Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А утром тётя Зоя идёт на работу – на ферму, где она служит телятницей. Я иду с ней, мне нравится бывать у неё на ферме, она воспитательница в «старшей группе», это уже взрослые телята, очень егозливые и бодливые, с дивными шоколадными глазами. Мы раздаём корма, возим их на тележке, забрасываем в загоны вилами, это нелёгкая работа, по сути – мужская, но мужчин в селе мало, а те, что есть – работают на тракторах и комбайнах, электриками и шоферами. А вся тяжёлая физическая работа – на женщинах. «Там, где мужик надорвётся, там женщина выдюжит!» – говорит тётя Зоя. А потом мы выгоняем телят на пастбище. Тёте Зое нужно уйти на ферму. «Справишься одна?» Конечно!» Тогда часа через три пригони обратно. Она уходит. Я сажусь на пригорочке и очень жалею, что у меня нет дудочки.
Такой идиллический пейзаж: река, лес на том берегу, вокруг меня около сотни шоколадных телят, и я на зелёном пригорке в своём оранжевом платье… Сижу, наслаждаюсь… Но вдруг замечаю, что вокруг меня теляток моих уже и нет, а они тихо-мирно расползлись во все стороны… Хватаю прутик, начинаю оббегать своё стадо, пытаясь собрать их до кучи. Не тут-то было! Пока одних подгоняю, другие убредают ещё дальше… Всё шире и шире расползается моё стадо… Караул!… Тётя Зоя, где вы?! Я кричу мысленно, потому что кричать в голос совершенно бессмысленно – тётя Зоя меня всё равно не услышит…
Короче, когда она пришла за мной, не дождавшись, то увидела меня вконец взмокшую, в прилипшем к спине платье, со слипшимися волосами, совершенно очумелую: ещё бы! побегай тут по холмам три часа к ряду!… «Что с тобой? – спрашивает она. – Ты что, в речке искупалась?» А я даже говорить не могу от усталости. «Ну, пойдёмте, милые, хорошие мои!» – крикнула она своим подопечным, и они, как послушные дети, побежали на её голос со всех сторон…
Но зато, но зато! Теперь, когда Фёдор будет укорять меня тем, что он в детстве коров пас, я с гордостью могу сказать: «Я тоже пасла!»
Белые вьюнки
…А за домом, как всегда летом, цвели в густой жаркой траве маленькие белые вьюнки… Их запах, томительно-сладкий, сжимал моё сердце невидимой, но сильной рукой тоски. Белые вьюнки пахли пустотой сегодняшнего дня… Тоскливой вселенской пустотой и – одиночеством…
Часть 6. Прерванный полёт в бездну
9 класс, мне 15 лет. На календаре: 1965-1966
Две новости
У нас новый классный руководитель – Алексей Павлович, учитель истории. А наша Марьюшка в школу первого сентября не пришла. Мы взволновались: что случилось? И Фирочка сообщила нам потрясающую новость: у Марьюшки родился сын!
После уроков гурьбой отправились к ней домой – поздравлять. Написали открытку, притащили букет, а двери нам никто не открыл… Положили букет на коврик у двери, открытку воткнули в дверную щель.
На следующий день узнали, что Марьюшка, оказывается, ещё в больнице, и не в нашей, городской, а в Днепропетровске. Фирочка сказала, что у Марьюшки были большие сложности во время родов, связанные с возрастом и здоровьем. Но теперь уже всё в порядке и скоро она будет дома.
* * *Когда Марьюшка вернулась, мы с несколькими девочками пошли её навестить. И увидели крошечного Володю! Кто-то из подружек меня спросил потом: откуда я знала, что она назовёт сына Володей. Понятия не имею. Просто знала – и всё.
Мальчик оказался удивительно похож на Марьюшку. Меня поразило такое фантастическое сходство. Как будто это была ещё одна Марьюшка, только уменьшенная во много раз. И хотя сама она – не красавица, но ребёночек получился хорошенький, как ангелочек. И не скажешь, что бессмысленный младенец. Ему не было ещё и месяца, но он с интересом смотрел на нас весёлыми умненькими глазками. Я забыла к тому времени, как на нас смотрела когда-то новорождённая Маришка, это было слишком давно. Так что встреча с младенцем – с Марьюшкиным Володей – за всё моё отрочество была первой. И я увидела – и запомнила на всю жизнь, что младенец – существо мыслящее!
* * *Потом я слышала, как кто-то из взрослых сказал о Марьюшке: что такие необыкновенные дети, как её Володя, получаются, если ребёнок – долгожданный и выстраданный…
* * *Теперь французский язык нам преподавала… учительница английского! Которая французского языка совершенно не знала. Так что мы перешли на самообслуживание. И когда мы проходили очередную тему, и кто-то отвечал у доски, она с извиняющейся улыбкой говорила: «Надеюсь, всё правильно?…» И класс дружно кивал: «Всё правильно, Светлана Юрьевна! Всё правильно!»
Интересно, а если бы кто-то ответил урок по-турецки? Жаль, что никто из нас не знал турецкого. Было бы ещё веселее…
Кстати
Кстати, наша Маришка пошла в первый класс. Теперь по утрам я веду её за руку в школу и несу её портфель. Она такая маленькая… Мне её жалко.
Мама не хотела её отдавать в этом году в школу, но Фёдор настоял: раз семь лет – пусть идёт. Как все. А то, что выглядит на пять лет, ну сами, мол, виноваты, что такую «никчему» вырастили.
Моя Золотая Веснушка… Идёт смиренно, без протеста.
На переменке хожу её навестить: как она там? Она самая маленькая в классе, самая хрупкая. Такой золотоволосый одуванчик…
Кукуруза -3
В сентябре вся кукуруза руками неутомимых школьников была отвинчена от стволов и увезена на колхозный стан. Стан – это место такое под открытым небом, куда сваливается на просушку (а в дальнейшем – на промокание) урожай.
После чего наступал октябрь и время кукурузы -3. Не самое трудное испытание, но зато самое холодное.
Ну, так вот: как всегда, с песнями, в тряских грузовиках мы прибывали на колхозный стан, где нас ожидала опять она же – царица полей, сваленная в огромные кучи – прямо египетские пирамиды!
Теперь царицу надо было раздеть. То есть очистить початки от листьев, шершавых и плотно прилегающих к её зубастому телу. А между листьями и початком были шёлковые волоски, иногда каштановые, иногда золотистые. И если кукурузные листья больно ранили руки, то волоски (со смешным названием – «рыльца») нежно ласкали…
Итак, подстелив под себя куртки или коврики, мы усаживались на этих кукурузных кучах, плотно, как мухи, и начинали свой кропотливый очистительный труд. Надо сказать, что крепкие, жёсткие, (особенно верхние – точно из наждачной бумаги) листья не очень-то хотели расставаться с родным початком. И каждый раз нужно было применять насилие. Опять же в ход шёл метод отвинчивания – на этот раз листьев от початка. После чего початок летел в чистую кучу, а листья и шёлковые волоски бросались тут же. И так – початок за початком, час за часом…
Октябрь – и на юге уже не жарок. По ночам случаются заморозки, и вся куча промерзает насквозь, так что каждый початок превращается как бы в ледышку, в такой ледяной золотой слиток. Сидеть целый день на этих ледяных слитках ой как не жарко!
Уже минут через пятнадцать… да что там пятнадцать! я чувствовала его сразу, с самой первой минуты. Холод проникал очень быстро и очень глубоко: из недр кукурузной кучи – в недра сидящего на этой куче советского школьника… Леденела вся нижняя часть организма, и никакие фланелевые шаровары тут не спасали. И очень мёрзли, ныли от холода и порезов руки… Пальцы делались красными, как ошпаренными, и не хотели гнуться. Но нужно чистить и чистить… чистить и чистить… чистить и чистить…
Итак, берёшь в руки кукурузный початок, иногда он покрыт инеем (ах, как это красиво, как это здорово смотрится: нежный иней на светло-зелёных листьях…) – и начинаешь отдирать эти мёрзлые листья: шурш, шурш, шурш, шурш… Золотой зубастый початок неохотно оголяется. Затем его – в правую руку, а левой рукой собираешь «конский хвост» листьев, и – хрусь, хрусь, хрусь, хрусь – вращаешь в противоположных направлениях початок и хвост… Початок похож на ракету с хвостом из светло-зелёного огня и дыма… да к тому же эти нежнейшие волоски… Что и говорить, кукуруза – красивое произведение природы! И полезное. Говорят, хрюшки колхозные очень даже царицу полей любят. Мы тоже её жуём, если попадаются початки с молочными зёрнами. Но в основной массе кукуруза к этому времени уже старая – об неё только зубы ломать.
Шурш-шурш, хрусь-хрусь, шурш-шурш, хрусь-хрусь, – а в мечтах только одно: приехать домой и залезть в горячую ванну… Шурш-шурш, хрусь-хрусь… Хрясссь!… – можно и об коленку в конце процедуры, для скорейшего отделения нужного от ненужного.
…Так мы и сидим – с песнями да шутками-прибаутками – на тех ледяных кучах каждую осень – год за годом… Наживая все мыслимые и немыслимые болезни и осложнения. Гнойные ангины да хронические бронхиты после осенней кукурузной кампании – это уж обязательно. И это далеко не всё! Но кого это волновало?… Школьному начальству, колхозному начальству и даже доброму и весёлому дедушке Хрущёву, а потом и его мудрым приемникам: Брежневу и Косыгину («две головы лучше одной», говорила моя бабушка) – никому из них дела не было до наших ангин и бронхитов. Им всем было на нас глубоко наплевать. Главное – выполнить план, желательно – перевыполнить, хорошо бы – досрочно…