Кюльм молча, с почтительным видом нагнул голову. Грюннер нажал кнопку звонка.
— Уберите, — сказал он выросшему в дверях адъютанту, делая брезгливый жест в сторону «Острого». — Его потом возьмет майор Шлоссер…
Адъютант тронул двумя пальцами за плечо «Острого» и указал на дверь. «Острый», не зная, что его ждет, медленно поднялся и подобострастно согнул спину в поклоне, прощаясь с генералом и полковником. Те смотрели сквозь него с бесстрастным выражением, будто это было пустое место. Да так оно и было: проштрафившийся агент был списан со счета.
Волоча ноги, сгорбившись, «Острый» поплелся за щеголеватым адъютантом. Он ничего не мог понять. Чем он провинился? Что сделал плохого? Ведь он старался, так старался… Ясно было одно: в его шпионской карьере свершился крутой перелом. Не к лучшему…
Как только дверь за «Острым» закрылась, полковник почтительно спросил:
— Судя по тому, господин генерал, Как близко к сердцу вы приняли всю эту историю, вы полагаете, что «Сутулый», явившись на продовольственный склад…
— Да, Кюльм, да. Тысячу раз да, черт побери!
Все замолчали. Наконец генерал вздохнул, сделал неопределенный жест рукой и сказал:
— Ладно, подождем. Надо выждать, иного выхода у нас нет. Будем надеяться, что этот кретин не спутал наши карты. Как, кстати, с «Кинжалом»? Как идет подготовка? Докладывайте, Шлоссер. Или вы, Кюльм?
— Нет, — уклонился от ответа полковник. — Пусть докладывает майор. Он лично, непосредственно занимается подготовкой агента.
Майор Шлоссер выпрямился, откашлялся:
— Разрешите, господин генерал?
— Да, да, мы вас слушаем.
Как явствовало из доклада майора, подготовка в основном завершена, прошла успешно. «Кинжал» к выполнению задания готов. Операцию можно начинать в любой день, хоть завтра.
— Отлично, — сухо сказал генерал. (Судя по выражению лица, настроение у него особо не улучшилось.) — Отлично. Держите агента в готовности номер один. И — специальный инструктаж насчет «инициативы». — Генерал произнес это слово пренебрежительно, поджав губы. — Агент германской разведки должен быть исполнителен, дисциплинирован, пунктуально точен в выполнении задания. А инициатива… Надеюсь, вам ясно, господа?.. Теперь так: вопрос о выброске окончательно решим в зависимости от того, возьмут «Сутулого» или нет…
— Но, господин генерал, — вмешался Кюльм, — ведь «Острый» вернулся. Это — главное, и говорит о многом. Я бы считал проверку «Быстрого» законченной. Если бы «Быстрый» был схвачен русскими и потом выпущен — это бывает, перевербовка, — «Острому» не вырваться бы. «Сутулый» служил целям дополнительной проверки. И потом — связь. «Зеро» пока как без рук. Мы не вправе дальше тянуть. Нет, как хотите…
— Понимаю, полковник, — пожевал губами генерал. — Все понимаю. И все же… Дополнительная, вы говорите? Так вот, пока не поступят результаты этой «дополнительной» проверки, посылать агента мы не будем. Черт с ним с русским, но рисковать германским офицером, майором разведки… Увольте, господа.
— Как, — встрепенулся Шлоссер, — «Зеро» присвоено звание майора? О, это превосходно!
— Звание майора и железный крест первой степени, — прочувствованно сказал генерал. — Адмирал не оставляет лучших людей абвера своей заботой… Как, кстати, осуществляется сейчас с ним связь? По-прежнему?
— По-прежнему, — вздохнул Кюльм. — Просто задыхаемся, пока он без рации. Я же и говорю… Мы ему прежним путем — после позывных, марша из «Фауста». Он — швейцару гостиницы «Националь». Есть такая в Москве, в центре города…
— Швейцар — наш человек? — перебил генерал. — Что-то я запамятовал.
— Нет, не наш. Он из (полковник назвал одно государство, числившееся нейтральным), но работает и на тех, и на нас. Так вот, швейцар передает человеку из посольства, там — дипломатической почтой… Одним словом, улита едет, как говорят русские.
— Да, — сокрушенно покачал головой генерал. — Плохо. Очень плохо. Рация необходима. И все же рисковать не будем, дождемся сообщения.
Сообщение поступило только две недели спустя. Оно гласило: «Проверку произвел. „Сутулый“ на месте. Слежки не обнаружил. Есть основания полагать, что „Треф“ вернулся, веду розыск. Операцию форсирую. Необходима рация, связь. Прошу ускорить решение вопроса».
Под шифровкой стояла подпись: «Зеро».
Глава 27
Шла третья неделя, как Виктор Горюнов сидел в Туле. Сидел и ждал у моря погоды. Хочешь не хочешь, вынужден был ждать, изнывая от безделья, слоняясь с утра до вечера по городу, а вечера проводя в местном Доме офицера либо в театре, где давала концерты прибывшая сюда на гастроли Татьяна Языкова.
Вот из-за Языковой и был командирован в Тулу Горюнов. Вернее, не из-за Языковой, а… Впрочем, и сама Языкова очутилась в Туле далеко не случайно. И она, и Горюнов заняты были общим делом, но Татьяна работала, а Виктор… бездействовал. Ждал. Ждать — это сейчас было его работой. И сколько еще предстояло потратить времени на ожидание, не напрасна ли вся эта затея? Кто мог сказать?
Как все произошло? Что предшествовало этой поездке? Тогда, в тот вечер, сразу после возвращения Горюнова с фронта, где он обеспечивал переход Осетрова-Буранова к немцам, они со Скворецким отправились в гостиницу «Москва». Здесь в скромном номере жила популярная актриса Татьяна Владимировна Языкова. В тяжелые годы войны, когда многие московские дома были законсервированы, не отапливались, а иные пострадали от бомбежки, немало актеров, писателей, журналистов, художников, кинооператоров находили пристанище в гостеприимных гостиницах столицы, и прежде всего в «Москве». Здесь жила и Татьяна Языкова.
Скворецкий с Горюновым, оба в общевойсковой форме, подождав минут пять в очереди у лифта, поднялись наверх, на девятый этаж. Вот и нужный номер. Кирилл Петрович осторожно постучал. Послышались быстрые легкие шаги, и дверь распахнулась. На пороге стояла словно сошедшая с экрана, знакомая миллионам людей, молодая миловидная женщина.
— Вы ко мне? Прошу.
Кирилл Петрович и Виктор вошли.
— Присаживайтесь. — Хозяйка, указала на стоявшие возле небольшого круглого стола стулья. — Одну минуту. Сейчас я буду в вашем распоряжении.
Языкова быстро закончила укладывать чемодан и обратилась к Скворецкому, в котором нетрудно было угадать старшего:
— Итак, друзья мои, я вас слушаю, но заранее должна вас огорчить: и рада бы, да не могу. Никак не могу. У меня на месяц вперед все расписано. Через день я уезжаю. На фронт.
— Простите, — улыбнулся майор, — вы, наверно, полагаете, что мы пришли приглашать вас на концерт?