— Мы должны известить Раззака, — решил Стальной Кулак, — и убедить его послать гонцов в Карак Кадрин, Жуфбар, Карак Варн и прочие крепости вдоль гор Края Мира. Это будет нелегко, он суров и упрям, даже в лучшие времена, но он не глуп. Угроза касается не только людей. Проклятие нежити — такая штука, от которой даже такой твердолобый тип, как он, не может отмахнуться.
— Думаешь, он выступит?
— Угу, если ты расскажешь ему все так же, как рассказал мне, парень. Думаю, он ответит на призыв и дварфы по доброй воле снова отправятся воевать на стороне людей. — В голосе Стального Кулака, по-отечески приобнявшего Каллада за плечи, звучала гордость. — Идем, покормим твоих ребят, а потом потопаем дальше. Время уходит. Послезавтра мы увидим Карак Разъяк. А еще через день ты поговоришь с Раззаком.
Каллад почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд и резко обернулся. Никого. А потом он заметил пристально изучающего их черного ворона, который взгромоздился на прогнувшуюся ветку меньше чем в десяти шагах от входа в пещеру. Дварф доверял своим инстинктам. Любопытство птицы показалось ему неестественным. Каллад нагнулся, подобрал камень и метнул в стервятника. Булыжник просвистел мимо ворона, ударился о ствол и вызвал настоящую снежную лавину. Ворон хрипло каркнул и взлетел.
Что-то в этой птице серьезно встревожило Каллада. В сущности, он чувствовал себя так, словно только что услышал первый рокот бури столетия.
Глава 22
Буйство
Воронья башня, замок Дракенхоф, Сильвания
Зима недовольства
Джон Скеллан ловко жонглировал ножом, перебрасывая его из руки в руку. Серебристый клинок лениво переворачивался в воздухе.
Конрад гневался.
Скеллан не вслушивался в речь графа. Это было и не нужно, поскольку каждый раз повторялось одно и то же. За Конрада говорила его паранойя, глубоко засевшая неуверенность в безопасности. Неожиданными оказались разве что сомнения в надежности животных близ замка. Граф приказал перерезать всех собак, выпотрошить кошек и насадить тушки на колья вокруг города, согнать воронов с башни и разбросать повсюду яд для решившихся вернуться недоумков. То же самое он делал с людьми, которых начинал подозревать, — вспарывал животы, травил или ссылал.
Подобные припадки обуревали Кровавого Графа регулярно, и тогда он, забываясь, разражался совершенно бессмысленными тирадами, практически неотличимыми друг от друга.
— Конраду это не нравится! Ох, не нравится! Совсем. Нет, нельзя доверять им. Нет. Они уничтожат Конрада, если смогут, но они не смогут. Нет, не смогут.
— Нет, — согласился Скеллан, — не смогут.
Кто были эти «они» — не важно, Конрад приобрел дивную привычку отгораживаться от воображаемых врагов, видя интриги там, где не было даже тех, кто мог бы сговориться. Скеллан ставил себе в заслугу это мягкое разрушение сознания фон Карштайна. Он вкрался в доверие к Кровавому Графу, вытеснив тех, кому Конрад верил раньше, тех, кто поддерживал его правление.
Но самой желанной добычей был некромант, Невин Кантор. Колдун беспокоил Скеллана, как заноза в боку, с тех самых пор, как появился в черном замке. Он снискал расположение Конрада, прикидываясь послушным домашним зверьком Кровавого Графа.
Пока это срабатывало. Кантор предлагал Конраду магический дар.
В этом вопросе Скеллан не мог с ним тягаться. Кровавый Граф был одержим жаждой чародейства. Значит, секрет в том, чтобы представить магию чем-то зловещим и опасным, таящим в себе угрозу, как гамайя, предавшие своего господина, как его изменники-родственники, как все, кто завидует власти Конрада и домогается ее. Все гениальное просто. Скеллан решил, что нужно сыграть на невежестве Конрада и превратить магию из того, чем он восхищается, в то, чего он боится.
Сперва хватало шепотков, обрывков сплетен, просачивающихся из-под земли, из библиотеки некроманта, из клетей душ и бойцовских ям. Магия помогла дварфу скрыться. Скеллан намекал, что верит в участие некроманта в побеге, как-никак, Кантор путешествовал вместе с дварфом. Возможно, они сдружились раньше, чем Кантор и Конрад. Он плел почти правдоподобную паутину лжи, и она была столь тонка и искусна, а разум Конрада так расщеплен, что материала оказалось более чем достаточно.
Он сказал Конраду, что его драгоценный некромант ворует графское золото и на эти деньги поднимает свою армию из зомби-скелетов и омерзительных людей, преданных черным магам.
А в конце Скеллан разорвал хватку Кантора простейшим аргументом: колдуну нельзя доверять. Маг привык манипулировать правдой Вселенной и придавать ей форму своего вранья. Не Невин Кантор управляет ветрами, сама суть магии преображает чародея. Если бы это было естественно, то и Конрад был бы способен на такое, но он не может. Значит, причина неудачи не в Конраде. С другой стороны, в этом-то и сила Конрада. Ветра не в состоянии изменить его.
А еще Скеллан, конечно же, пообещал графу защиту.
Он обвел взглядом стены комнаты с выведенными на них каракулями — вампир заставил одного крестьянина густо исписать штукатурку всякой чушью. Конраду он соврал, что это обереги против заклятий, щит от злых мыслей тех, кто хочет навредить ему, и что сиволапый мужик на самом деле тайный чудотворец. Одну ложь он укрепил другой, уверив Конрада, что если он отведает крови мага, то чары станут нерушимыми. Конрад жадно напился, а тело фермера скормил собакам, тем самым псам, которых перебили неделей позже.
Вся прелесть была в том, что защита сама по себе ужасала Кровавого Графа. Он мерил шагами комнату, не останавливаясь, не расслабляясь из страха, что в настенной вязи скрывается нечто большее, чем предполагал покойный маг, — например, что крестьянина нанял некромант, и тогда надписи — вовсе не оберег, а хитрая западня.
Кровавый Граф повернулся к Скеллану, своему якорю в море Хаоса.
— Но ты любишь Конрада, не так ли, Скеллан? Ты верен ему. Ты понимаешь, что Конрад велик.
— Я души в нем не чаю, — ответил Скеллан, зная, что его тонкий юмор не дойдет до графа, — ибо Конрад самый чудовищный и могущественный из детей ночи. Конрад — это возродившийся Вашанеш.
«А еще Конрад абсолютный и буйный псих», — добавил он про себя.
— Да, — кивнул Конрад. — Да, да, да. Ты понимаешь Конрада. Ты единственный, Скеллан, единственный, кому Конрад может доверять.
— Я просто золото, — сказал Скеллан.
Паутина сама поддерживала себя. Чем больше нагромождено лжи, в которую уже поверил Кровавый Граф, тем скорее он примет самый вопиющий вымысел за достоверный факт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});