Читать интересную книгу Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана (Том 1) - Б Рошфор

В то время когда писалось это письмо - в середине лета - был у неё и ещё повод чувствовать себя счастливой. Ныне она штудировала не только карту наслаждений - её она знала уже наизусть - но начала знакомиться и с картой светской жизни. Теперь вторую половину дня она проводила на рю Сент-Оноре в прекрасном палаццо мадам де Делай, богатой вдовы одного генерального откупщика налогов, у которой в салоне собирался кружок духовного содержания. Герцог, который её немного знал, - прежде всего благодаря её превосходной светской репутации, - сумел в ходе короткой встречи в Версале убедить, что будет ей обязан, если она "придаст светский блеск" одной мадемуазель, которой он хотел оказать благодеяние.

- Благодеяние по долгу чести! - добавил он, уточнив, что речь идет о сироте, отец которой служил под его командованием и пал год назад в битве под Винкельсеном. При этом герцогу пришла в голову пикантная идея: он заявил, что мадемуазель носит фамилию Ланж - поскольку уж давно звал Жанну "л'анже" - ангел, - а сам породил дьявола в её теле! Монсиньор умел шутить.

Мадам де Делай, разумеется, не верила ни слову из того, что говорил герцог. Но будучи строга в вопросах морали, должна была смириться с желанием герцога, хотя и сожалея, что ради бредней старого повесы должна отесывать какую-то девицу, которая может внести смятение в её салон, такой изысканный и избранный.

Увидев мадемуазель Ланж, она в тот же миг поняла, как ошибалась.

"- Мой Бог, - подумала она, впервые приветствуя застенчивую девушку, Мой Бог, как ей подходит это ангельское имя! Она и в самом деле ангел такая нежная, скромная, с такими чудными манерами, и вообще такая божественно прелестная."

А каким сдержанным тоном наш ангелок говорил! Из нескольких деликатных вопросов, которые мадам де Делай задала мадемуазель Ланж, она молниеносно сделала вывод, что этот скромный, чудный и застенчивый ангелок вообще не знает ничего о настоящей жизни! И так Жанна сделалась ангелом мадам де Делай, а герцог Орлеанский вырос в её глазах на двадцать пунктов и мог в дальнейшем причислять её к тем, кто говорил о нем хорошее.

В салоне мадам де Делай Жанна встречала бонтонных дам, знавших литературу, беседовавших о Лагарпе, Мармонтеле и прочих бессмертных тех времен. И Жанна научилась их хвалить, и дурно думать о Дидро и Жан-Жаке Руссо. Научилась плавно переходить из комнаты в комнату, смеяться, почти не открывая рта, и овладела прочими подобными премудростями приличного общества. Ей это не мешало - напротив! Она была, как мы уже сказали, счастлива. Счастлива тем, что могла понемногу посвящаться в тайны высшего света, для которого, как оказалось, была просто создана. Также как была создана для наслаждений, но это знала уже давно, открыв ещё в монастыре Святого сердца, в ту ночь, когда в лечебнице делила койку с мадемуазель де ля Феродье. Также как создана была для величайшей роскоши, избытка денег, которые в её глазах были частью очарования Луи. От матери, однако, уходила каждый день в черном капоте и также возвращалась. На вечерних визитах в салоне мадам Делай носила неброские туалеты, как дама из провинции, зато в Медальерном кабинете стоял специально для неё привезенный шкаф, а в нем пятьдесят туалетов, один ослепительнее и дороже другого. А рядом - большая, обитая серебром эбеновая шкатулка с драгоценностями - ожерелья, перстни, подвески, диадемы, которыми она покрывала свое нагое тело, и становилась похожа на ангела, сверкавшего золотом и самоцветами, что действовало на герцога, как красная тряпка на быка.

Вот так увешанная драгоценностями, разгуливала она однажды вечером в конце лета по комнате и вся сверкала в пламени свечей, которые отражались в изумрудах, пока Луи, нагой как змей, лежал, вытянувшись на постели, и молча с восхищением разглядывал её, - так вот, вдруг Жанна остановилась, уставившись на ноги любовника. Потом, приблизившись, склонилась к нему.

- Что это у тебя, дорогой? - спросила она, коснувшись ступни его левой ноги. - Это что, рисунок?

- Татуировка! - ответил он. - Она развернута, смотреть надо в зеркале!

И любопытная Жанна, подзуживаемая таинственной миной Луи, схватила в туалете маленькое зеркальце, приставив его так, чтобы отразилась в нем стопа Луи.

- Треугольник, - сказала она, - а это что? Ага, слово "Эгалите" "Равенство". Что это значит?

- О, - небрежно бросил он, - это масонский знак, эмблема.

- Для чего?

- Для того.

- Но если ты дал сделать такую татуировку, это что-то значит? Это какой-то знак?

Он засмеялся, заявив:

- Все слишком сложно, чтобы объяснить тебе. К тому же - это тайна братьев нашей ложи!

- Вот что!

И тут она заметила, что Луи посмеивается и хочет что-то ей сказать. Скользнув к нему на постель, она с серьезным видом уставилась на одну часть его герцогского тела.

- Вот если бы ты здесь велел татуировать ту эмблему, могло бы поместиться гораздо больше слов!

Прижалась поплотней к нему.

- Ну, дорогой, скажи мне, что это значит!

- Нет, - отрезал он. - Но я тебе доверю другую тайну. Ее - могу, она моя личная. Знаешь, кто носит такие татуировки?

- Нет, но теперь узнаю, мой дорогой!

- Дети моей крови!

- Твои дети? Герцог Шартрский и герцогиня де Бурбон?

- Я же сказал: дети моей крови! Ангел мой, теперь я открою тебе. У тех двоих вместо такой татуировки всего лишь несколько штрихов на правом плече, но те не несут ни какого смысла. Это всего лишь след от прививок!

- Ты хочешь сказать, что они вообще не твои родные дети?

- Моя жена изрядно порезвилась, - меланхолически вздохнул герцог.

- О!

- Татуировки я сделал только тем, о которых я уверен, что они мои!

- Вот это да! - Жанна залилась смехом. - И много их?

- Тс! - остановил он. - Тс! Уверен, ты ещё и спросишь, как их зовут!

- Конечно!

- Ты хочешь невозможного, мой ангел! Это скомпрометировало бы тех, с кем у меня был роман! И как бы сказал мой сын, герцог Шартрский: "Я джентльмен! Это стало тайной!"

- Скажи уж лучше, встало тайной! - выкрикнула Жанна, залившись безумным хохотом. Теперь она уже знала, что было главным в этом разговоре, который тут же оборвался, - и жаль, ведь мы могли узнать что-нибудь исторически важное.

А парой минут позднее все тот же ангел с балдахина, уже заботливо восстановленный, опять разбился об пол.. 4.

Через три дня, посреди ночи, Анна Рансон была разбужена странным шумом. Приняв его сперва за шум ветра, придя в себя и навострив уши она сообразила, что шум доносится из комнаты Жанны. Тогда толкнула мужа.

- Рансон!

- Ну... - промычал он.

- Ты слышишь?

- Что?

- Эти звуки... в комнате Жанны... Какие-то стоны. Ну вот!

Через минуту, запалив от кресала свечку, уже стучала в дверь. Теперь ей было ясно: Жанна стонала, икала и жаловалась.

- Жанна! Что с тобой?

- Иди к ней! - велел следовавший за ней Рансон.

Анна открыла дверь. В комнате Жанны тоже горела свеча, чье пламя вздрагивало при каждом порыве ветра. Согнувшись над умывальником, Жанна прижимала руку ко лбу, другой придерживала свои роскошные волосы. Ее рвало. К матери повернулось лицо, орошенное потом, с глазами, полными слез.

- Жанна, девочка моя!

- Мне стало плохо ещё в экипаже, на обратном пути, - прохрипела Жанна. - О, я больна!

- Ты не отравилась? Не перепила вина?

Жанна кивнула, соглашаясь - и её тут же вырвало, потом смогла договорить, что потом танцевала с монсиньором. В действительности - то они играли: носились по всем комнатам, борясь, пытаясь уложить друг друга то на, то под себя, переворачивая при этом мебель.

- Сходи вниз за водой, - бросила Анна мужу. И, оставшись наедине с Жанной, спросила прямо:

- Ты, часом, не беременна?

- Но, мамочка... ты плохо думаешь о монсиньоре!..

Ей ещё хватило сил коротко хохотнуть, но Анне было не до шуток и она произнесла банальную речь о том, что это, конечно, невозможно, немыслимо и совершенно исключено, но в то же время вполне возможно, вероятно и явно вытекает из ситуации. Но эта нервная и сбивчивая речь была прервана сообщением Жанны, что неделю назад у неё были месячные.

- Ах так! - протянула Анна, которую это успокоило и вместе с тем разочаровало. Рансон, вернувшийся с водой и стаканом, был удивлен её рассеянным взглядом.

- Ну что, - спросил он, - ей уже лучше?

- Во всяком случае, она не так больна, как кажется, - заявила Анна, сердито сунув дочери стакан воды.

- Я завтра буду в порядке, чтобы идти к мадам де Делай, - простонала Жанна, ложась. - Должен прийти мсье Мармонтель и я буду читать одно из его стихотворений!

- И я уверена, произведешь большое впечатление, - согласилась мать. Она не знала, как окажется права, когда на следующий день в четыре часа посреди изысканного салона мадам де Делай Жанна, облаченная в чисто белое платье, выглядящее столь же девственно, как одеяние Эсфири, и окруженная кружком любителей поэзии, среди которых был сам мсье Мармонтель и три академика, чьи имена история нам не сохранила, испытала сильнейший приступ тошноты, испачкала при этом паркет и упала в обморок.