Читать интересную книгу Террор - Дэн Симмонс

Внезапно тусклые полоски света по периметру плохо подогнанных дверец канатного ящика погасли.

«Она легла спать», – подумал Ирвинг. Он живо представил, как она, голая, заворачивается там в кокон своих мехов. Он также представил, как один из офицеров утром отправляется на его поиски и находит бездыханное тело, скрючившееся здесь, на упаковочной клети над подернутой ледяной коркой грязной жижей, – труп человека, явно замерзшего при попытке подсмотреть за единственной женщиной на борту. Не самое лучшее извещение о смерти, какое могут получить бедные родители лейтенанта Ирвинга.

И тут волна ледяного воздуха прокатилась по выстуженному трюму. Такое ощущение, будто злой дух пронесся мимо в темноте. На секунду Джон Ирвинг почувствовал, как волоски у него на загривке встают дыбом, но в следующий миг его осенила простая мысль: «Это всего лишь сквозняк. Словно кто-то открыл дверь или окно».

Теперь он знал, каким таким чудесным образом леди Безмолвная покидает корабль и возвращается обратно.

Ирвинг зажег свой фонарь, спрыгнул с упаковочной клети, прошлепал по подернутой тонким льдом жидкой грязи к канатному ящику и подергал дверцы. Они были замкнуты изнутри. Ирвинг знал, что внутри носового канатного ящика нет замка – замка не было даже снаружи, поскольку никто не имел нужды красть якорные концы, – а значит, эскимоска сама нашла способ надежно закрыть дверцы.

Ирвинг предусмотрел такой поворот событий. В правой руке он держал тридцатидюймовый ломик. Понимая, что ему придется объяснять любой причиненный материальный ущерб лейтенанту Литтлу, а возможно, и капитану Крозье, он просунул узкий конец лома в щель между низкими дверными створками и навалился на него. Раздался скрип, треск, но дверцы приоткрылись лишь самую малость. Продолжая придерживать ломик одной рукой, другой рукой Ирвинг залез под шинель, куртку, поддевки, жилет и вытащил из-за ремня нож.

Леди Безмолвная умудрилась вбить в дверцы с внутренней стороны по несколько гвоздей и намотала на них петлями какие-то эластичные волокна – кишки? жилы? – таким образом прочно связав створки подобием белой паутины. Теперь Ирвинг никак не мог проникнуть в канатный ящик, не оставив явственных следов своего присутствия там – лом уже сделал свое дело, – а посему принялся перерезать ножом тесно переплетенные жилы. Дело оказалось не таким легким, как он думал. Острое лезвие брало жилы с еще большим трудом, чем сыромятную кожу или корабельный трос.

Перепилив наконец последнюю жилу, Ирвинг распахнул дверцы и просунул шипящий фонарь в маленькое помещение с низким подволоком.

За исключением той разницы, что сейчас тесную каморку освещал фонарь, а не язычок открытого пламени, здесь ничего не изменилось с тех пор, как лейтенант заглядывал сюда четыре недели назад – бухты тросов раздвинуты и уложены одна на другую таким манером, что между ними образуется крохотная пещерка, и по-прежнему налицо свидетельства, что женщина принимала здесь пищу: оловянная тарелка с жалкими остатками «бедного Джона», оловянная кружка из-под грога и какой-то мешок для хранения припасов, по всей видимости, сшитый Безмолвной из кусков пришедшей в негодность парусины. Также в канатном ящике находился маленький масляный фонарь – такой, в каком масла хватает ровно настолько, чтобы человек успел сходить с ним в отхожее место ночью. Он был еще горячим, как убедился Ирвинг, сняв рукавицу и перчатку.

Но ни следа леди Безмолвной.

Ирвинг мог бы подвигать туда-сюда тяжелые бухты и посмотреть за ними, но он по опыту знал, что вся остальная часть треугольного канатного ящика битком набита якорными тросами. Они отплыли два с половиной года назад, а тросы все еще хранили мерзкий запах Темзы.

Но леди Безмолвная словно в воду канула. Ни в подволоке между бимсами, ни в стенках корпуса здесь не имелось никаких выходов. Значит, суеверные матросы не ошибались: она эскимосская ведьма. Шаманка. Языческая колдунья.

Третий лейтенант Джон Ирвинг ни на секунду не поверил в это. Он заметил, что сильный сквозняк – поток ледяного воздуха, накативший на него в пятнадцати футах от канатного ящика в темноте трюма, – сейчас уже не ощущается. Однако язычок пламени в фонаре все еще плясал на каком-то слабом сквознячке.

Вытянув руку, Ирвинг плавно повел фонарем в одну и другую сторону (свободного пространства в загроможденном канатном ящике хватало только для такой манипуляции) и остановился, когда пламя затрепетало сильнее всего: тянуло от правого борта в углу, где стенки корпуса сходились к носу.

Он поставил фонарь на пол и принялся оттаскивать одну из бухт в сторону. Ирвинг моментально увидел, как ловко женщина уложила здесь толстый якорный трос: то, что он принял за очередную огромную бухту каната, на самом деле оказалось просто свернутым кольцами концом троса из другой бухты, который занимал пустое пространство и легко задвигался в логово эскимоски – теперь единственное свободное место в канатном ящике. За фальшивой бухтой находились широкие изогнутые тимберсы.

И здесь тоже она сделала правильный выбор. Над и под канатным ящиком тянулись сложные конструкции из деревянных и железных балок, установленные в процессе подготовки «Террора» к эксплуатации во льдах за несколько месяцев до отплытия экспедиции. Здесь, в носовой части, вертикальные металлические стойки, дубовые поперечные балки, подкосы тройной толщины, железные треугольные опоры и массивные диагональные дубовые брусья – многие толщиной с ребра шпангоута, – образовывали частую решетку, являвшуюся составной частью защиты корабля, укрепленного для плавания в полярных льдах. Один лондонский репортер, знакомый лейтенанта Ирвинга, написал, что со всеми этими многотонными железными и деревянными конструкциями, вместе с дополнительными слоями обшивки из тикового дерева, канадского вяза и снова тикового дерева, добавленными к первоначальной дубовой обшивке, «толщина корпуса теперь составляет добрых восемь футов».

Применительно к самому носу судна и стенкам корпуса данное высказывание почти соответствовало истине, знал Ирвинг, но здесь, где в канатном ящике и над ним борта сходились к носу, оставалось около пяти футов обшивки из крепких дубовых досок толщиной в первоначальные шесть дюймов вместо десяти, составлявших толщину многослойной обшивки во всех прочих местах. Конструкторы посчитали, что несколько футов правого и левого борта в непосредственной близости от хорошо укрепленного форштевня должны быть тоньше, чтобы гнуться и пружинить под страшным давлением льда.

Так они и делали. Пять поясов прочных гибких досок по сторонам от усиленного форштевня в сочетании с укрепленным изнутри деревянно-металлическими конструкциями носом послужили к появлению чуда современной ледокольной техники, подобным которому не располагала ни одна в мире экспедиционная служба военно-морского или гражданского флота. «Террор» и «Эребус» могли пройти – и прошли – через такие льды, где ни одно другое судно на свете не имело бы шансов уцелеть.

Этот носовой отсек являл собой истинное чудо. Но теперь он определенно утратил целостность.

Ирвингу понадобилось несколько минут, чтобы найти повреждение в трехфутовой секции из толстых досок в полтора фута шириной, водя туда-сюда фонарем в поисках сквознячков, ощупывая окоченевшими голыми пальцами и пробуя лезвием ножа доски. Вот оно. Задний конец одной изогнутой доски был закреплен двумя длинными нагелями, теперь служившими подобием дверной петли. Передний же конец – находившийся всего в нескольких футах от здоровенного носового бруса, который тянулся по всей длине судна, – ни на чем не держался и был просто вдавлен на место.

Отжав доску ломом (просто уму непостижимо, каким образом молодая женщина могла сделать это голыми руками), Ирвинг почувствовал дуновение холодного воздуха и обнаружил, что смотрит в темноту сквозь отверстие в корпусе размером восемнадцать дюймов на три фута.

Быть такого не может! Молодой лейтенант знал, что в носовой части корпус «Террора» обшит снаружи дюймовыми листами особо прочного закаленного прокатного железа, плотно пригнанными друг к другу. Даже если во внутренней деревянной обшивке вдруг появятся бреши, вся носовая часть корпуса – почти треть длины судна – одета броней.

Но только не здесь. Из черного провала за отжатой доской тянуло холодом. Здесь нос «Террора» ушел в лед из-за наклона корабля вперед, неуклонно увеличивавшегося по мере нарастания льда под кормой.

Сердце лейтенанта Ирвинга бешено колотилось. Если завтра «Террор» каким-то чудом окажется в свободных от льда водах, он неминуемо затонет.

Неужели леди Безмолвная сотворила такое с кораблем? Эта мысль ужаснула Ирвинга сильнее, чем любые предположения о магической способности эскимоски исчезать и появляться по желанию. Могла ли молодая женщина, которой не стукнуло еще и двадцати, отодрать железные листы наружной обшивки корпуса, вырвать толстые доски внутренней носовой обшивки, изогнутые и прибитые на место усилиями мастеров целой судостроительной верфи, – и при этом точно знать, в каком именно месте это нужно сделать, чтобы ни один из шестидесяти мужчин на борту, знавших корабль как свои пять пальцев, ничего не заметил?