Следом за ее исподней рубахой на пол полетел его кожаный воинский пояс и портки. Ярослав мертвой хваткой сжал ей запястье, подвел к постели и подтолкнул, заставив спиной опуститься на меховые шкуры. Звенислава издала звук, похожий на писк, стиснула в ладонях мягкий мех и уставилась в потолок, плотно сжав ноги. Когда князь навис над нею, выпрямленными руками упираясь в постель по обе стороны от ее лица, по щеке Звениславы скользнули две быстрых слезинки. Она уже не девица, чтобы плакать под мужем…
Моргнув, она сделала то, чего боялась больше всего — случайно заглянула Ярославу в глаза.
Она поспешно отвернула в сторону лицо и, стиснув зубы, принялась разглядывать его правую руку, всю в шрамах и ожогах по локоть.
Левая рука князя требовательно легла ей на бедро, заставляя раздвинуть ноги, и Звенислава подчинилась. Согнув руки и навалившись на нее сверху, тяжестью своего тела он вдавил ее в меховые шкуры, и она зажмурилась, затаив дыхание.
Прошел миг, другой, третий. Ничего не происходило. Решившись, Звенислава приоткрыла один глаз. Лицо Ярослава было близко-близко: она могла почувствовать его дыхание, разглядеть все ниточки морщин и шрамов. Она видела, как бьется жилка у него на шее, чувствовала его запах: горечь разнотравья, сладость хмельного меда, терпкость мужского тела. Видела стиснутые до судороги челюсти. Видела, как что-то ломается у него во взгляде, разлетается на сотни маленьких щепок.
А потом Ярослав тихо, утробно зарычал и с видимым усилием подался назад, отрывая себя от жены. Он отодвинулся от нее и встал, рваными движениями натянул отброшенные в стороны портки и сел на постель — к ней спиной. Ничего не разумея, Звенислава захлопала глазами. Она протянула к нему руку, желая коснуться, но одернула сама себя. Напряженные жилы бугрились над его лопатками, заставляя плечи каменеть.
— Ярослав, — она позвала его тихим голосом, охрипшим от долгого молчания и страха, и подползла к нему поближе, прижалась щекой к плечу и закрыла глаза.
На ресницах вновь дрожали слезы, на сей раз другого толка.
Князь повернул в ее сторону голову.
— Господин, пожалуйста, — она всхлипнула, изо всех сил борясь со слезами. — Прошу тебя...
Звенислава боялась, когда муж вошел в горницу с холодным, отстраненным лицом. Боялась, когда он грубо стащил с нее одежу и повел к постели, железной хваткой сжав запястья. Боялась, когда навис над нею и положил руку на бедро, заставив развести ноги.
Но тогда ее страх и вполовину не был так велик, как стал нынче. Она не ведала чего ждать. Коли муж передумал, коли не станет ее наказывать — значит, никогда и не простит? Али замыслил иное и отошлет ее с глаз долой, в маленький удел на границе княжества?..
Как была нагая, Звенислава медленно подползла к краю постели и стекла на пол, укрытый медвежьей шкурой. Она обняла неподвижного мужа за ногу, щекой вдавилась ему в бедро, крепко зажмурившись, и спутанные, распущенные волосы укрыли ее спину густым плащом. Она не знала, как еще убедить князя в том, что не замышляла ничего дурного ни против него, ни против его семьи. Какие еще подобрать слова?..
Раздался тяжелый вздох, и спустя бесконечную, невероятно долгую минуту рука Ярослава легла ей на макушку и погладила, как дитя. Верно, даже суровый князь не мог нынче гневаться на нагую, перепуганную девку, жавшуюся к его ногам так, словно был он последним устойчивым камешком на сотрясавшейся земле.
Звениславка закусила изнутри щеки, удерживаясь от всхлипа.
— Посидишь в горницах пару седмиц, Чеслава тебя постережет, — сказал он ей, и в его голосе больше не слышались ни злость, ни холодность. — Нос наружу казать не смей.
И неясно, чего больше в его приказе: наказания али заботы, чтобы вновь не пришла к ней знахарка с чудной просьбой, обернувшейся бедой.
Она закивала и подняла на него блестящий от непролитых слез взгляд. Ярослав тоже смотрел на нее: бесконечно устало и все еще хмуро. Но лицо его все же смягчилось. Разгладилась глубокая складка меж густых бровей, ушел из взгляда недоверчивый, испытующий прищур.
— Спасибо, спасибо, — шептала Звенислава сухими, искусанными губами.
Горячая как пламя благодарность разливалась внутри нее. Казалось, минуло все худое, что она успела себе вообразить за этот бесконечный день. Ярослав гневался, но уже иначе. Она по-прежнему была виновата, по-прежнему натворила много всего, но внутри тлела робкая надежда, что ничего не потеряно. Что муж ее простит. Что однажды вновь посмотрит на нее с той нежностью и ласково позовет...
Будто прочитав ее мысли, Ярослав склонился и поднял ее со шкуры, усадив себе на колени. Не стерпев, Звениславка расплакалась, спрятав лицо у него на плече.
— Я не ведала, не ведала про торквес, — вновь и вновь повторяла она, чувствуя тепло его тела. — Я даже не помыслила тебе рассказать… Я никогда бы не стала ей помогать, коли б знала, для чего…
Он слушал ее и гладил по растрепавшимся волосам — монотонно и размеренно, размышляя о чем-то своем. Когда рыдания, наконец, затихли, и Звенислава пригрелась в его тепле, замерла, стараясь не шевелиться, чтобы никак ненароком не нарушить тот воцарившийся, хрупкий покой, Ярослав разрушил его сам.
— Ты никогда больше не посмеешь ничего от меня утаить, — сказал он, поймав встревоженный взгляд жены. — Никогда.
— Я обещаю, господин, я обещаю, — горячо зашептала она.
* Листопад — октябрь
* Неделя — последний день недели у славян назывался неделя, то есть "нет дел". В него обычно отдыхали, устраивали посиделки и тд.
* Вечерки, посиделки, беседы — это собрания молодежи и подростков в долгие зимние вечера.
Колокольчики в волосах IV
Иштар бродила по пепелищу. На сей раз — взаправду. На почтительном расстоянии от нее следовали трое приставленных Барсбеком хазар. Ее сторожа.
Во время битвы русы стояли крепко. Это признавал даже питавший к ним жгучую ненависть Барсбек. Русы стояли крепко и стояли насмерть. Ни один кусок чужой земли не дался хазарам легко. Ни один из русов не струсил, не побежал. Не открыл ворота, чтобы пропустить в крошечный дворец вражеское войско.
Они бились отважно и храбро, два долгих дня и ночи. Кто-то даже сумел сбежать тайком, под покровом темноты, пока воины были заняты тем, что убивали друг друга. Иштар слышала, как лютовал Барсбек. Он-то желал уничтожить всех и каждого. Но тархан русов пал в бою не от его руки. И жена тархана русов погубила себя сама, выпив яд.
После того, как в деревянном дворце нашли бездыханное тело немолодой женщины в богатых одеждах, Барсбек и велел спалить дотла все, что уцелело в битве. Запылал деревянный дворец, занялись огнем постройки поменьше во внутреннем дворе, и вскоре пожар охватил все вокруг, даже деревянный частокол, с которого русы осыпали хазар стрелами и щедро поливали горячей смолой, а позже, когда она закончилась, — кипящей водой.
Во дворце они нашли немного золота и украшений — верно, принадлежали раньше семье мертвого тархана русов. Но сокровищница выглядела опустевшей. Словно кто-то запустил в нее уже руку и увез с собой ее часть. Добычи оказалось мало, а вот мертвых хазар — много.
Иштар слышала, как об этом шептались солдаты.
В тот раз в отличие от многих битв хазарам никого не удалось взять в полон. Все воины и защитники деревянного дворца пали. Выживших добили уже сами они. Кому-то из простого люда удалось сбежать, и поговаривали, то ли дочь, то ли сын местного тархана также смогли исчезнуть из родной разорённой земли.
Русам повезло, ведь хазары привыкли брать в поверженном дворце богатую добычу и захватывать новых рабов. Барсбек отправил вслед сбежавшим погоню, и кто-то из войска даже роптал вполголоса, но полководец вскорости пресек любые недовольства, велев казнить самых громких и возмущавшихся.
Обычно хазары редко преследовали тех, кому удалось уйти, если после битвы уже прошло какое-то время. Они считали, что пусть проигравшие бегут, пусть разнесут по ближайшим княжествам весть, что хазары пришли. Что спалили дотла их безобразные деревянные шатры.