Читать интересную книгу Лицо несчастья - Хуан Онетти

Особенно раздражало меня воспоминание о нашей последней встрече, необъяснимость его лжи – я никак не мог понять того, что Хулиан, рискуя быть схваченным, пришел ко мне только затем, чтобы солгать в последний раз. Бетти вызывала у меня лишь жалость и отвращение; но я поверил тому, что она рассказала, ведь я всегда знал, что жизнь – сплошная подлость.

Голубой «форд» рычал, взбираясь по склону, там, за домиком в швейцарском стиле с красной крышей; затем машина появилась на дороге и, проехав вдоль галереи, остановилась у входа в гостиницу. Я видел, как из автомобиля вышел полицейский в вылинявшем летнем мундире, какой-то необыкновенно высокий, худощавый мужчина в полосатом костюме и светловолосый молодой человек, одетый во все серое, он был без шляпы и почему-то все время улыбался, держа пальцами сигарету у рта.

Управляющий, неторопливо спустившись с лестницы, подошел к прибывшим, а из-за колонны, что возле главного входа, появился вчерашний официант; его темно-каштановые волосы блестели на солнце. Они говорили, почти не жестикулируя, не двигаясь с места; лишь управляющий то и дело доставал из внутреннего кармана пиджака платок, вытирал губы и снова засовывал в карман, а через несколько секунд опять быстрым движением вынимал его и снова проводил им по губам. Я заглянул в комнату, чтобы убедиться, что Бетти исчезла, и вышел снова на галерею, наблюдая как бы со стороны за собственными движениями, ощущая постепенно возвращающееся ко мне желание жить, что-то делать: мне казалось, руки мои ласкают и гладят все, к чему прикасаются; я чувствовал, что счастлив в это утро и что, возможно, меня ожидают впереди столь же прекрасные дни.

Я заметил, что официант как будто разглядывал что-то на земле, а остальные четверо время от времени оборачивались, бросая на меня изучающе-рассеянные взгляды. Светловолосый молодой человек далеко отшвырнул сигарету, я же вдруг, широко улыбнувшись, кивком поздоровался с управляющим и сразу же, не ожидая, пока он, все так же вытирая рот платком и глядя в мою сторону, ответит мне наклоном головы, помахал ему в знак приветствия и вернулся в комнату, чтобы наконец одеться.

Войдя в ресторан, я какое-то мгновение смотрел, как завтракают отдыхающие, потом решил выпить рюмку можжевеловой, только рюмку, и, купив в баре сигареты, спустился к группе мужчин, стоявших внизу, у лестницы. Управляющий, повернувшись, поздоровался со мной, и тут я заметил, что подбородок его едва заметно мелко дрожит. Я что-то сказал, они продолжали разговаривать между собой, светловолосый молодой человек, подойдя, прикоснулся к моей руке. Все замолчали, а мы со светловолосым смотрели друг на друга, улыбаясь. Я предложил ему сигарету, и он закурил, не сводя с меня глаз; потом отступил на несколько шагов и вновь внимательно посмотрел на меня. Возможно, ему никогда не доводилось видеть лицо счастливого человека, а я в тот момент был действительно счастлив. Повернувшись ко мне спиной, светловолосый подошел к ближайшему дереву и прислонился к нему плечом. Все происходящее имело, очевидно, какой-то смысл, и, не понимая еще, в чем дело, я почувствовал, что надо выразить согласие, и закивал головой. Тогда высокий сказал:

– Ну что, доедем до пляжа в машине?

Я шагнул к автомобилю и сел на переднее сиденье. Высокий и светловолосый сели сзади. Полицейский неторопливо взялся за руль и тронул машину. В тишине спокойного утра автомобиль резко сорвался с места; я вдыхал дымок сигареты, которую курил молодой человек, чувствовал молчаливую сдержанность высокого: в этом молчании и сдержанности была какая-то решимость. Когда мы подъехали к пляжу, машина затормозила у гряды сероватых камней, отделявших пляж от дороги. Выйдя из автомобиля, мы перелезли через камни и направились к морю. Я шел рядом со светловолосым молодым человеком.

На берегу мы остановились. Все четверо молчали; галстуки наши развевались на ветру. Мы снова закурили.

– Погода какая-то переменчивая, – заметил я.

– Пошли? – спросил светловолосый.

Высокий мужчина, одетый в полосатый костюм, дотронулся рукой до груди молодого человека и сказал серьезно:

– Заметьте: отсюда до дюн две куадры.[3] Ровно две куадры. Ни больше, ни меньше.

Светловолосый улыбнулся, пожав плечами, как будто это не имело никакого значения. И снова с улыбкой посмотрел на меня.

– Поехали, – сказал я и направился к автомобилю. Едва я собрался открыть дверцу, высокий остановил меня.

– Нет, – пояснил он. – Это здесь, рядом.

Впереди виднелось некое подобие кирпичного сарая, на стенах которого от сырости выступили пятна. Крыша была из оцинкованного железа. Над дверью темнела какая-то надпись. Мы ждали, пока подойдет полицейский с ключами. Обернувшись к морю, я наблюдал, как наступающий полдень разливается по пляжу; сняв висячий замок, полицейский впустил нас, и мы погрузились во мрак и неожиданную прохладу. Поблескивали просмоленные балки, с потолка свисали куски толстого холста. Пока мы продвигались в серой полутьме, мне казалось, что сарай с каждым шагом как бы расширяется, отдаляя меня от стоящего в центре грубо сколоченного стола. Я смотрел на вытянутый контур, застывший на нем, и думал: «Кто же учит мертвых так держать себя после смерти?» С одного из углов стола все время капало, и на полу образовалась небольшая лужица. Какой-то мужчина, босой, в рубашке, открывавшей загорелую грудь, приблизился, закашлявшись, к столу; он попытался заткнуть пальцем дырку, из которой сочилась вода, но блестящая струйка потекла по его указательному пальцу. Протянув руку, высокий откинул парусину, открыв лицо покойника. Я смотрел в пространство, на застывшую в свете дверного проема руку, держащую край парусины за металлические кольца. Когда я перевел взгляд на светловолосого молодого человека, лицо мое стало печальным.

– Смотрите же, – сказал высокий мужчина.

И тут я увидел запрокинутое лицо той девушки, все в лиловых кровоподтеках, с проступавшими сквозь них фиолетово-красными и голубоватыми пятнами; голова ее, казалось, вот-вот упадет, отделившись от тела, если вдруг кто-то громко заговорит или стукнет каблуком по полу или, спустя какое-то время, сама по себе.

В глубине сарая кто-то начал произносить какие-то слова, безликим, хрипловатым голосом, обращаясь, видимо, ко мне. К кому же еще?

– Кожа на руках и ногах слегка поцарапана и местами содрана, под ногтями – следы ила и песка. Ни ран, ни ссадин на кистях рук нет. Но чуть выше запястья и ближе к локтю видны многочисленные кровоподтеки – поперечные полосы, являющиеся следствием сильного давления на верхние конечности.

Я не знал, кто говорит, и не испытывал желания задавать вопросы. Я хотел лишь одного: тишины – и мысленно повторял это слово как молитву; это был мой единственный способ защиты. Тишины для нас обоих. Подойдя к столу чуть ближе, я прикоснулся к твердой округлости ее лба. Возможно, те пятеро ожидали какой-то иной реакции; в тот момент я действительно был готов на все. Из глубины сарая по-прежнему доносился грубый невыразительный голос:

– Лицо покрыто голубовато-кровянистой слизью, текущей изо рта и носа. Тщательно обмыв тело, мы обнаружили около рта огромную ссадину с кровоподтеком и глубокие следы ногтей. Аналогичные следы видны под правым глазом, нижнее веко которого сильно повреждено. Кроме ран, свидетельствующих о насилии и совершенно очевидно нанесенных, когда жертва была еще жива, на лице имеются многочисленные царапины без кровоподтеков, без покраснений, появившиеся, видимо, вследствие трения тела о песок. С обеих сторон гортани обнаружена инфильтрация сгустков крови. Большая часть кожного покрова уже тронута разложением, что не мешает, однако, различить следы ссадин и ран. В трахеях и бронхах содержится некоторое количество мутной темноватой жидкости, смешанной с песком.

Прекрасная молитва по усопшей; все было кончено. Склонившись, я поцеловал ее в лоб, потом, из сострадания и любви, прикоснулся губами к розоватой жидкости, пузырьками застывшей меж ее губ.

Голова ее с мертвенно-жесткими волосами, приплюснутый нос, темная линия рта с опущенными вниз, наподобие серпа, уголками безжизненных губ, покрытых капельками воды, по-прежнему были неподвижны, неизменны в этой отвратительно пахнущей полутьме и только будто тяжелели прямо на лазах: тяжелели скулы, лоб, упрямо замерший подбородок… Высокий мужчина и тот, светловолосый, все время говорили мне что-то – то один, то другой, – казалось, они играют в какую-то игру, задавая по очереди один и тот же вопрос. Затем высокий, опустив край парусины, подскочил ко мне и начал трясти за лацканы. Но достаточно было заглянуть в его глаза, чтобы понять: он не верил в то, что делал, говорил; и, когда я устало улыбнулся ему в ответ, он тут же, злобно оскалившись, разжал руки.

– Я понимаю, догадываюсь: у вас есть дочь. Не беспокойтесь, я подпишу все, что вы захотите, не читая. Как ни странно, но вы на ложном пути. Впрочем, это не имеет никакого значения. Теперь ничто не имеет значения, даже это…