законы тут совершенно неочевидны, сплетаясь в завихрениях шиповника, и мне придётся исколоть пальцы о веретено, чтобы во всем разобраться. Наверное, Еве было ещё хуже. Я-то наблюдала за всем снаружи, а она оказалась заперта во лжи, в которой сама себя убедила, чтобы не сойти с ума, как Индия Морган Фелпс или её мать.
Оба моих телефона дома, сотовый и стационарный, продолжают звонить, но я знаю, что лучше не отвечать. Мне ли не знать, что может просочиться через трубку телефона. Я понимаю, что мои психоактивные тираны хотят, чтобы я ответила, но я знаю, что они лгут, сукины дети. Лжецы всегда рассчитывают на то, что мы не распознаем ложь, когда её услышим. Даже если, словно заблудившиеся волки, мы лжём сами себе.
Я налила бедной, несчастной Еве-волчице ванну с йодной водой цвета кока-колы прямо из Сайчуата[90], а значит, в некотором смысле прямиком из моря. Абалин отправилась погулять и покурить, рассердившаяся на меня за то, что я сделала, и испуганная. Мы ненавидим всё, что нас пугает, чего мы не понимаем – а она могла понять Еву не больше, чем меня. Я следила за тем, чтобы вода была тёплой, чтобы отогнать холод, сковавший её безупречные хрустальные, молочно-кальцитовые вены. Я помогла ей забраться в ванну, и она легко сложилась там, как японский веер; колени, локти и рёбра, словно клавиши ксилофона, торчали из-под её грязной выбеленной шкуры. Мне было больно смотреть на её ужасную худобу. Надо бы выяснить, что едят волки-призраки. Я использовала мятное мыло Абалин, чтобы отмыть её от грязи. Я обнаружила на голове у неё множество порезов, царапин и язв, а также потроха и обломки веток, запутавшиеся в каштановой гриве её волос, и тщательно всё это удалила; под конец она засияла от чистоты, словно я использовала соль и святую воду. Можно сказать, что я окрестила её в хлорке и шампуне. Но когда водишь за нос обманщиков, выходит так, что ни ангелы неба, ни демоны тьмы[91] не смогут разлучить мою душу с душой той, кто, как я свято верю, существовал на самом деле. Даже Абалин это не под силу, и не важно, знает ли она, что я все ещё люблю её.
Вот и всё. Точнее, это то, что я позволяю себе сейчас рассказать. История волка, который кричал: «Девочка!» Волчицы, рядом с которой не оказалось никого, кроме меня, чтобы наконец-то её услышать. Однажды её выследили и пригвоздили к стене, и я вырвала холодные железные гвозди из её шкуры и мозолистой подушечки окровавленной лапы. Это чересчур, конечно. Не самое достойное завершение моей истории. Но я уже столько часов провела за печатной машинкой, что не сосчитать; явно очень много, поскольку в самом начале солнце садилось, а теперь встаёт. Я такая сонная. Не могу припомнить, чтобы хоть когда-нибудь мне так сильно хотелось спать. Но вот и всё, я добралась до финала, он у меня перед глазами, и это опровергает лживые рассказы Абалин о том, что когда-то существовала только одна Ева Кэннинг.
– Уходи, – стучится в моё окно ворона. Одна способна принести только горе, а две – счастье[92].
Не думай, что я этого не знаю. Не думай, что я тебя не вижу. Перед тем как лечь спать, я запечатаю своё окно семью горчичными зёрнами, семью крышками от бутылок и семью лавровыми листьями, и ты не будешь мне даже сниться, Абалин.
7/7/7/7
7/7
7
Семь
7
7/7
7/7/7/7
8
(ЗАПИСИ С АВТООТВЕТЧИКА)
Далее следует подборка телефонных сообщений, датированных последней неделей октября 2010 г. (приводятся только предложения о помощи, тревожные сообщения исключены из списка):
«Имп, слушай, [пауза] я знаю, что это странно, звонки и все такое. Особенно после той сцены на парковке на прошлой неделе. Это неловко смотрелось, и я сожалею о случившемся. Может быть, мне не стоило произносить те слова, которые я тебе тогда сказала. В любом случае [пауза] я беспокоюсь о тебе, Имп. Давай как-нибудь поговорим, хорошо? Думаю, было бы неплохо, если бы мы могли пообщаться». – Абалин Армитейдж.
«Индия, это администратор из кабинета доктора Огилви, я звоню, чтобы напомнить вам о сеансе, назначенном на послезавтра, в пять часов вечера. Пожалуйста, дайте нам знать, если вы не сможете прийти и нужно будет переносить дату. Спасибо».
«Привет, Имп. Ты не можешь постоянно пропускать свои смены. Я больше не могу закрывать на это глаза. Ты даже не удосужилась сообщить, что заболела, и я больше не могу позволять тебе вот так ускользать. Ты знаешь почему. Ты должны позвонить мне, как только прослушаешь это сообщение. Нам нужно поговорить». – Билл, мой бывший руководитель с работы.
«Индия, это доктор Огилви. Ты пропустила вчера свой сеанс в пять часов. Нам придётся взять за него оплату, поскольку ты заранее не оповестила об отмене. Раньше ты никогда не пропускала сеансов, либо заранее сообщала о переносе, поэтому я немного обеспокоена, особенно после нашей последней встречи. Позвони мне, когда тебе будет удобно». – Магдалина Огилви.
«Это снова Билл. Я оставлял сообщения тебе на мобильный и на стационарный телефоны, а ты так и не перезвонила. Я не понимаю, что происходит. Надеюсь, ты в порядке, но у меня нет другого выбора, кроме как тебя уволить. Мне правда жаль. Ты должна знать, я не хотел, чтобы до этого дошло. Ты всегда была отличным работником. Но ты просто не оставила мне выбора. В любом случае, приходи, когда сможешь, и забери причитающуюся тебе зарплату. Спасибо». – Билл (четвёртый звонок за четыре дня).
«Имп, это снова Абалин. Пожалуйста, позвони мне». – (второй звонок).
«Индия, это тётя Элейн. Сегодня утром мне звонил твой психиатр. Она говорит, что ты пропустила свой последний приём и даже не удосужилась позвонить. Это не похоже на тебя, и она со мной согласилась. Она волнуется, и я тоже. Позвони мне, детка. Дай мне знать, что с тобой всё в порядке».
«Индия, это снова доктор Огилви. Я вчера разговаривала с твоей тётей, и она сказала, что не общалась с тобой уже пару недель. К тому же, как мне известно, тебе необходимо пополнить запасы лекарств по двум рецептам. И… ну, раньше ты всегда своевременно связывалась со мной, когда тебе необходимо было перенести встречу. Пожалуйста, позвони». – Огилви (второй звонок).
«Это опять Абалин. Кажется, я тебя