Читать интересную книгу Козлиная песнь - Константин Вагинов

- Я хотела бы покататься на велосипеде, я ведь одна из лошадок полковника Бабулина, я хочу, чтобы вокруг меня были офицеры.

Тут я только заметил, что ее совершенно развезло.

"Пьяница". - подумал я и удвоил шаг.

Был второй час ночи, когда я подошел к дому, где жил Тептелкин. Дворник пропустил меня. Я прошел в полуразрушенный флигель, встал против окна Тептелкина. Они сидели за столом, горела керосиновая лампа, они что-то читали, жарко спорили. Иногда неизвестный поэт вставал и прохаживался по комнате. "Что они читают, о чем говорят? - подумал я. - Наверно хихикают над современностью".

- Я думаю, - поднялся неизвестный поэт, наша эпоха героическая.

- Несомненно героическая, - подтвердил Тептелкин.

- Я думаю, что мир переживает такое же потрясение, как в первые века христианства. - Я убежден в этом, - ответил Тептелкин. - Какое зрелище перед нами открывается! - заметил неизвестный поэт.

- В какой интересный момент мы живем! - восторженно прошептал Тептелкин.

- Однако, пора, - отошел неизвестный поэт от окна. - Я возьму у вас Данта. Конечно, - ответил Тептелкин. Неизвестный поэт подошел, закрыл книгу, положил ее в карман. Стал прощаться. Через несколько минут после его ухода вышел и я.

Семеня домой по абсолютно пустынным улицам, я думал, что и я некогда считал неизвестного поэта петербургской пифией.

Глава IX ПОЭТ СЕНТЯБРЬ И НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ

Однажды неизвестный поэт читал стихи в уголке имени Кружалова.

Вокруг него извивался пьяный, бородатый, в ситцевой рубахе, человек и почти плакал от восторга.

- Боже мой, - повторял он. - какие гениальные стихи! О таких стихах я мечтал всю жизнь!

Знакомые барышни дружно хлопали неизвестному поэту.

Человек в ситцевой рубахе дохнул на него винным перегаром, потряс руку.

- Ради бога, зайдите ко мне, моя фамилия Сентябрь.

Неизвестный поэт достал из кармана обрывки исписанных бумажек, выбрал на одном из них свободное место, записал адрес.

- Я приехал из Персии, зайдите ко мне, я давно не слышал настоящих стихов, сказал человек в ситцевой рубахе.

На следующий день неизвестный поэт отправился к Сентябрю.

Сентябрь жил в другой части города, в так называемом доходном доме, т. е. - в высоком доме с узеньким, как колодец, двором, с большими, со всеми удобствами, квартирами на улицу и маленькими, в боковых флигелях и заднем фасаде, неумолимо однообразными, повторяющимися по одному плану снизу вверх.

Неизвестный поэт позвонил. Дверь ему отворил Сентябрь, трезвый, в высоких сапогах, в чистой рубахе, подпоясанный ремнем.

В первой комнате посредине стоял стол, накрытый скатертью, на нем остатки еды. Вокруг стола четыре покоробленные дождем венские стула. На гвоздике висело пальто, порыжевшее от времени, и кофточка жены. Половина комнаты была отгорожена шкафом, за ним стояло брачное ложе Сентября.

Неизвестный поэт отложил свою палку, украшенную епископским камнем, положил шляпу и с искренней симпатией посмотрел на Сентября. Он уж многое знал о нем. Знал, что тот семь лет тому назад провел два года в сумасшедшем доме, знал нервную и ужасную стихию, в которой живет Сентябрь.

- Я со вчерашнего дня не могу успокоиться, - говорил Сентябрь, - до сумасшедшего дома, в сумасшедшем доме и в Персии мне чудились такие стихи, как будто вы умирали не раз, как будто вы не раз уже были.

Неизвестный поэт осмотрел комнату.

- Прочтите мне свои стихи, - сказал он.

- Нет, нет, потом. Вот моя жена. Из-за шкафа вышла худенькая женщина с семилетним чистеньким, красивым мальчиком.

- Вот мой зайченыш Эдгар. Это необыкновенный поэт, - сказал он ребенку, показывая глазами на неизвестного поэта.

- Пушкин? - спросил мальчик и широко раскрыл глаза.

Сентябрь провел неизвестного поэта в свою комнату. Узенькая кровать (отдельное ложе Сентября), прикрытая фиолетовым одеялом с черными горизонтальными полосами. Тоненькая подушка служила изголовьем. Вся исчерканная рукопись валялась посредине постели. На подоконнике стоял стакан и дыбилась начатая осьмушка махорки. У стены черный столик и стул. Комната была оклеена обоями с яркими розами. Сентябрь и неизвестный поэт сели на постель.

- Зачем вы приехали сюда! - Помолчав, неизвестный поэт посмотрел в окно. Здесь смерть. Зачем бросили берег, где печатались, где вас жена уважала, так как у вас были деньги? Где вы писали то, что вы называете футуристическими стихами. Здесь вы не напишете ни одной строчки.

- Но ваши стихи? - ответил Сентябрь.

- Мои стихи, - неизвестный поэт задумался, - может быть, совсем не стихи. Может быть, они оттого так действуют. Для меня они иносказание, нуждающийся в интерпретации специальный материал.

- Я не все понимаю, что вы говорите, - заходил Сентябрь по комнате. - Я кончил только четырехклассное городское училище, затем я сошел с ума. По выходе из больницы стал писать символистические стихи, ничего не зная о символизме. Когда, затем, мне случайно попались рассказы По, я был потрясен. Мне казалось, что это я написал эту книгу; я только недавно стал футуристом.

Он остановился, приподнял край одеяла, вытащил из-под кровати деревянный ящик, открыл его, достал рукопись, прочел: Весь мир пошел дрожащими кругами, И в нем горел зеленоватый свет. Скалу, корабль, и девушку над морем Увидел я, из дома выходя.

По Пряжке, медленно, за парой пара ходит, И рожи липкие. И липкие цветы. С моей души ресниц своих не сводят Высокие глаза твоей души.

"Удивительную интеллигентность, - думал неизвестный поэт, пока Сентябрь читал, - вызывает душевное расстройство". Он посмотрел в глаза Сентябрю:

- Жаль, что он не может овладеть своим безумием.

- Я написал это стихотворение, - снова заходил Сентябрь по комнате, - еще до выхода из лечебницы. Я его тогда понимал, но теперь совсем не понимаю. Для меня это, сейчас, набор слов.

Он нагнулся и вынул из ящика другие стихи. Выпрямился, снова стал читать.

В общей ритмизированной болтовне изредка попадались нервные образы, но все в целом было слабо.

Сентябрь это почувствовал, сел на корточки, сконфуженно принялся рыться в глубине сундука. Он вытащил книжечки своих стихов, напечатанные в Тегеране, но и в них не было ничего.

- Чайник вскипел, - остановившись в дверях, обратилась к мужу жена, - Петр Петрович, пригласи гостя чай пить.

- Сейчас, сейчас. - И Сентябрь в глухой безнадежности скороговоркой стал читать свои недавние, футуристические стихи.

Неизвестный поэт почти в отчаянии сидел на кровати.

"Вот человек, - думал он, - у которого было в руках безумие, и он не обуздал его, не понял его, не заставил служить человечеству".

От окна уже несло ночным холодком. Сентябрь и неизвестный поэт прошли в соседнюю комнату.

Розовые сушки лежали на тарелке. Жена Сентября разливала чай; маленькая, черненькая, морщинистая, но юркая, она быстро, быстро говорила, предлагала сушки, опять говорила. Наконец неизвестный поэт прислушался.

- Не правда ли, - продолжала она, - это безумие приехать сюда, здесь страшно жить, а у него у Байкала родители крестьяне, дом - полная чаша, туда, а не сюда надо было ехать.

Керосиновая лампа мутно горела на столе. Отодвинув стакан, семилетний Эдгар спал, положив на руки голову.

- Зайченыш мой, - склонился Сентябрь и поцеловал своего сына. Наступило молчание.

- Ты меня и сына погубишь, нам надо уехать, уехать!

Встав из-за стола, она принялась ходить по комнате.

Глубокой ночью спускался неизвестный поэт по лестнице. На пустой улице, слушая замолкавшее эхо своих шагов, облокотился на палку с большим иерархическим аметистом, выпустил лопатки и задумался. Хотел бы он быть главою всех сумасшедших, быть Орфеем для сумасшедших. Для них бы разграбил он восток и юг и одел бы в разнообразие спадающих и вновь появляющихся риз несчастные приключения, случающиеся с ними.

Он с ненавистью поднял палку и погрозил спящим бухгалтерам, танцующим и поющим эстрадникам. Всем не испытывавшим, как ему казалось, страшнейшей агонии.

- Помогите! о, помогите! - мерещилось ему, кричал девичий голос из первого этажа.

Ничего не понимая, с силой, удесятеренной тоской, он, прихрамывая, взбежал по лестнице, сбежал с нее и с разбегу кинулся в окно. Глаза у него остановились, шея напряглась. Раз, раз! вцепился он в чей-то затылок и начал бить кулаками по голове; его легко сбросили - он вцепился в горло; его откинули - он схватил тяжелый стул. Ударил.

Стало тихо.

У ног его лежал Свечин. Никакой девушки в комнате не было.

"Вот так штука, - подумал неизвестный поэт, приходя в себя, - черт знает что произошло".

Вся квартира зашевелилась, захлопали двери, затопали ноги по коридору.

Неизвестный поэт морщил лоб.

Побежали за постовым милиционером.

Выяснили, что в то время, как Свечин спал, в комнату ворвался через окно его знакомый и покушался его убить.

"Какая странная жизнь, - думал неизвестный поэт. - По-видимому, во мне глубоко, глубоко живы ощущения детства. Когда-то женщина мне казалась особым существом, которое нельзя обижать, для которого надо всем жертвовать. По-видимому, в моем мозгу до сих пор сохранились какие-то бледные лица, распущенные волосы и ясные голоса. Должно быть, подсознательно я ненавидел Свечина, иначе как могла возникнуть эта галлюцинация?