Хотите – верьте, хотите – нет, из-за этого нам дали квартиру в другом месте по улице Кирова. Похвалюсь. В молодости я танцевала лезгинку и за юношей. Публике очень нравилось. Нравился «Танец Шамиля». Приглашали меня и на свадьбы. Я не чуралась. К моим ногам бросали деньги. Татам следил, как я поведу себя при этом. Он внушал, что деньги принадлежат гармонисту и бубнисту.
Во время войны к нам приехала Максакова. Радиокомитет тогда находился в маленьком доме на улице Котрова. Ей дали ноты оперы «Хочбар» Готфрида Гасанова.
Вдруг случилось чудо. Максакова спела партию жены Хочбара. Голос был удивительным. Но мы поняли и другое: музыка Гасанова оказалась проникновенной, запоминающейся.
После наших восторгов знаменитая певица спросила:
– Кто же исполнит партию Хочбара? Я очень хотела бы услышать.
Присутствующие переглянулись, среди собравшихся никого не было, кто осмелился бы открыть рот. У меня с кончика языка чуть не слетело имя дяди, однако я сдержалась, так как не знала, сумеет ли он исполнить партию Хочбара, притом без всякой подготовки…
И надо же, в это время в радиокомитете появился Татам. Мы все к нему, вручаем ноты, говорим, какая гостья приехала к нам из Москвы и какая ситуация возникла в связи с этим. Татам привычным движением развернул ноты, откашлялся и запел одну из арий. После этого наступила тишина. Все молчат.
Через минуту Максакова буквально сорвалась с места, бросилась к моему дяде и перецеловала все его лицо. Затем она стала кричать:
– Вам необходимо немедленно ехать в Москву! Ваши подмостки – это Большой театр!
Еще много теплых слов произнесла москвичка. Бедный Татам! В это время он руководил кружками самодеятельности, а тут… Большой театр. Мало того, Максакова ручалась, что его командируют на учебу в… Италию!
Я должна сказать, что в 1931–1932 годах дядю и меня отправили в Баку, чтобы учиться в консерватории. Профессора, услышав голос Татама, также сказали, что дагестанцу следует ехать в Италию. Его вокальные данные бакинцы ставили выше, чем у Бюль-Бюля.
Вдруг из Дагестана Татам получил правительственную телеграмму: «Немедленно выезжай, необходимо организовать поездку в Москву!»
Дядя был великий насмешник и вместо того, чтобы собраться в дорогу, отстучал телеграмму в Махачкалу: «А как быть с учебой?» Ответ звучал приблизительно так: «Учеба никуда не денется. На тебя вся надежда. Нужен руководитель». Вот так сорвалась наша учеба в Баку. Мы оба вернулись в Дагестан…»
И вдруг, перебив себя, Барият Солтанмеджидовна сказала: «Я не могу события, происшедшие с дядей и со мной, вспоминать день за днем. Поэтому вам придется переписывать заново мой рассказ».
Признаюсь, я не стал этого делать. Решил в рассказы актрисы вставлять и мною, до встречи с ней, собранный материал.
Татам Мурадов – человек, имя которого вскоре стало известно всему Дагестану. Родился в 1902 году. Еще ребенком он прекрасно играл на агачкумузе народные мелодии. Повзрослев, он не оставил своего увлечения. В кругу друзей или на очарах Татам без устали импровизирует на своем агачкумузе.
Через некоторое время Татам освоил и входившие тогда в моду мандолину, гитару, балалайку. Особенно виртуозно умел он выводить мелодии на балалайке, которая по звучанию очень близка к агачкумузу.
В 1916 году Мурадов – трубач духового оркестра в Первом конном полку. Легко схватывающий все, что относится к музыке, Мурадов обратил на себя внимание и когда встал вопрос о подборе нового капельмейстера, выбор пал на него. Даже не зная нотной грамоты, он много работает в области композиции, создает танцы, марши, пьесы. Многие из них популярны до сих пор.
С музыкой, сочинительством и игрой на музыкальных инструментах Мурадов не расстается и после революции. К этому времени он уже известен далеко за пределами своего аула. И вот приходит день, когда его слушают не земляки на очаре, не переполненный клуб, а десятки тысяч людей, которых он даже не видит в лицо. 7 ноября 1927 года в Махачкале начала работать первая в республике радиовещательная станция. Татам Мурадов первым из дагестанцев был приглашен в студию и выступил со своими песнями по радио.
Дагестанское правительство предложило Татаму Алиевичу Мурадову длительную командировку в Италию. Певец из Нижнего Дженгутая должен был там получить высшее музыкальное образование. Но, к сожалению, по ряду причин Мурадов не смог выехать за границу.
Татам Мурадов, наряду с несколькими товарищами, был пионером музыкального просвещения горцев. В 20-х годах на фабрике III Интернационала он создал кружок танцев и дагестанской музыки. Отличный музыкант, он совершенствует агачкумуз, гармонь, добивается, чтобы эти инструменты звучали громче, но мягче, мелодичнее.
В этом месте я снова обращаюсь к воспоминанию нашей Барият:
«Однажды, если память не изменяет, в 1923 году, мы поехали на встречу с рабочими в «Дагестанские Огни». Татам вез струнный оркестр, в котором я играла на гитаре. Он отправился вперед, чтобы договориться, а мы – это человек 10–12 – ехали на двух фаэтонах. Такую дальнюю поездку мы совершали впервые.
Все радовались путешествию, разглядывали горы, море, смеялись, перебрасывались шутками. В общем, превратились в детей. И вдруг из второго фаэтона, который шел позади нас, девушки стали кричать: «Разбойники! Разбойники!» Оглядываемся. Действительно, 10–12 всадников во весь опор скачут к нам. Фаэтонщики начали стегать лошадей, чтобы прибавить ход. Вот тут-то на крутом повороте я вылетела с сидения и ударилась о землю плечом и правой рукой. В ту минуту я не ощущала ничего, больше думала о разбойниках. Всадники проскакали мимо, даже не взглянув на нас. Когда показались их спины, я почувствовала острую боль.
Рабочие в «Огнях» собрались, чтобы нас послушать, а у меня опухла рука. Татам просит меня терпеть, мол, перед рабочим классом можем осрамиться. И я терпела, пела, танцевала, в то же время боялась, что потеряю сознание и упаду.
Разместили нас в общежитии для рабочих. До утра не спала, ходила по длинному коридору, не зная, как остановить боль. Всю ночь проплакала. В каком-то часу ночи мне захотелось выпить воды. В коридоре на столе стоял громадных размеров пузатый самовар. Открыла краник. Бесполезно. Наклонила к себе – опять незадача. Тогда я встала на колени. Вместо воды эта громадина упала на меня, а затем рухнула на пол. От шума все проснулись, прибежали ко мне.
Утром доставили в медпункт «Дагестанских Огней». Ничем не могли помочь. Боль нестерпимая. Повезли в город. Врач сделал заключение: «Поздно приехали». Рука осталась с дефектом, полностью повернуть в сторону не могу. Между тем подарки стеклодувов – бутылки с надписями, крученые палочки, а самое главное – их прием, аплодисменты и скромный обед в рабочей столовой всегда помню.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});