновременно, конечно, будет происходить расширенное исследование поверхности планеты.
— Да что там говорить,— легкомысленно помахивая рукой, вставил Юрковский,— с Венерой покончено. Дорога проложена, семафор открыт, как говорили наши предки в те времена, когда еще были семафоры. И новые дороги пройдут не здесь.
— Межзвездная астронавтика, конечно? — сказал Ермаков, улыбаясь одними губами.
— Именно! Перелет Земля — 61 Лебедя. Это — новая дорога!
— Это сколько же времени лететь? — с сомнением спросил Быков.
— Десять лет туда и десять обратно. Двадцать лет полета с нашими скоростями.
— Двадцать лет! — ахнул Быков,— Это ж в команду надо набирать юнцов, чтобы экипаж в дороге не вымер естественной смертью...
— Э, брат! — засмеялся именинник.— А что ты скажешь о перелете Москва — Большое Магелланово Облако? Расстояние — сорок тысяч световых лет, то бишь четыреста миллионов миллиардов километров. Со скоростью света лететь сорок тысяч лет, и это, заметь, ближайшая к нам звездная система типа Галактики. Ну как?
— Кошмар! Абсолютно нереально...
— А кто его знает! — Дауге хитро посматривал на потрясенного водителя.— Наука, как известно, умеет много гитик. А по сравнению с десятком тысяч лет двадцать кажутся мгновением!
— Все равно, и двадцать — много,— проворчал Быков.
— Совсем немного, говорю я тебе,— сказал Иоганыч.— Утром заснул на Земле, в полдень проснулся где-нибудь около 61 Лебедя. Как в трансконтинентальном самолете или чуть помедленнее. Поглядел, пощупал, набрал диковинок и — назад.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});