Жилые покои великого князя были малы и отличались не столько пышностью убранства, сколько некоторыми ценными оригиналами, между которыми особенно замечательны: 1) Ахиллес, найденный Улиссом среди женщин, работы Анжелики Кауфман; 2) Плачущая над трупом женщина, возле которой стоит ангел, указывающий перстом на небо, работы Карла Маратти; 3) Юнона и Диана — Пески и другие.
Эти комнаты примыкают к прелестной ванной, устроенной с большим вкусом для великой княгини. Стены и потолок ее обиты были розовым сукном, покрытым кисеей, а пол — белым сукном. Посередине ванны был устроен фонтан, который бил, если повертывали серебряный кран. Над ванною висел особый балдахин, из которого, когда этого желали, капали духи. Из других кранов лилась горячая вода. Одна из стен этой комнаты была занята большим зеркалом, а в полусвете ниши стоял оттоман для отдыха. Рядом находилась теплая баня. Не знаю, привыкла ли к ней и пользовалась ли ею прекрасная великая княгиня; для меня же эти русские бани были настоящим адом; я никогда не решался в нее проникнуть.
Кроме этих жилых комнат, великий князь имел несколько парадных и одну залу, разделенную надвое аркою, упиравшеюся на ионические колонны из белого мрамора. В зале находилось много хороших оригинальных картин, между которыми одна Рубенса, именно Фавн, обнимающий вакханку. В конце залы находилась другая арка на четырех ионических колоннах, возле которых стояли две великолепные статуи Кавачеппи, именно Фавн и Молодая вакханка.
Эта зала вела в приемную или тронную залу великого князя, стены которой были обиты бархатом пурпурного цвета, затканным серебром. Великий князь давал аудиенции под балдахином, но стоя, и ковер, на котором он стоял, не отделялся ступеньками от пола.
Второй этаж занимали великие княжны Мария и Екатерина и их воспитательница графиня Ливен; комнаты их были отделаны попроще, но очень изящно.
На дворе находилась еще большая кордегардия для целой роты гвардейцев. Слух, одно время распространившийся и с разных сторон дошедший до меня, что число часовых и караулов было слишком незначительно в этом дворце, лишен всякого основания. Внутренность дворца была настоящим лабиринтом тайных лестниц и мрачных коридоров, в которых днем и ночью горел огонь. Мне нужно было более двух недель, чтобы привыкнуть ходить без проводника в этом сложном лабиринте.
Это здание было очень вредно для здоровья. Везде проявлялись следы разрушительной сырости, и в зале, в которой висели большие исторические картины, я видел, несмотря на постоянный огонь в двух больших каминах, лед, толщиною в дюйм, во всех четырех углах, снизу доверху. В комнатах государя и государыни старались отстранить влияние холода и сырости тем, что стены были все обшиты деревом; все же прочие жители дворца ужасно страдали от сырости и холода. Этот дворец был неудобен и для всех, кто приезжал в него по делам. Надо было постоянно проходить или через двор, или через перестал, или через коридоры и подвергаться сквозному ветру. Немногие знатные особы имели позволение останавливаться у большой лестницы; почти все должны были выходить из экипажей у маленьких низких ворот и совершать длинную прогулку по лестницам, чтобы достигнуть места назначения.
Но император был до такой степени восхищен своим созданием, что самое незначительное замечание настолько же раздражало его, насколько льстила ему всякая, даже грубая похвала. Однажды он встретил на лестнице пожилую даму.
«Мне говорили, что лестницы дворца очень круты и неудобны, — сказала она государю, — я, однако, нахожу, что они очень хороши».
Государь был до того доволен таким отзывом, что поцеловал даму. Царедворцы сумели воспользоваться этой слабостью. Похвалы их были неисчерпаемы, а если случалось, что истощались выражения и восклицания похвал, тогда они становились на колени перед статуями и благоговели перед ними в немом восторге.
Император лично приказал мне, и часто передавал это приказание через других, чтобы я ничего не опускал при описании дворца и не терял бы из виду самой последней безделицы. Таким образом, все сказанное мною выше обратилось бы в несколько толстых томов, которые уморили бы скукою автора и читателя. Незадолго до смерти государя я представил ему образец моего описания, и он остался им очень доволен.
Быть может, есть дворцы, заключающие в себе большее количество драгоценных предметов, но, без сомнения, нет дворца, выстроенного в столь короткое время как Михайловский. Он был воздвигнут, отделан и населен всего в четыре года. Прекрасный столовый прибор из цельного золота и другой из фарфора с изображениями дворца не были еще готовы.
Вскоре после кончины государя все драгоценные вещи были вывезены и размещены по другим дворцам, чтобы предохранить их от сырости. В настоящее время никто в нем не живет, и он похож на мавзолей.
* * *
11-го марта, в первом часу, следовательно, за двадцать часов до кончины, я видел императора Павла и говорил с ним последний раз. Он возвращался с прогулки, верхом, вместе с графом Кутайсовым и, казалось, был в очень хорошем расположении духа. Я повстречался с ним на большой лестнице, возле статуи Клеопатры. Он, по обыкновению, остановился и заговорил со мною на этот раз о статуе, возле которой мы стояли. Он заметил, что это прекрасная копия, осмотрел различные виды мрамора, входившие в состав ее подножия, пожелал узнать их названия, а затем перешел к истории этой царицы Египта. Он восхищался ее геройской смертью и, по-видимому, согласился с моим замечанием, что она едва ли бы лишила себя жизни, если бы Август не пренебрег ее прелестями. Наконец он спросил меня, подвигается ли составляемое мною описание дворца. Я отвечал, что оно приближается к окончанию. После этого мы расстались, причем император благосклонно сказал мне:
— Радуюсь заранее удовольствию его прочитать.
Я следил за ним глазами, пока он поднимался по лестнице. Дойдя до самого верха, он обернулся в мою сторону, и мы оба никак не подозревали, что видим друг друга в последний раз. Статуя Клеопатры после этого разговора сделалась мне очень памятною; я часто с умилением останавливался перед ней после кончины государя.
12-го марта очень рано распространилось по городу известие о восшествии на престол молодого императора Александра. С восьми часов утра сановники государства принимали присягу в церкви Зимнего дворца. Народ предавался радости и надеждам; известные всем качества молодого государя давали полное к этому основание. Вечером город был иллюминован.
Первые действия императора, его манифест, его указы, еще более укрепили то доверие, с которым его счастливые подданные смотрели на его восшествие на родительский престол. Он торжественно обещал царствовать в духе своей знаменитой бабки императрицы Екатерины II, позволил каждому носить платье, какое он желает, освободил жителей столиц от тяжелой обязанности выходить из экипажей при встрече с членами царской фамилии, сменил генерал-прокурора Обольянинова, которого совершенно справедливо все ненавидели и не терпели, уничтожил Тайную Экспедицию, этот бич страны, возвратил сенату прежнюю его власть, освободил множество государственных преступников, томившихся в крепостях. Какое трогательное и прекрасное зрелище представляли собою эти освобожденные от оков, эти несчастные, удивлявшиеся своей свободе, считавшие свое счастье сновидением и, шатаясь от изнурения и слабости, направлявшиеся к своим домам!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});