— Рокки! — выкрикнул кто-то с ненавистью.
— Рокки, Фелипилльо и многие другие. Мы должны поспешить выступить, прежде чем часки двинутся в дорогу. Потому что даже на главном посту может быть предатель, который обо всем донесет белым.
— Сын Солнца! — Синчи в отчаянии решился на смелый поступок. — Сын Солнца! Я хотел бы… я прошу… здесь в городе есть девушки из Кахатамбо. Белые пригнали их сюда. А среди них — моя девушка. Я хотел бы… то есть думал… может, и она…
— Моли богов, а особенно милосердную богиню Луны, чтобы этого не случилось, — твердым тоном прервал его Манко. — Когда покончим с белыми, то умертвим на алтарях всех женщин, которые уступили белым, не имея достаточно сил, чтобы умереть. Они отойдут служить духу Кафекилы. Все. И девы Солнца, и те, что из рода инков, и те, что из простого люда, — все.
— Так и будет, сын Солнца. Но я хотел бы именно сейчас поискать ее, убедиться, что…
— Нет времени. Убедишься, когда покончим с белыми. А сейчас рассылай часки.
— Будет, как ты приказываешь, сын Солнца, — прошептал Синчи, не поднимая головы.
— Подожди. Вышлешь часки также к Чаликухиме, который стоит с войском в уну Анкачс, пусть он немедленно нанесет удар по новому городу белых, который те строят над мамакочей. Он должен уничтожить их и разрушить все то, что успели соорудить пришельцы, чтобы и следа их не осталось. Наша земля снова должна стать чистой.
— Он должен уничтожить белых и разрушить город, чтобы наша земля снова сделалась чистой.
— Да. А еще одного гонца ты пошлешь в Кито. Пачакути, который там предводительствует войсками, должен со всеми силами идти сюда, к нам на помощь.
— Сын Солнца! — почти сердито вступил в разговор старый воин. — Этого не потребуется. Еще сегодня мы покончим здесь с белыми.
— Это пока неизвестно. Все может случиться. Рассылай приказы, часки-камайок!
Глава тридцать восьмая
Синчи сдержал слово, и приказ инки Манко, хотя и отправленный окольными путями, достиг храма Солнца на озере Титикака и большой крепости Тиуанако за два дня до прибытия белых.
Главный жрец Кухимате сразу же вызвал на совет коменданта крепости.
Жрец держал в руках кипу, окрашенный в цвета, которые означали, что он исходит от самого сапа-инки. Время от времени он перебирал узлы на шнурках, словно желая убедиться, верно ли он понял приказ. Распоряжение Тупара-Уальпы, чтобы все, умеющие читать кипу, покончили с собой, не достигло этих мест.
— Подумать надо, уважаемый… — начал он вежливо, хотя всех воинов презирал, а коменданта — в особенности. Когда-то, еще при Уаскаре, этот воин ходил на почитателей камней в Капакабоне и проявил недопустимую мягкость, он не уничтожил упрямых идолопоклонников, а только расселил их по разным уну. — Надо подумать как следует. Потому что кипу, разосланные сапа-инкой Тупаком-Уальпой…
— Мы не признаем этого самозванца, — резко оборвал его Лакочи. — Это белые сделали его сапа-инкой, и он был братом изменника Атауальпы.
Жрец явно придерживался противоположного мнения.
— Кто носит повязку и перья священной птицы, тот и есть властелин. Боги поразили бы громом нечестивого самозванца, осмелившегося возложить на себя знаки достоинства сапа-инки. Так гласят наши законы. Так учим мы, жрецы, хранящие мудрость Тауантинсуйю. Дело воина не рассуждать, а повиноваться.
— Я повинуюсь законному владыке.
— Или нынешнему сапа-инке Манко, не так ли? А ведь и его назначили белые, возложив на его голову повязку и перья. Что ты скажешь на это, уважаемый?
— Сын Солнца Манко предводительствовал нами после смерти Уаскара.
— Но у него не было повязки и перьев. Только теперь он стал сапа-инкой. Значит, до этого законным владыкой был Тупак-Уальпа. Значит, приказы Тупака-Уальпы сохраняют силу.
Воин заколебался. Жрецы, конечно, лучше разбираются в таких странных запутанных вопросах. Это не дело воинов.
Он спросил уже не так вызывающе:
— О чем говорит этот кипу?
— Приказывает слушаться белых. Всегда и во всем. Приказывает отдавать им золото даже из храмов. Приказывает расторгнуть священные браки дев Солнца, если какую-либо из них выберет белый.
— Как же так, почтенный? Но ведь сегодня на восходе солнца прибежал часки и обратился ко всем от имени сапа-инки Манко: «Убивать белых. Немедленно. Убивать обязан каждый, любым оружием, всюду». А белые как раз идут к нам. Я уже собрал воинов. Хочу встретить их там, где дорога проходит через тесное ущелье. Там от нас ни один не уйдет.
— Этого нельзя делать без ведома и приказа инки, правящего нашим краем.
— Но я не могу ждать. Приказ сына Солнца обязывает ударить немедленно. К тому же инка Качи, правитель нашего края, человек мудрый, но не воин.
Жрец разгневался. Наместником Кольясуйю в течение двух месяцев был Качи из рода инков, ранее верховный жрец храма великого Виракочи. Ясно, что воины уже стремятся добиться превосходства и действовать самостоятельно.
Он недолго раздумывал, но, когда заговорил, в его голосе звучала глубокая убежденность.
— Ошибаешься, уважаемый. Правитель уну — это властелин, поставленный над всеми по воле сына Солнца. А приказа о борьбе с белыми ты, видимо, не понял. Сын Солнца велит убивать белых сразу, как только будет услышан этот приказ. Ты же собираешься вывести воинов в ущелье, устроить засаду и напасть на белых. Когда это случится? Завтра? Так что же по-твоему означает «немедленно»?
— Но… но белые еще далеко.
— Вот именно. Ты не можешь напасть на них сейчас, а это значит, что приказ сапа-инки тебя не касается.
Лакочи молча размышлял. Что касается белых, то не известно, как поступать. Именем сапа-инки они распоряжаются по всей стране как хотят, сам сапа-инка Манко покорился им… А теперь он присылает такой странный приказ. Неправильно истолковать его — значит взять на себя страшную ответственность. А этот жрец, высокий сановник и родственник сына Солнца, объясняет. Неправильно объясняет. Каждый воин поймет по смыслу приказа, что сапа-инка начинает войну. А войны не кончаются в одну минуту. Но этот высокий жрец берет на себя ответственность. А это самое главное.
И снова победило слепое, извечно внушаемое послушание приказам старших, более близких к трону, более знатных. Воин предпочел не принимать самостоятельного решения.
— Возможно… Ты, почтенный, лучше понимаешь волю властелина. Хорошо, я не пойду в ущелье. Но закрою ворота Тиуанако и не впущу туда белых.
Жрец с минуту раздумывал, перебирая шнурки кипу. Потом кивнул.
— Это можно сделать. Даже… это даже неплохая мысль. Если ты их не пустишь в крепость, то не обязан будешь им повиноваться. Не обязан давать золото. Сокровища нашего храма мы перенесем еще сегодня в крепость. Там же укроются все наши жрицы.