– признает и Щеголев), если бы можно было установить факт сношения Царя со Ставкой и давления на него со стороны Алексеева. Информация, полученная нач. штаба после отъезда Императора из Ставки, окончательно убедила его в необходимости контакта с общественностью, представленной Временным Комитетом Гос. Думы. Утром 1-го начштаверхом была заготовлена всеподданнейшая телеграмма – решительная по содержанию и по тону, Алексеев телеграфировал: «Революция в России, а последняя неминуемо, раз начнутся беспорядки в тылу, знаменует собой позорное окончание войны со всеми тяжелыми для России последствиями: Армия слишком тесно связана с жизнью тыла, и с уверенностью можно сказать, что волнения в тылу вызовут такие же в армии. Требовать от армии, чтобы она спокойно сражалась, когда в тылу идет революция, невозможно. Нынешний молодой состав армии и офицерский состав, среди которого громадный процент призванных из запаса и произведенных в офицеры из высших учебных заведений, не дает никаких оснований считать, что армия не будет реагировать на то, что будет происходить в России…194. Мой верноподданнический долг и долг присяги обязывает меня все это доложить В. И. В. Пока не поздно, необходимо немедленно принять меры к успокоению населения и восстановить нормальную жизнь в стране. Подавление беспорядков силою при нынешних условиях опасно и приведет Россию и армию к гибели. Пока Гос. Дума старается водворить возможный порядок, но если от В. И. В. не последует акта, способствующего общему успокоению, власть завтра же перейдет в руки крайних элементов, и Россия переживет все ужасы революции. Умоляю В. В. ради спасения России и династии поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия, и поручить ему образовать кабинет. В настоящую минуту это единственное спасение. Медлить невозможно, и необходимо это провести безотлагательно. Докладывающие В. В. противное, бессознательно или преступно ведут Россию к гибели и позору и создают опасность для династии В. И. В.».
Алексеевская телеграмма, не говорившая еще об ответственном министерстве в настоящем смысле, в утренние часы 1-го не была послана «за отсутствием связи» с императорским поездом. Позже она была отправлена в Петербург «для передачи в Царское Село» в надежде, что Царь туда прибыл, и повторена около 6 час. в штаб Рузского для вручения ее Царю, когда тот будет «проезжать через Псков». Сведения о том, что «поезд лит. А.» проследует через Псков, в Ставке получили в 4 часа, когда поступил запрос главкосева с просьбой его «ориентировать» для «возможности соответствующего доклада». Из сопоставления этих документов как будто бы ясно, что в царском поезде до прибытия его в Псков никаких сведений и указаний из Ставки не получали. Такая поправка должна быть сделана к воспоминаниям Пронина, утверждающего, что телеграмма Алексеева была передана «немедленно по установлению местонахождения Государя» – «около 3 час. дня… на ст. Дно». Аналогичный корректив необходимо внести и к показаниям дворцового коменданта, которые ввели в заблуждение Блока и Щеголева. В стенографическом отчете (не очень вразумительной записи) помещены слова Воейкова, что «на ст. Дно телеграмму о согласии Государя принять Родзянко Алексеев доложил сам (?). Он получил ответ, что Родзянко едет на ст. Дно». Этим как бы устанавливалась непосредственная связь между «поездом лит. А.» и Ставкой, чего в действительности не было.
Государь прибыл в Псков, не имея дополнительных данных, поступивших в Ставку за два дня его отсутствия и рисовавших обстановку в более грозном свете, нежели это представлялось в момент отъезда. «Случайный эпизод», вызвавший необходимость изменить намеченный маршрут в Царское Село, не мог произвести радикальной перемены в психологии «самодержца», упорно отказывавшегося от необходимых уступок общественным требованиям в смысле установления «ответственного министерства» под влиянием такого же, по его мнению, случайного бунта в столице. То, что произошло в Пскове в ночь на 2-е марта, целиком подтверждает такое заключение.
IV. Псковская драма
1. Воздействие генералитета
Как ни умел внешне владеть собой Николай II, как ни внушал он себе, что все совершающееся большого значения не может иметь, впечатления, полученные им во время тревожного «рейса», не могли не оказать на него воздействия. Едва ли «последний самодержец» принадлежал к числу боевых натур, которых опасность возбуждает и заставляет идти на риск. Скорее ему присуща была некоторая пассивность перед роком – мистическая покорность судьбе, как охарактеризовал Сазонов Палеологу натуру Николая II в 14 году после возвращения из Москвы195. И, может быть, не так уже сознательно преувеличивал ген. Рузский, сказав в интервью, которое он дал сотруднику «Русской Воли» через несколько дней после отречения, что, когда Николай II приехал в Псков, он ни о каких «репрессивных мерах против революции не мечтал».
В Пскове Николай II должен был попасть в атмосферу, отнюдь не благоприятствовавшую подогреванию тех иллюзий, которыми убаюкивал свое сознание «самодержец». Дневник ген. Болдырева, ген. кварт. у Рузского, довольно отчетливо рисует настроение в штабе Северного фронта. 27-го у него записано: «События приняли крайне серьезный оборот… Д(анилов) говорит, что выход один – выбор 30 доверенных лиц, которые, в свою очередь, выбрали бы кандидата, которому и вручить судьбу России… Но “сам” уверен, что все это бредни, что Россия благоденствует. Это мнение, по словам Д., разделяет и вел. кн. Георг. Мих., бывший сегодня у главнокомандующего. Верно, что нет большей слепоты у людей, которые ничего не хотят видеть…» 1 марта запись продолжает: «Решается судьба России… Пскову и Рузскому, видимо, суждено сыграть великую историческую роль… Здесь, в Пскове, окутанному темными силами монарху придется вынужденно объявить то, что могло быть сделано вовремя… Я сказал Данилову, что сегодня вопрос надо кончить, что завтра уже будет поздно. Видимо, они с Рузским решили, что другого выхода нет…» Вероятно, эта обстановка и побудила полк. Пронина в Ставке написать в своих воспоминаниях, что Царь в Пскове был изолирован – его окружали «холодные люди Северного фронта».
В Пскове должна была встретить Царя не ложная информация о том, что войска, посланные на усмирение бунта, переходят на сторону революции, а процитированная выше телеграмма начальника штаба, в дополнение к которой помощник Алексеева ген. Клембовский сообщил, что вел. кн. Сергей Мих. просит доложить Государю о «безусловной необходимости принятия тех же меp, которые указаны в телеграмме ген. Алексеева», – вел. кн. считал, что наиболее подходящим лицом