часто ссорились?
– Наверное, не могли по-другому. Нас ожесточило пережитое.
Он кивнул и вновь закашлялся, как будто ему в легкие попал песок.
– Отдохни немного, потом дочитаешь.
Мысли Фриды вернулись в буковую рощу, и она вдруг рассмеялась. Сначала приглушенно и тихо, потом все громче, с хрюканьем и всхлипами.
– Чему ты смеешься?
Лоренцо с трудом оторвал голову от подушки и подозрительно приоткрыл один глаз. Фрида тряслась от смеха и едва могла говорить.
– Твой тощий белый зад, мелькающий среди деревьев… Листья, грязь на кровати… Мы что, с ума сошли?
Она облокотилась на подушки, держась за бока. Губы Лоренцо растянулись в улыбке.
– Мы сошли с ума от любви.
Он приоткрыл рот и тоже рассмеялся. Тонким, пронзительным смехом, идущим откуда-то сверху из груди. Он дрыгал ногами, и все его тщедушное, хрупкое тело тряслось. Из глаз потекли слезы, и он забарабанил худыми руками по матрасу. Фрида каталась по кровати, держась за ребра, по ее щекам текли слезы.
– Ах, как было чудесно! – вздохнула она. – Но этот твой белый зад… до того смешно…
Наконец смех утих, и Лоренцо вновь закашлялся.
– Хватит! – скомандовала Фрида. – Тебе вредно столько смеяться. Я приготовлю чай.
Она встала, отряхнула вышитую юбку, натянула красные чулки и небрежно откинула назад волосы. И лишь тогда заметила, что наступила оглушительная тишина. Сначала она не могла сообразить, в чем дело, и вдруг поняла: машинистка перестала печатать. Наверное, решила выпить чаю.
– Кто-то идет, Королева Пчел? Я не хочу никого видеть, – прохрипел Лоренцо, махнув рукой в сторону двери.
Услышав на лестнице торопливые шаги, Фрида нахмурилась. Неужели она пригласила кого-то на чай и забыла?
Дверь распахнулась. Машинистка яростно тыкала в воздух зонтом, размахивала руками, прыгала туда-сюда в дверном проеме и корчила гримасы, будто не в силах говорить.
Фрида метнулась к ней.
– Что случилось, моя дорогая?
– Никогда, ни за что я не стану печатать… такую мерзость! – Ее лицо вспыхнуло, верхняя губа брезгливо изогнулась. – Вы меня оскорбляете этими гадостями!
Женщина развернулась и гневно протопала вниз по лестнице.
Лоренцо приподнялся на локте и слабо воскликнул:
– Это сердечная история любви!
Хлопнула входная дверь, зазвенели стекла в оконных рамах. Фрида неуверенно повернулась к Лоренцо.
– Кто теперь будет печатать, милый?
Лоренцо бросил на нее умоляющий взгляд.
– О нет! Ты обещал, сто лет назад. Я сказала, что никогда не напечатаю ни одной твоей работы, а ты пообещал, что никогда не попросишь.
– Я и не просил, – ответил он. – Но этот роман – бомба. Революция.
– Вот именно. Значит, его никто не напечатает. И не опубликует. А у нас кончились деньги.
Лоренцо радостно засмеялся, сияя глазами и возбужденно стуча по одеялу.
– Я сам его опубликую. Брошу в лицо всему миру. Вот увидишь, мы обхитрим идиотов-цензоров.
– Если ты и вправду этого хочешь, так и сделаем.
Фрида вспомнила его предыдущую книгу, которую запретили и сожгли – тысячу одиннадцать экземпляров публично казнили в Лондоне. Это была сокрушительная, печальная новость. Но они не могли терять время. У Фриды порой появлялось чувство, что это его последняя работа, последний великий роман.
– Плевать на цензоров! Пусть эти проклятые пуритане меня проклинают. Пусть взвоют. Только, ради бога, не показывай этот роман своей матери.
– Она не увидит этой книги, обещаю.
– Я переплету его в бумагу тутового цвета. И сам нарисую феникса для обложки, да, черного феникса.
Он выпрямился, и его глаза сверкнули павлиньей синевой.
– Давай бросим небольшую бомбу в кринолин всемирного лицемерия!
– Если мы не сможем найти машинистку, как мы его издадим?
– Я знаю одну типографию во Флоренции. Там никто не умеет читать, тем более по-английски. А продажей займусь сам.
В голосе Лоренцо звучали уверенность и вызов. Уловив его настроение, Фрида взволнованно захлопала в ладоши, и серебряные браслеты заскользили вверх и вниз по ее рукам, ослепляя блеском. Лоренцо вновь откинулся на изголовье, сотрясаясь от удушливого кашля и бессильно хлопая себя костлявыми руками по груди.
– Давай пить чай, – решительно сказала она. – А потом прочтешь мне новую главу «Леди Ч.», и мы вспомним все хорошее, а его было немало.
Поставив на поднос красный эмалированный чайник и две щербленые чашки с треснутыми блюдцами, Фрида услышала с улицы веселые голоса, и у нее екнуло сердце. Фрида вытянула шею. Да, Барби с Эльзой вернулись из Флоренции: под мышками зажаты покупки, завернутые в коричневую бумагу, на новых шляпах развеваются желтые ленты.
Она потянулась к верхней полке, где хранила свой лучший фарфор: чайный сервиз с золотой каймой, расписанный жимолостью, взяла две чашки с блюдцами и поставила на поднос. Посмотрев на разнокалиберную посуду, с трещинами, переливающуюся, с золотыми ободками, она впервые за долгое время ощутила настоящее удовольствие. Каждая чашка представляла какую-то грань ее самой. Несмотря ни на что, эти растерзанные кусочки ее личности ловили свет, сияли золотом, вились и расцветали, словно полевые цветы.
Фрида подумала, что всю свою жизнь долго и упорно боролась за право быть собой. Уехала из Меца, чтобы найти себя, а вместо этого превратилась в миссис Уикли, снежный цветок Эрнеста. Обрела себя с Отто и вновь потеряла, превратившись в миссис Лоуренс, в целую галерею вымышленных героинь, палимпсестов, родившихся в воображении Лоренцо. И скоро обнаружила, что, потеряв детей, осталась без жизненно важной части себя. И что такое она сама?
Ее «я» ускользало, не давалось в руки. Фрида знала: чтобы найти себя, нужна смелость. Лишь это открытие подарит свободу. А ее «я» всегда просачивалось сквозь пальцы, сменяясь очередной искаженной версией. Словно она прожила всю свою жизнь в зеркальном зале. Но теперь – в обществе дочерей, писем от Монти и Лоренцо, поглощенного своим самым смелым романом и усмиренного итальянским солнцем, разбивающимся о стены, – теперь она почувствовала высшее торжество бесконечности.
Она поставила на поднос маленькую баночку с диким розмарином, любуясь крошечными фиолетовыми цветочками и вдыхая насыщенный древесный аромат. Все эти незначительные мелочи – чашки на подносе, чтение Лоренцо, радость от возвращения девочек – огромное чудо жизни. Это и есть она сама.
Фрида распахнула окно. Розовый шар солнца, постепенно угасая, сонно опускался за край земли. Она помахала дочерям, и те помахали в ответ, высоко подняв свертки, как трофеи.
– Покажите, что купили во Флоренции! Правда, это самый чудесный город на свете?
Историческая справка
ФРИДА РАВАЛЬИ, В ДЕВИЧЕСТВЕ ФОН РИХТХОФЕН, ТАКЖЕ ИЗВЕСТНАЯ КАК ФРИДА ЛОУРЕНС И ФРИДА УИКЛИ
Фрида так и не смирилась с потерей детей. Она искала встреч с ними, несмотря на постановление суда, запрещающее любые контакты, пока каждый из детей не достигнет совершеннолетия. В возрасте двадцати одного