же, что и его приёмный отец в своём письме»; «свидание длилось только несколько минут, ибо, отказав немедленно, она тотчас же уехала»879.
Как и Пушкин, Александрина умерла с уверенностью, что старый Геккерн желал разрушить семью Пушкина и соединить сына с Натальей. Это обстоятельство полностью объясняет происхождение её ошибки. Геккерн продиктовал письмо сыну, но это письмо заключало в себе не предложение руки и сердца, а отказ от видов на Натали.
На первый взгляд, версия Александрины не заслуживает доверия ввиду её абсурдности. Как мог кавалергард просить руки замужней дамы? Любому было понятно, что даже если бы Натали приняла предложение, у неё не было шансов получить от православной церкви разрешение на развод и вступление в брак с иноверцем. Тем более, что для развода не было причин, кроме безрассудных претензий французского подданного.
Однако слова Александрины находят подтверждение в самых ранних документах, исходивших от участников события.
1 марта 1837 г. отец Дантеса обратился к министру Нессельроде со следующими словами: «Г-жа Пушкина… могла бы дать удовлетворительный ответ (суду. – Р.С.), воспроизведя письмо, которое я потребовал от сына, – письмо… в котором он заявлял, что отказывается от каких бы то ни было видов на неё»880.
Выражение «иметь виды на женщину» подразумевало серьёзные намерения, иначе говоря, – намерение жениться на ней.
Письмо посла министру было написано в связи с судом над Жоржем. Голландский посол предложил вызвать вдову в суд, чтобы она рассказала о письме Дантеса. Судьи намеревались допросить вдову, так что дипломату приходилось взвешивать каждое слово.
О чём говорили Наталья и Дантес и чем кончилось свидание? Ответ на этот вопрос даёт дневник Барятинской. 22–23 октября она занесла в дневник следующие фразы о Дантесе: «…его отвергла г-жа Пушкина, поэтому он и хочет жениться (на ней, Марии Барятинской. – Р.С.). С досады!»
Пушкиной надо было выяснить, справедливы ли слухи о готовившемся сватовстве Дантеса к юной Барятинской. Офицеру пришлось держать ответ за своё поведение. Объяснения Жоржа не удовлетворили женщину. Дантесу надо было доказать, что он имеет виды, но не на Барятинскую, а на Пушкину, и он сделал ей предложение. Будучи матерью семейства, имея на руках четырёх детей, Наталия, естественно, отвергла фантастическое предложение поручика.
Двое молодых людей любили друг друга, но по-разному. Дантес был влюблён без памяти и явно потерял голову. Наталья сохраняла трезвый взгляд. Она одержала победу над соперницей, но принимать предложение, не имевшее никакого реального смысла, она вовсе не собиралась, как не собиралась жертвовать своей репутацией добродетельной жены.
Жорж Дантес был достаточно откровенен с приёмным отцом. В любом случае он должен был сообщить Геккерну о свидании с Натальей. В свете уже толковали об этом событии со слов Трубецкого и Барятинских. Поведение Жоржа грозило разрушить матримониальные планы дипломата. Понятно, почему посол категорически потребовал от сына составить письмо с отказом от видов на Пушкину. Если бы поручик не дал опрометчивых обещаний даме сердца, отцу не понадобилось бы опровергать их особой нотой.
Неожиданно сын отказался повиноваться покровителю. Объясняя своё сопротивление, Жорж писал отцу: «…ты и сам догадался, что я потерял голову из-за неё, а наблюдая перемены в моём поведении и характере, окончательно в этом утвердился»881. Чтобы добиться своего, Геккерн вступил в торг с Дантесом и прибегнул к дипломатическим уловкам. Сговор между отцом и сыном стоил жизни Пушкину882.
Суть сговора Жорж чётко изложил в письме барону от 17 октября. Кавалергард чуждался грубых выражений, тем не менее его слова были исполнены цинизма. Поручик просил Геккерна без промедления, в тот же вечер на рауте улучить момент и внушить Пушкиной, «будто полагаешь, что бывают и более близкие отношения, чем существующие (между Дантесом и Натали. – Р.С.), поскольку ты сумеешь дать ей понять, что, по крайней мере, судя по её поведению со мной, такие отношения должны быть»883. Вызывающие по содержанию речи, сообща сочинённые Геккернами, не лишены были комизма. Старик, погрязший в разврате, должен был объяснить женщине, имевшей четырёх детей, что «бывают более близкие отношения», нежели платонические узы, связующие её с Жоржем.
Продолжая наставления старшему Геккерну, молодой человек писал: «…она ни в коем случае не должна заподозрить, что этот разговор подстроен заранее… Всё-таки было бы осмотрительно, если бы ты не сразу стал просить её принять меня, ты мог бы сделать это в следующий раз»884. Отвергнутый Пушкиной, Жорж просил покровителя устроить так, чтобы любимая женщина его «приняла», иначе говоря, отдалась ему. Слова Дантеса устраняют все сомнения. Во время тайного свидания его постигло полное фиаско, после чего отцу удалось убедить сына, что без его помощи ему никогда не удастся овладеть этой женщиной.
До сих пор никто не задумался над вопросом, почему Геккерн решился завести с Пушкиной рискованный разговор, касавшийся её интимной жизни, а сын поверил тому, что отец может склонить красавицу к сожительству с ним? Совершенно очевидно, что всё это было бы невозможно, если бы дипломат не завязал доверительных отношений с Натали в предыдущий период, когда жене поэта покровительствовали приятельницы Геккерна и за ней ухаживал император. Противоестественная ориентация барона исключала какие бы то ни было чувства к красавице, что порождало иллюзию бескорыстия. Отношения министра с Пушкиной были таковы, что он мог запросто навестить её и вручить письмо.
Поведение поручика было более чем двусмысленным. Отношения с Натали касались его одного, и участие третьего лица грозило оглаской и скандалом. Обеспокоенный тем, что Натали догадается о его сговоре с отцом, Дантес хотел убедить её, что посол действует всецело по своей инициативе. С этой целью кавалергард просил Геккерна остерегаться и в своём объяснении с Натали не «употреблять выражения, которые были в том письме»885.
О каком письме шла речь? По всей видимости, о той самой «ноте», которую отец продиктовал сыну и тут же отнёс Пушкиной. Об этой «ноте» Геккерн счёл необходимым сообщить министру Нессельроде: «Письмо (Пушкиной с отказом от видов не неё. – Р.С.) отнёс я сам и вручил его в собственные руки»886. Поведение посла шло вразрез со всеми правилами дипломатического этикета. Министр мог в крайнем случае принести собственное послание, но не записку поручика. «Нота», вручённая Пушкиной, была составлена опытным дипломатом, и поручик тревожился, что Геккерн употребит привычные выражения в устной беседе с ней. Если 16–17 октября Дантес опасался, что Пушкина узнает некоторые выражения из письма, это значит, что она получила памятное послание незадолго до 16 октября.
Сделанные наблюдения позволяют уточнить датировку событий. В первой половине октября Наталья Николаевна имела рандеву с Жоржем. Геккерн вскоре же