в траншею. Песец, других в запасе не имеется.
– Пион, Пион! – Лосев крикнул в рацию. – Огонь – на нас! Передаю координаты…
Он все кричал, а танк неумолимо пер на них. Следом, прячась за кормой, рысили шустрые укропы. На фланге застрочил ПК, отсекая их от «Леопарда». Танк дернул башней и выстрелил из пушки. Пулемет умолк. Танк покатил к траншее, опуская дуло пушки. «Не успеют их накрыть», – понял Лосев. Зрачок ствола уставился ему в лицо. «Песец!» – подумал Николай. Разум требовал отбежать по ходу сообщения или хотя б присесть на дно траншеи, но тело вдруг оцепенело – и он с ужасом понял, что не в состоянии пошевелиться. Из дула танка вырвались огонь и дым, Лосев увидал стремящийся к нему снаряд, но тот вдруг почему-то замедлился и шлепнулся на бруствер, не взорвавшись. А после зазвенел – пронзительно и противно.
Весь в поту Николай вскочил с дивана и ошалело огляделся. Он в комнате, вокруг темно, но можно разглядеть очертания предметов. Сон, всего лишь сон… Но, блин, до чего ж реальный!
Звонок внезапно повторился – звонили в дверь. Николай, как был – трусах и майке, побежал в прихожую, где, щелкнув включателем, зажег свет и отпер дверь. За нею оказался дядя Вася. В руке он держал объемный узел.
– Вось, принес, – сообщил племяннику. – Твои рэчи.[11]
Не говоря ни слова, Николай забрал тяжелый узел. В нем что-то звякнуло.
– Подстилку возверни, – заторопился дядя. – Яна мая.
Николай отнес узел на кухню. Там, водрузив его на стол, стал доставать кастрюли и тарелки, выкладывая их рядком. Нашлись здесь чашки с блюдцами и чайник для заварки – похоже, что комплект. Еще ножи и вилки и другая утварь. Но более всего удивили Лосева рубашки с кепкой, лежавшие на дне узла.
– Твои, – промолвил дядя. – Я их не носил, в шкафу лежали.
Лосев достал оказавшийся в узле халат – явно женский. Об этом говорила цветастая расцветка ткани.
– Олькин, – пояснил опекун. – Его тоже не носили.
Он забрал подстилку и, сложив, сунул в карман.
– Я пойду? Мне на смену.
– Постой! – ответил Лосев. – Я видел у тебя такую сумку… Из сетки сплетена.
– Авоська?
Николай кивнул:
– Дай мне.
– Пятьдесят копеек стоит, – промолвил дядя, доставая сумку.
– Из долга вычтешь, – сообщил племянник, забрав авоську. – Свободен.
Но опекун остался у стола.
– Ты, эта… – начал, глядя в пол. – Не говори никому про меня и Лизку. Что грошы у тебя забрали, рэчи… Дознаются в деревне, здоровкаться не будут. А мамка с хаты выгонит… Хоть ты не едь туда.
– А раньше, что не думал? – хмыкнул Николай.
– Дык это Лизка, – завздыхал мужчина. – Жадная она. У ей родня вся такая.
«Что ж ты на ней женился?» – хотел спросить Лосев, но не стал. По-разному бывает. Жениться можно по залету, иль не разобраться в нареченной. Женщины, пока в невестах, показывают себя с лучшей стороны. Мы, типа, добрые и работящие. Ад начинается потом…
– Если вернете, что забрали, не скажу.
– Не сомневайся! – заверил опекун. – Я на тракторном раблю[12], машины собираю. Пойду в литейщики, меня зовут. Они все добра получают – по двести и больше рублей. У меня сейчас – сто пятьдесят грязными[13].
– Успехов! – пожелал ему Николай и выпроводил гостя.
Вернувшись в комнату, он завалился на диван и скоро провалился в сон. Войны он больше не увидел. Зато явилась Алька, но не студентка, а девчушка лет пяти. Она смотрела на него в упор, обиженно насупив лобик.
– Зачем ты бросил нас – меня и маму? – спросила вдруг. – Мы так тебя любили!
– И я вас – очень-очень! – ответил Николай, но слов произнести не получилось – застыли в горле.
– Ты – плохой! – сказала дочка. – Не ходи к нам больше!
Она исчезла с глаз.
«Теперь уж точно не приду, – подумал Николай, проснувшись. – Вернее, Боря не придет. Маша выйдет замуж за лейтенанта Лосева, родит ему Альку, и я их не увижу. Если специально не искать. Но зачем? Пусть им будет хорошо. Может здесь все будет по-другому? СССР не распадется, не случится этих войн? Жаль, что не могу на это повлиять: кто станет слушать мальчика-дебила? Беда…»
Взгрустнув, он встал и начал приводить себя в порядок – умылся и почистил зубы. Бриться Боре пока рано. На кухне он позавтракал хлебом и водой и стал готовиться к походу в магазин. Пересчитал наличность, взял авоську и только здесь сообразил, что чуть поторопился – с одеждой плохо. На дворе 14 апреля (дату Лосев подсмотрел на заявлении опекуна), и за окном прохладно. А на нем – тонкое трико.
Николай сходил в прихожую, надел пальто с ботинками. Нахлобучив на голову возвращенную дядей кепку, глянул на себя в зеркало. Мда, видок… Дебил дебилом. Пальто не по сезону, как и вытянутые на коленях треники. Но делать нечего, придется так идти. Рассовав по карманам деньги и авоську, Лосев вышел из квартиры.
На площадке было пусто, и на лестнице ему никто не встретился. Пуст был и просторный двор перед подъездами. Лишь у рампы магазина разгружали хлеб в лотках. Лосев завернул за угол и поднялся по ступенькам к входу в магазин – «Гастроному», если верить буквам с козырька. Встав перед дверью, Лосев ознакомился с временем работы торговой точки. Его нанесли прямо на стекло по трафарету краской. Немного удивился. Торговали здесь с 8 до 20, с перерывом на обед с 13 до 14. В воскресенье – выходной. М-да… Он толкнул стеклянную дверь и вошел в торговый зал. Встал и огляделся.
Покупателей внутри оказалось немного – будний день. На будильнике, как Лосев заметил, уходя, без четверти девять. Люди трудятся, как это принято в СССР, тунеядцев здесь не жалуют. Николай об этом читал. На заводах в разгаре первая смена, кто работал во второй и третьей, сейчас отдыхают. Потому в торговом зале большей частью старушки-пенсионерки. Лосев некоторое время за ними наблюдал. Интересно здесь организована торговля. По периметру зала – прилавки, в центре – выгородки с кассирами. Покупатель сначала выбирает товар, затем выбивает чек и возвращается к прилавку. Там чек забирают и выдают оплаченные продукты. Если товар не фасованный, то его сначала взвешивают, заворачивают в оберточную бумагу и называют покупателю цену. Он тащится к кассе. К одному и тому же прилавку приходится вставать дважды. Хотя для покупателей с чеками очередь отдельная. Бардак…
Уяснив принцип, Лосев двинулся вдоль прилавков, приглядываясь и прицениваясь. От колбасного почти сразу отошел – ну, млять,