— В конце концов, — вздохнула Гленда, прижимаясь лбом к его спине, — курицы, которым я, бывало, сворачивала шеи, виноваты лишь тем, что родились курицами. Прости, что не пришла сразу. Я… Растерялась. И, знаешь, я как-то однажды думала — на кухне полно предметов, которые позволили бы не только прикончить человека, но и без улик избавиться от трупа. Так что если ты обнаружишь ещё одного подобного мерзавца…
Ветинари развернулся и обнял её за плечи. Прижался губами к волосам и прошептал:
— К счастью, в Анк-Морпорке у нас для этого есть Закон и Ваймс, и это почти одно и то же.
— Знаю, но мало ли, — упрямо возразила Гленда. — Ты должен знать, что можешь на меня рассчитывать… Не только в хорошем.
— Я тебя люблю, — прошептал Ветинари едва слышно, и Гленда замерла, потому что именно этих, самых важных слов он до сих пор ни разу не говорил. — Пожалуйста, не позволяй ей больше забираться тебе в голову. Никогда.
— Не позволю, — пообещала Гленда и отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо. — И я тоже тебя люблю, если это вдруг было непонятно.
Он усмехнулся и поцеловал её. Гленда успела подумать, что кто-нибудь может ведь и увидеть, а потом решила — ну и пусть видят! Целовать мужчину, который уже почти стал твоим мужем, точно не преступление.
— Пойдём, — сказала она, отступив на шаг и потянув Ветинари за собой. — У меня осталось всего три ночи в комнате кухарки, будет обидно так её и не осквернить.
***
Изгибы тела… Хэвлок и подумать не мог, что они когда-нибудь будут иметь для него значение. Он вырос в убеждении, что красота тела — вещь третьестепенная, а даже если и заходит о ней речь, есть чёткие рамки этой красоты, заданные эфебскими статуями: ничего лишнего, ничего чрезмерного, только мускулы, которые выглядят функционально. Охотники и охотницы, тела, предназначенные для физических упражнений.
Избыток тела с точки зрения классического образования считался вульгарным, а примитивные фигурки народов Очудноземья — непристойными. Тем необычнее были чувства, которые вызывала у него Гленда — он упивался ею, роскошью её избыточной и щедрой телесности. Тело Гленды отличалось от тел классических красоток так же, как еда, которую готовила она, от прочей стряпни. Секс с Глендой превращался в пир из текстур и форм особенно для его собственного голодного и жадного до прикосновений тела.
Обхватывать ладонями налитую, точно спелый фрукт, грудь, стискивать мягкие, но упругие ягодицы, чувствуя, как движутся под пальцами мышцы, скользить по бархатистой поверхности, пробираясь кончиком пальца или языка между тонкими складками, напоминавшими по ощущениям бесподобно нежные глендины десерты — Хэвлоку становилось страшно от того, как сильно его это затягивало. И в то же время он не оторвался бы сейчас от Гленды, даже если бы ему к голове приставили арбалет.
Гленда поощряла его каждым движением и звуком, не стеснялась показать, что и как ей нравится, требовать ещё. В постели она оказалась куда большим тираном, чем патриций мог когда-либо стать в Анк-Морпорке, и, боги, как же это было хорошо. Впрочем, запросто уступать командование Хэвлок не собирался, это было бы слишком скучно. Её клитор он ласкал до тех пор, пока она не начала выворачиваться, рискуя свернуть ему шею, и только тогда он приподнялся на локтях, потянулся вперед, чтобы поцеловать, но оказался мгновенно сметён и распластан на постели.
— Мне… надоело… ждать, — тяжело выдохнула Гленда, оседлав его, и принялась медленно опускаться на дрожащий от напряжения член. Член, интересы которого за более увлекательным занятием Хэвлок в последние полчаса преступно игнорировал, взял управление на себя и подбросил тело резко вверх. Гленда вскрикнула. Какая-то часть Хэвлока испугалась, что это был крик боли, но Гленда опустила на него полный острого удовольствия взгляд и быстро наклонилась за поцелуем. И мир для Хэвлока исчез — осталось ощущение мягких горячих объятий, с каждой секундой становившихся всё теснее, утягивавших в болезненно-сладкую тугую воронку. Хотелось, чтобы это быстрее прошло — слишком ярким было удовольствие; и чтобы не проходило никогда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Последний аккорд в симфонии ощущений был таким мощным, что Хэвлоку показалось, он ненадолго выключился. Очнулся он от осторожных прикосновений. Пресыщенное тело, похоже, не могло определить, нравится ему пощипывание в районе сосков, или это уже лишнее. Он перехватил ладонь Гленды, устроившейся у него под боком, и прижал её к губам.
Гленда приподнялась на локте. Такого довольного выражения он, пожалуй, ещё ни разу на её лице не видел. Это льстило и парадоксальным образом вливало в тело новые силы, хотя ещё секунду назад он был выжат досуха. Он развернулся на бок и поцеловал Гленду в краешек улыбающихся губ.
— А вы лентяй, сэр, — прошептала она, кашлянув, чтобы справиться с хрипотцой в голосе. — Так затянули, что пришлось действовать самой.
— Виноват, — ответил Хэвлок и тоже вынужден был откашляться, горло, похоже, перенапряглось от стонов. Сам он их не помнил, но ощущал последствия. — В своё оправдание могу сказать, что тут есть и ваша ответственность, мадам, — он положил ладонь ей на талию, в ложбинку с мягкими складочками. Крутой изгиб от пояса к бедру, — он мог бы ощупывать его целую вечность. — Вы так долго скрывали от меня свой лучший десерт… Я просто не мог оторваться!
— Ты! — Гленда вспыхнула и спрятала лицо в ладонях. И не было в этот момент ничего чудеснее, чем сгрести её в охапку, навалиться всем весом и целовать куда придётся: в макушку, в лоб, в локоть, выставленный в шутливой обороне. Кажется, именно эта весёлая возня и называлась "фигли-мигли", но сейчас Хэвлоку было не до лингвистики.
Очень быстро Гленда снова взяла верх, оставаясь при этом внизу — обхватила его ногами и сладко потянулась.
— Если ты ждёшь немедленной компенсации моей лени, — с сожалением вздохнул Хэвлок, — я пока…
— Не напрягайся, — прошептала Гленда. — Я просто… Хочу тебя чувствовать. Ты можешь…
Она не договорила, но её рука скользнула вниз. Хэвлок не был уверен, что из этого что-то получится, но Гленда как-то ловко подалась к нему, расслабилась, чуть сдавила под головкой и втолкнула в себя обмякший член, а затем, осторожно сжав мышцы, втянула его глубже. Это было не так остро-восхитительно, как секс, на короткий миг даже больно, но затем чертовски приятно. Они синхронно и довольно выдохнули. Какое-то время они лежали так, лениво целуясь, а потом Хэвлок почувствовал, что глендино тепло делает своё дело, и кровь приливает к паху.
— М? — заинтересованно оживилась Гленда.
— Тебе не кажется, — Хэвлок медленно подался назад и вперёд, чувствуя, как член становится твёрже с каждой секундой, — что пора бы уже называть меня по имени? Простого "М" недостаточно, дорогая, я отказываюсь на это откликаться.
Гленда смутилась! Боги, она лежала под ним — обнаженная, расслабленная, довольная, он входил в её тело, на котором перед тем не оставил ни миллиметра неисследованным, а она всё ещё стеснялась называть его по имени.
— Ну же, — прошептал он ей на ухо, чуть жёстче двинув бёдрами. — У меня не такое сложное имя. Всего два слога. Или ты предпочитаешь называть меня Леонардом?
Гленда рассмеялась. Вжалась ладонями в его спину, уткнулась лбом ему в ключицы и несмело произнесла:
— Хэв… Хэвлок?
Хэвлок и сам не ожидал, что это так на него подействует. Удовольствие было электрическим, он вздрогнул всем телом и ускорился.
Гленда всё поняла правильно.
— Хэвлок, — повторила она увереннее. — Хэвлок!
Больше подстёгивать его не требовалось. Хэвлок задвигался резко и быстро, так, что дыхание Гленды сбилось, и говорить она уже не могла — только стонать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Кровать скрипела отчаянно, и Хэвлок начал опасаться, не сломается ли она в процессе… Не сломалась — во всяком случае, пока они с Глендой наслаждались друг другом. Но несколькими часами позже, когда он уже сидел в своём кабинете, а Гленда, светящаяся от счастья и явно хорошо выспавшаяся, принесла ему ланч, она показала синяк на локте. Зловредная кровать выронила-таки несколько досок, когда Гленда ворочалась во сне.