Читать интересную книгу Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

— То дно лодей дырявят твои люди, — ответила Ксения. Она с замиранием сердца вдруг отметила, как он вертит головой из стороны в сторону, явно не видя ничего перед собой, пытаясь по звуку определить, что происходит кругом. — Дощатое еще легко пробить, а вот насады {5} …

Она замолчала, прикусив губу, удерживая слезы, что так и норовили сорваться с ресниц, и, видя, как Владислав слепо ищет ее рукой, поспешила поймать его ладонь, прижала ее к своей щеке.

— Ты тут, со мной, драга моя, — прошептал Владек, гладя ее нежную кожу. — Ты снова пришла за мной. Ах, если бы я мог запретить тебе! Но разве удержать тебя, коли ты решила?

— Как я могла оставить тебя? — ответила она. — Как могла позволить тебе умереть? И ты бы не оставил меня, верно? Вот и я не могла… пришла за тобой.

— Они не обидели тебя, мои люди? — встревожился Владислав. — Ты сильно рисковала, моя драга, идя в камору. Они ведь злы на тебя и твою девку за обман. Могли ведь и удавить.

— А ты? — спросила Ксения, замирая сердце. — Ты зол на меня?

— А мне все едино ныне, — прошептал Владислав. — Я тогда, на дворе, вдруг понял — хоть режь меня ты, хоть коли, лишь бы тебе добже было! Ты плачешь что ли, драга моя? Или дождь приступил? И отчего я не вижу? Отчего темнота в глазах?

— Это просто ресницы твои слиплись от застывшей крови, — успокоила его Ксения, про себя умоляя всех святых, чтобы это действительно было так. Легко провела ладонями по его лицу, словно пытаясь сохранить в памяти каждую черточку. Ведь это короткое время — это все, что у нее было, все, что даровали ей прежде, чем навсегда отнять ее сердце. — Да, я плачу, Владек. Это не дождь капает с неба, а слезы мои. А плачу я, оттого что боль твоя рвет мое сердце на части, оттого что душа моя за тебя болит.

Она склонилась над ним, прильнула к его груди, стараясь не давить сильно на сломанные ребра, обхватила его руками. Просто слушать стук его сердца, бьющегося в такт ее собственного. А потом произнесла вслух то, что хотела сказать ему еще тогда, на берегу другой речки, когда распускала для него косы:

— Я люблю тебя.

Ксения почувствовала, как Владек напрягся под ее руками, под ее щекой, прижатой к его груди. А потом его сердце застучало быстрее прежнего, будто пустилось в пляс.

— Это правда, моя кохана? — прошептал он, кладя на ее голову, покрытую полотном убруса, свою ладонь, гладя ее волосы через него. — Ты любишь меня?

— Всем сердцем и душой, — Ксения вдруг протянула руку и стащила с головы убрус, выпуская на волю косы, что широкими змеями скользнули с головы, упали на его грудь. Он снова провел ладонью по ее голове, наслаждаясь мягкостью ее волос.

— Ты пахнешь цветами, — проговорил Владислав. — И летом… Ты пахнешь летом. И ты любишь меня. Но если я останусь слеп, если никогда не встану на ноги… ты и тогда повторишь это? Будешь ли ты любить меня тогда? Или это просто жалость в твоем сердце? Или… вина? Что, если ты ошибаешься?

— Я полюбила тебя еще тогда, в Москве. Ты не знаешь, но я видела тебя прежде, до нашей встречи у церкви. На параде в день въезда царицы Марины в Москву. Ты был таким красивым тогда, в блестящих латах, будто солнце ослепил меня. Я полюбила тебя задолго, как ты увидел меня. Потому и отпустила тогда из хладной. И потом, когда я встретила тебя на дороге… Как же я хотела ненавидеть тебя! Но разве можно сердце заставить разлюбить, когда твои руки и губы так нежны, когда ты был так ласков со мной? И я не смогла. Я люблю тебя, Владек. Я буду любить тебя любого, — прошептала Ксения, чувствуя, как постепенно уходит напряжение из его тела с ее тихим шепотом. — Слепого, изувеченного, любого. И во мне говорит не жалость, Владек. И не вина, ибо нет моей вины перед тобой. Я не знала о том, что было приказано Марфе. Не от меня был умысел! Я бы позволила скорее умертвить меня, чем предать тебя в его руки!

Она вдруг разрыдалась, чувствуя, как рвет ее грудь то волнение, что сейчас переполняло ее, та боль, что вскоре поселится в ее душе черной змеей. Она еще крепче прижалась к его телу, еще крепче обхватила его руками, забыв о его ранах, и отпрянула, когда Владислав вдруг застонал от боли, что сдавила тело.

— Прости, прости, — зашептала Ксения, отстраняясь, целуя его в плечи и грудь, словно пытаясь своими короткими поцелуями унять эту боль, но Владек снова привлек ее к себе, прижимая ее голову к здоровому плечу, ласково целуя ее в макушку, вдыхая аромат ее волос.

— Я вез тебя в Белоброды, на мой двор, — проговорил он тихо. — Я хотел, чтобы ты стала хозяйкой в моем доме. Стала женой моей. Я решил этот после того дня, когда… когда мы встретили пана Милошевского. Ты была такая… такая… я понял, что никогда не смогу причинить боль тебе, что сделаю все, чтобы никто другой не причинил тебе вреда. Я неожиданно понял, что хочу защитить тебя. От всего света даже, если потребно будет. Но все же не смог защитить тебя недавно… не сумел. И ныне первая мысль была о тебе, когда достали меня из этого ада. Как уйти, если ты останешься здесь? Я не хочу более отпускать тебя от себя, хочу, чтобы ты всегда была подле меня. Носила мое имя, принесла в мой дом детей. Я ныне этого желаю более всего на свете. Ты станешь моей женой, Ксеня?

— Я уже мужняя жена, — глухо ответила Ксения, всем сердцем, до дрожи в пальцах желая, чтобы его слова могли стать явью когда-нибудь, и они смогли навсегда соединить свои руки и сердца.

— Но не для моей церкви! Ты примешь мою веру, и мы обвенчаемся с тобой прямо там в Белобродах. Моя мать хранила венец с рубинами для моей жены, и ты пойдешь в нем к алтарю. И я буду ждать тебя в храме. Буду ждать, чтобы назвать тебя своей единственной. Ты ведь пойдешь со мной в храм, драга моя? — и Ксения кивнула в ответ на его слова, пряча свое лицо у него на плече. В этот миг она верила, что действительно уедет с ним в далекие и неизвестные для нее Белоброды, что перейдет в латинскую веру и станет его женой. Она хотела в это верить, ведь это будущее так манило ее своей благостью. — Отец, правда, будет зол на нас. Но я не наследник его, и ему придется смириться с моим выбором, тем паче, когда у него появится внук. Ведь у нас родится сын. Мальчик с твоими дивными глазами цвета неба.

— И твоими волосами цвета… цвета… вороньего крыла, — с улыбкой сквозь слезы проговорила Ксения, воочию видя этого ребенка, которому никогда не суждено появиться на свет. Владислав тихо рассмеялся при ее словах, морщась от боли, что тут же возникла в ребрах.

— У меня такого цвета волосы? Надеюсь, что ты говорила не об облезлом крыле. Бывают и такие, знаешь ли, у ворон…

Ксения заметила, что над рекой внезапно стало очень тихо. Больше не стучали ляхи, дырявя дно у лодей. Значит, то время, что было ей отпущено судьбой, уже подходило к концу. Сказать ли Владиславу правду? Что она не поедет с ним в Белоброды? Что здесь и сейчас они расстанутся навсегда?

— Я продала свою душу и тело, Владек, лишь ты был свободен, чтобы ты жил, — проговорила она медленно. Он ничего не ответил, и она приподнялась на его плече, взглянула в его лицо. Рука, лежащая на ее голове, с глухим стуком упала наземь. Владислав снова потерял сознание, и когда это произошло, и слышал ли он ее признание, Ксения не знала.

— Нам пора, — тронул ее за плечо Ежи, и Ксения замерла. Вот и все! Ей захотелось упасть на Владислава, вцепиться в него с силой, закричать в голос, завыть от той боли, что рвала ей нутро, так ей не хотелось расставаться с ним сейчас. Но она лишь склонилась над его лицом, а потом легко коснулась губ, прощаясь с ним.

— Ну же, панна! Пора! — снова тронул ее за плечо Ежи, но она будто не слышала того. Достала из-за рубахи налобник, что когда-то Владислав сорвал с ее волос, что хранил все эти годы, вспоминая о ней. Потом положила на его здоровую ладонь эту полоску голубого шелка, сжала его пальцы, чтобы она не потерялась ненароком.

— Прости меня, — прошептала Ксения, снова целуя Владислава в безвольные губы, роняя горячие слезы на его лицо. А потом отстранилась, боясь, что вдруг тот очнется, и тогда у нее не хватит сил, чтобы расстаться с ним. Не сможет она сделать этого, глядя в его глаза, слыша его голос.