Читать интересную книгу Интересная жизнь - Павел Нилин

Пуск первых поездов по Сибирской дороге воспринимался как сенсация, едва ли меньшая, чем сообщение о полете первых аэропланов.

Газеты и журналы на протяжении ряда лет то и дело возвращались к этой теме, особо выделяя мнение иностранцев о возможностях, которые открывает этот путь.

Подумать только, писали в газетах, впервые можно без всякой опаски и даже в сравнительно комфортабельных условиях пересечь до самого океана баснословно богатую и загадочную Сибирь, побывать в самых глухих и живописных местах, недавно еще доступных лишь кочевникам.

В кармане крылатки Бурденко хранил только что выпущенный путеводитель, подробно описывавший и удивительные удобства путешествия и дикие красоты Сибири.

Нарядную крылатку с блестящей застежкой в виде двух бронзовых львиных голов пришлось снять, потому что условия путешествия были, к сожалению, не для всех так комфортабельны, как описывалось в путеводителе.

Было нестерпимо жарко и душно в новом вагоне, остро пахнувшем свежей краской и до отказа набитом пассажирами, как на подбор бородатыми, в длиннополых домотканых рубахах и лаптях. Бурденко они уважительно называли барином или господином хорошим и просили помочь "хучь чем-нибудь".

Чуть позднее Бурденко снял с себя и галстук бабочкой, и пиджак, и брюки в полоску, заменив все это рубахой и холщовыми штанами, в которых обычно работал дома, помогая матери по хозяйству.

Так будет, пожалуй, проще, и легче, и натуральнее, тем более что он не барин и помочь этим людям ничем не может.

Люди эти назывались переселенцами, вернее, ходоками переселенцев. Они ехали с худосочных земель Центральной России как бы на разведку в неведомую Сибирь.

Впрочем, как заметил Бурденко, разговорившись позднее с пассажирами из других вагонов, многие ехали в Сибирь, похоже, с робким намерением попытать, поискать счастья, приглядеться, выяснить, уточнить первоначальные сведения, почерпнутые из газет и разговоров.

Поезд составлен был из разных вагонов, разного цвета и разного достоинства. И пассажиры были соответственно разные. В модных шляпах котелках и канотье. В твердых суконных картузах и форменных фуражках. В лаптях и смазных сапогах. В длинноносых штиблетах и в очень модных мягких лайковых ботинках на пуговицах. Коммивояжеры и купцы, чиновники и офицеры, иностранцы и священники размещались в просторных пульмановских вагонах, поблескивавших на солнце толстыми, цельными - во всю раму - стеклами окон. Пассажиры попроще теснились в зеленоватых, будто из тонких досок сколоченных вагонах. И вагоны эти тоже делились на классы.

Бурденко, как владельцу роскошной крылатки и галстука бабочкой, приличествовало занять свое место если не в пульмановском, то хотя бы в одном из классных купированных вагонов. Но тогда билет обошелся бы в лучшем случае в два, если не в три раза дороже. Нет, ему было не так уж худо и в вагоне с переселенцами, с ходоками переселенцев. Много лучше, наверно, чем в двух последних вагонах, которые он разглядел на большой остановке, но подойти к которым не успел - поезд двинулся дальше.

Пассажиры по-разному оценивали железную дорогу, Одни радовались быстроте движения, тому, что несметные богатства Сибири, и в первую очередь ее продовольствие - пшеница и яйца, икра и рыба, мясо и масло, станут доступны всей стране. Другие, соглашаясь с тем, что дорога теперь все оживит и даст большой оборот деньгам и сильный толчок всей коммерции и торговле, огорчались в то же время, что - "глядите, уже сейчас заметно, как серьезно портится народ от этих самых железных дорог, как теряет совесть и приобретает жадность".

- ...Вы представьте себе на минутку, как раньше-то было на тракту при гужевом извозе, - вспоминал полный господин, похожий на не очень богатого купца или на содержателя постоялого двора. - Дашь, бывало, бабе три копейки и хоть шесть кринок топленого молока выпей с хлебом, шаньгами. Она тебе слова не скажет, только поклонится с этакой милой улыбкой. А сейчас та же баба на этой вот железной дороге три копейки за одну кринку молока спрашивает. Тут одну бабочку я хотел было палкой огреть: не поверите, честное слово вам даю, - пятак требовала за шаньгу и кринку молока. Я говорю: "Крест-то, мерзавка, есть ли на тебе?" А она говорит: "Я татарочка, господин веселый, мы без крестов хорошо обходимся". Вот видите, до чего распустили народишко-то с железными дорогами. И, наверное, еще, поглядите, не то будет.

Поезд шел, то как бы раздвигая густой, высокий лес, тесно обступивший полотно железной дороги, то гремел по настилам бревенчатых мостов, то медленно, будто робко, пробирался меж скал. И душистый, хвойный ветер, врываясь в открытые окна и двери, непрерывно прополаскивал внутренности вагонов.

За лесной полосой в небольшом отдалении от железной дороги проносились немногочисленные деревни, удивлявшие пассажиров из России раньше всего размерами новых изб, казавшихся огромными по сравнению с деревенскими избами где-нибудь под Пензой или под Смоленском.

На остановках, в вокзалах, еще пахнущим свежеспиленной лиственницей и сосной, на длинных столах пассажирам предлагались закуски, выглядевшие особенно аппетитными в блистательной чистоте новых зданий. Мясо и рыба, сыр и колбасы, пышные белые калачи и большие тарелки черного душистого хлеба - все крупно нарезанное.

"И недорогое", - про себя отметил Бурденко, купив на станции в буфете куриную ногу за восемь копеек.

Выйдя из буфета, он понял, что ошибся. За те же деньги или от силы за гривенник можно было купить целую курицу.

На длинных же столах под открытым небом продавали удивительно ароматное топленое, томленое, с толстой коричневой пенкой молоко, ранние ягоды и опять же мясо и рыбу разных сортов.

- Почем? - робко приценивался молодой человек, вынужденный считать каждую копейку.

- Да ты покушай сперва, милачок, попробовай. Не дороже денег наш товар. А за пробу вовсе ничего не берем.

ПОДРОБНОСТИ ПУТЕШЕСТВИЯ

Чем дальше, тем больше Бурденко нравился этот край, о котором раньше слышал много нехорошего. А здесь, должно быть, сытно, привольно и даже весело люди живут. И люди, заметно, спокойные, пышущие здоровьем. Будто русские и в то время и не совсем русские.

- Пожертвовай копеечку, господин!

Бурденко удивился, увидев женщину, высокую, худую, в окружении троих маленьких ребятишек. Четвертого, самого крошечного, она держала на руках.

- За папаней едем на самый край света.

- А где он?

- Да вон он, наш болезный.

Бурденко понял наконец, для чего предназначены вон те два последних вагона с маленькими зарешеченными окнами, от которых часовые часто отгоняли любопытных.

На одной станции он увидел, как к этим вагонам подвели небольшую партию арестантов в одинаковых халатах цвета пожухлой прошлогодней травы и в такого же цвета круглых шапках. На спинах желтели кожаные четырехугольники - бубновые тузы.

"Все это на крови, на костях, - вспомнил он слова отца своего, рассматривавшего недавно в журнале снимок отрезка Сибирской железной дороги. - Все на арестантиках отыгрываемся, на каторжанах. Все крупные сооружения в последнее время создаем только с помощью арестантов - в буквальном смысле на костях. Кто-то потом поедет по этим дорогам и не услышит, как хрустят под ним человеческие кости несчастных".

Бурденко хотел покормить эту худую высокую женщину и ее детей, подвел их к длинному столу с едой.

- Попейте молока, покушайте вот хлебца. Я заплачу.

- Копеечку у тебя просят. На что нам молоко! - сердито отозвалась женщина. - Что мы, разве нищие какие?

И позднее - уже в самой Сибири - Бурденко замечал, что нищие здесь не называли себя нищими и просили не хлеба, не еды, а копеечку.

Чем дальше он ехал, тем чаще ему встречались несчастные. И чаще всего это были не коренные жители здешних мест, а недавно прибывшие сюда и застигнутые несчастьем. Им или не понравилось в этих местах, или не смогли они приспособиться к здешним, в общем-то суровым условиям. Или их только что выпустили из тюрем, или ездили они навестить своих родственников в тюрьмах. И навещали их всей семьей - "от стара до млада".

- ...Вы смотрите, что делается, - возмущался все тот же господин, сосед Бурденко по вагону, глядя на перрон из окна станционного буфета. Наплодили детей и везут их куда-то. Помогни, мол, нам, чужой дядя, дай копеечку. А раньше-то об чем думали, когда затевали детей?

- Это верно вы говорите. В семейной жизни необходимо, надобно соблюдать, так сказать, аккуратность, - сдувал пену с пивной кружки и вытирал пшеничные пышные усы носовым платком другой солидный господин. Прежде чем производить потомство, необходимо, надобно подумать об его пропитании, воспитании. И дать ему, разумеется, серьезное направление. Два-три ребенка может и должна создать любая супружеская чета. Их можно как-то и воспитать, двоих, троих. Но семь, восемь или тем более девять это уже извините. Тут и правительству неплохо бы вмешаться со всей строгостью. Это уже, извините за выражение, де-ге-не-ра-ция и в некотором роде распущенность утробы...