Читать интересную книгу В постели с Президентом - Владимир Романовский

— Ну и детство у тебя было, наверное, — сказал Лерой. — Ад кромешный.

— Нет. Детство как детство.

— Нужно было попробовать альтернативы.

— Прости, как? Какие альтернативы?

— Не знаю, — сказал Лерой. — Литературу елизаветинского периода?

— А, да. Искусство, — Ладлоу издал смешок. — Мне некоторое время было интересно, признаюсь. Но что такое искусство как не толпа жалких неудачников, жаждущих абсолютной власти и ноющих о невозможности ее достижения?

— Есть также амбиция, — заметил Лерой.

— Амбиция есть средство приобретения власти путем завоевывания любви аудитории, — высокопарно сказал Ладлоу, и это в иное время рассмешило бы Лероя. — Я приучил себя не удовлетворяться заменителями.

— Ты пурист, — предположил Лерой, прижимая язык к верхним зубам. Вроде бы на месте.

— Я реалист. Например, одна из причин, по которой я сейчас с тобой беседую — мне нужно выговориться, чтобы не было соблазна делиться впечатлениями с незнакомцами, или членами моей семьи, которые могли бы заявить о моих впечатлениях в полицию. Кстати, зачем бы им было на меня стучать, как ты думаешь? Материальной выгоды нет. А все дело во власти. Посадить самого неуловимого преступника в истории за решетку, держать в дрожащих пальцах нить его жизни, злорадствовать — это ли не власть?

— Может, кто-нибудь из них пожалел бы твои будущие жертвы, — предположил Лерой.

— Перестань, — сказал Ладлоу. — Мы здесь все взрослые, Лерой. Если бы какая-нибудь группа людей действительно вознамерилась бы освободить человечество от невзгод, я бы, наверное, к ним присоединился, потому что, черт тебя возьми, я-то как раз очень сочувствую человечеству. Я плоть от плоти человечества. Но каждая якобы попытка спасти человечество, если присмотреться, оказывается просто еще одной попыткой захватить власть. Все эти революционные спасатели рассуждают о справедливости и сочувствии до того как, растоптав и иногда физически уничтожив оппозицию, обнаруживают, что позиции их крепки. Треп некоторое время продолжается, но действий нет.

— О политической философии мне ничего не известно, — сказал Лерой. Он бы покачал с сожалением головой, если бы не знал, что будет больно. — А героин ты не пробовал?

Ладлоу еще раз его ударил.

— Счастье, по определению, приходит вспышками, или волнами. Рано или поздно наступает насыщение. И тогда, — сказал Ладлоу, — ты ищешь что-нибудь новое. Кроме того, люди меняются с возрастом. Думаю, что к пятидесяти годам я переменюсь. В пятьдесят лет власть привлекает гораздо меньше. Комфорт важнее, и, да, любовь тоже важнее. Может, займусь благотворительностью. Но хотелось бы уйти на высокой ноте. Думаю, что финальным аккордом будет женщина Президента. Последний акт. К несчастью, среди них нет красивых. Не знаю, почему, может, для того, чтобы быть выбранным в Белый Дом нужно иметь некрасивую жену, дабы избиратели не чувствовали себя в очередной раз ущемленными. Но если появится красивая, а мне еще не будет пятидесяти, черт с ним, сделаю и закрою счет. Конечно, настоящая власть вовсе не там, но восприятие порой не менее важно, чем реальность, а большинство людей действительно воспринимают Президента, как самого могущественного человека на планете. Ты об этом знаешь, Лерой, или — мсье Ле Руа? Может ты и американец по рождению, но методы у тебя явно французские. — Он усмехнулся. Лерой откинул назад голову, чтобы уменьшить течение крови из носа. — Сперва, — сообщил ему Ладлоу, — я думал, что гады из Лангли на меня вышли, хотя зачем это им — я не мог себе представить. Вскоре я понял, что Лангли не при чем. У всего этого цирка, что ты устроил, был явно французский привкус, а уж использование женщины-любителя и участие ее в засаде — ну, знаешь! Темненькие безусловно используют женщин, и всегда использовали, но в романтизме их обвинить нельзя. Дай женщине женскую работу, пусть она следует инструкциям свято, пусть задушит или отравит кого-нибудь, и быстро уйдет — да, конечно. Но ЦРУ никогда не сунет юбконосительницу в дело, требующее импровизации. Есть классический рассказ Эдгара Аллана По о парне, который говорит, что если хочешь что-нибудь спрятать, прячь там, где никто не будет искать — у всех на виду. Рассказу полтора столетия, но девушки остаются девушками. Они всегда находят самые худшие места для прятанья. Можно было бы повесить табличку над каждым, с надписью «Здесь камера». То бишь — морозильник, матрас, коробка из-под обуви, конверт, приклеенный к раковине. Все, что мне понадобилось сделать — определить каждый трансмиттер и заблокировать сигнал. Ты позволил ей и в этом доме, в засаде, действовать по ее усмотрению. В результате — главный агрегат находится в подвале, а не закопан в чей-нибудь газон в пятидесяти ярдах, и не стоит просто на крыльце, замаскированный под мусорное ведро. Я не знаю, кто спит с хозяйкой этого дома, но рядом с агрегатом в подвале нашлась бейсбольная бита. Как удобно.

Гвен захотелось заплакать. Бравада Лероя — жалкая. Вот он сидит, беспомощный, побитый, в крови и синяках. Она поняла, что теряет сознание. Она сжала зубы. С усилием она направила глаза на галстук Ладлоу. Постепенно, реальность снова вошла в фокус.

— …крестовый поход в одиночку, — говорил Ладлоу. — Очень благородно. Семьсот человек убили за год только в этом городе. И, знаешь, из тех двух дюжин, которых я отправил на тот свет за последние пять лет, ни один не был приятным человеком. Тебе бы самому они ужасно не понравились, Лерой. Все они были мелочны, бесполезны, обуза для общества.

— С каких это пор мы вдруг заботимся об обществе? — хрипло спросил Лерой. — Какие-то бессмысленности пошли вдруг, мужик. — Он снова запрокинул голову.

— Мне жалко общества. Когда-то в прошлом, в генный код человечества вкралась ошибка. И теперь планета перенаселена. Чтобы содержать все эти лишние миллиарды, тонны генетически измененной еды производятся каждый день, каждый час. Индивидуализм задавлен. Эстаблишмент заигрывает с невеждами и с жадными. Мы истратили невосполнимые ресурсы, и я не только ископаемые имею в виду. За последние полвека не было в мире ни живописи, ни музыки, ни архитектуры — ничего. Человеческий гений безнадежно разжижен. Человечество вошло в сенильную стадию благодаря падению белого человека. Белый человек стал слаб, Лерой, но кто его заменит? Кандидатов нет. Мы научили и натренировали других, но есть свидетельства, что они не смогут поддерживать цивилизацию. Они ее даже принять толком не могут. Их намного больше, и они яростные, эти языческие орды, но среди них нет ни архитекторов, ни инженеров, ни физиков, ни художников. И они всё размножаются. Миллионы новых раковых клеток на теле человечества рождаются каждый день, миллионы жадных ртов, потребляющих не производя, и все они религиозны, конечно же, и религия их называется — Качание Прав. Большинство из них не умерло в младенчестве благодаря медицине белого человека. Многие из них не умерли от голода благодаря изобретательности и работоспособности белого человека. Они рожают генетически неполноценных детей. И что же — скажешь, что если бы Бог существовал, Он допустил бы такое? Эти тьмы недоразвитых детей, которые знают только слово «Дай!» — допустил бы? Нам не нужно даже ждать окончательной природной катастрофы, поскольку в течении тридцати или менее лет у нас кончится нефть. Самолеты не будут летать, танки не будут ездить. Вообрази себе Северную Америку, подмятую злобными миллионами латиноамериканцев с юга, Европу, по которой пройдут катком сердитые черные из Африки и арабы с Ближнего Востока, Россию, разорванную на части дикарями из Индии и Китая. Нам нечем остановить эти орды, нечего противопоставить их примитивной ярости. Они разрушат все, включая нас самих, и не сумеют ничего построить заново, поскольку строительство не является частью их генетической структуры. Здания будут разрушаться, потекут контейнеры с атомными отходами, начнут гнить поля. Болезни и голод докончат дело. Сидя вокруг доисторического костра, остатки человечества будут общаться между собой с помощью неразборчивого кряканья, поскольку язык тоже выйдет из употребления. Нравится? А кто виноват? Я скажу тебе, кто. «Плодитесь и размножайтесь» — помнишь такое? «Будь милосерден. Каждая индивидуальная жизнь — святое. Ни одна жизнь не ценнее другой». И так далее. Что ж, надеюсь, что результаты всех удовлетворили. Западная медицина и западные технологии привели к взрыву рождаемости в Индии и Китае. Вместо того, чтобы закрыть и запереть дверь, Запад открыл ее, позволив всем этим бесполезным, бесталанным, безмозглым толпам из экзотических стран проникнуть в себя. И сегодня белый человек, ослабленный христианской доктриной, не имеет достаточно силы воли, чтобы выставить человекоподобную саранчу обратно за дверь.

— Гитлер пытался, — сказал Лерой. — Смилуйся и дай мне аспирина, претенциозный [непеч.].