И снова сотня молодых глоток подхватила:
Так наливай, брат, наливай…
8
Торжественный акт по случаю выпуска кадетов старшего класса окончился рано: шла война и увеселения были не в моде. Петя помнил, как в конце января все газеты облетела телеграмма командира крейсера «Варяг» капитана первого ранга Руднева:
«Крейсер „Варяг“ и канонерская лодка „Кореец“ выдержали бой с эскадрой из шести больших крейсеров и восьми миноносцев. Крейсер „Варяг“, лишенный возможности продолжать бой, вернулся соединенно с „Корейцем“ на рейд Чемульпо. Свезя команды на иностранные крейсеры, пустили свои суда ко дну, чтобы не дать японцам.
На „Варяге“ убиты: мичман граф Нирод и тридцать три матроса, контужен в голову командир, ранены мичманы: Губонин — тяжело, Лабода и Балк — легко, семьдесят матросов — тяжело, много — легко.
Доношу о беззаветной храбрости и отменном исполнении долга офицеров и команд».
Все кадеты заучили эту телеграмму, как стихи. А через два дня началась война с Японией. Петя не сомневался в ее исходе: подвиг «Варяга» был знамением грядущей победы.
Кто-то пустил слух, что если в корпусе найдутся добровольцы, их пошлют на театр военных действий.
Посыпались рапорты. Начитавшись реляций о подвигах, один кадет четвертого класса тайком сел на поезд, следовавший на Дальний Восток, предварительно захватив с собой мешок сухарей и пистолет, выкраденный у старшего брата — артиллерийского поручика.
Кадета сняли с поезда и вернули в корпус. Беглец Алеша Сапожков получил десять суток ареста, а однокашники вдобавок дали ему прозвище: «Сапожков-Маньчжурский».
Перед пасхой случилось прочитать Пете о том, что «Тридцать первого марта, перестраиваясь на рейде Артура тихим ходом в боевой порядок и находясь впереди, броненосец „Петропавловск“ был взорван.
В 9 часов 43 минуты в носовой части правого борта броненосца раздался взрыв. Затем последовал второй взрыв под мостиком, более сильный, с густым высоким столбом желто-зеленого дыма.
Броненосец, зарываясь носом в воду, накренился на правый борт, корма его приподнялась, оголив работавший в воздухе левый винт. Адмирал Макаров лежал в крови ничком. Люди скользили по борту, бросаясь в воду.
Весь объятый пламенем, „Петропавловск“ через две минуты затонул. Вместе с адмиралом Макаровым погиб и художник Верещагин. Великий князь Кирилл Владимирович спасен, получил легкую рану».
Авторы заметок предполагали, что «Петропавловск» наткнулся на мины, поставленные японскими судами в ночь перед выходом эскадры, либо японцы имели подводные лодки.
От этих сообщений веяло горьким пороховым дымом, враждебным холодом Тихоокеанских просторов, кровью многих тысяч простых русских людей.
Смерть Верещагина повергла Петю в отчаянье. Этот человек волновал его необычайно. И чем старше становился Петя, тем больше понимал он творения художника.
Картины Верещагина он мог «пересказывать» часами.
В солнечном мареве осеннего дня Наполеон дожидается на Поклонной горе «делегации бояр» и ключей от Москвы. На лице завоевателя — нетерпение, гордая самоуверенность и затаенное презрение. Безмолвием и пожаром встретила его русская столица.
Наполеон в сопровождении своих маршалов идет по Кремлевской стене. Теперь на его челе — отчаянная злоба, а в глазах растерянность.
И, наконец, вековые березы вдоль Смоленского тракта — немые свидетельницы позора армии «двунадесяти языков».
Под снегом похоронены разбитые орудия, зарядные ящики, трупы солдат. И по этой зимней, заснеженной дороге впереди закутавшихся в свои плащи маршалов, в зеленой шубе и меховой шапке, с палкой в руке бредет «Великий Бонапарте».
Да, Верещагин… Какого человека поглотила Артурская волна! Петя с необыкновенною отчетливостью понял, что на пороге юности встречают его грозные, таящие в себе тяжелые испытания события. Надо быть к ним готовым. И кто знает, может, очень скоро жизнь толкнет его, Петю, на самый гребень девятого вала…
Вот какие раздумья бередили душу Пети, когда он возвращался с матерью и Наденькой с выпускного вечера в корпусе. Торжество омрачилось еще и другим обстоятельством: Наденька получила извещение о гибели в первых боях с японцами дяди — поручика Галицкого.
— Третий раз сиротой становлюсь — сказала она сквозь слезы.
Маргарита Викторовна крепко сжала ее руку у локтя.
Из-за угла выскочила группа бедно одетых мальчишек.
— Кадет, кадет — красная говядина! — заорали они.
— Опоздали, опоздали! — ответил им в тон Петя и с невольной грустью добавил: — Отныне я уже не кадет, а простой смертный.
Маргарита Викторовна и Наденька тихо засмеялись.
Дома все сели за празднично уставленный стол. Пришел Данилка. Маргарита Викторовна поцеловала его и усадила рядом с собой.
— Дорогие мои! — сказала она, обведя молодых людей заблестевшими от слез глазами. — Пусть каждый произнесет тост, в котором отразит самое заветное. Это традиция нашей семьи.
Она налила в рюмки красного вина.
— Начнем с Данилы Георгиевича. Прошу.
Данила покраснел от неожиданного обращения к нему по имени и отчеству. Петя улыбнулся: в день окончания кадетского корпуса старшим братом Николаем мать и его звала по имени и отчеству, подчеркивая этим, что детство кончилось и он стоит у порога самостоятельной, «взрослой» жизни.
Данила встал — коренастый, широкий в плечах, с темным пушком над верхней, еще по-детски припухлой губой.
— Я хотел бы начать свой тост с зачтения выписки из Аттестационного журнала, — произнес Данила, стараясь говорить соответствующим столь значительной минуте басом, но то и дело срывался, к собственному огорчению и удовольствию Маргариты Викторовны, которая находила необычайно забавными эти милые потуги юноши.
— «Кадет седьмого класса, — продолжал Данила, — Петр Нестеров обладает острым умом, любит математику, физику, рисование и черчение. Чрезвычайно настойчив в принятых решениях, проявляет динамический характер…»
— К чему этот панегирик? — вскочил Петя. Он терпеть не мог, когда его хвалили, и теперь разозлился на Данилу.
— Садись, Петр Николаевич, — строго проговорила мать. — Ну, как не скажешь, что у тебя «динамический характер», когда ты минуты не посидишь спокойно. Тост перебивать нельзя. Продолжай, Данила Георгиевич!
Данила поперхнулся при новом обращении к нему по имени и отчеству, отчего Наденька, хоть и была грустна сегодня, едва не прыснула, и продолжал.
Маргарита Викторовна, сквозь туман от снова нахлынувших слез, видела открытое, красивое лицо Петюшки. Высокий белый лоб, почти прямые линии бровей над большими серо-голубыми глазами в рамке темных ресниц, круглый, еще совсем нежный «девичий» подбородок. Пускай зовет она сегодня его Петром Николаевичем, для нее он навек останется Петюшкой, Петенькой.
Отлично учился в кадетском корпусе Николай, окончила с похвальным отзывом институт благородных девиц Сашенька, но так, как о Пете, о них не писали…
Нет, напрасно она считала себя несчастливою и временами в приступе лютой вдовьей тоски жаловалась на судьбу, оставившую ее одну с четырьмя детьми.
— Еще не все! — воскликнул Данила. — Слушайте: «Кадет Петр Нестеров — идеальный тип будущего офицера с ярко выраженными высокими моральными качествами и храбростью, могущего увлечь за собой подчиненных в бою».
Данила оглядел всех горящими глазами.
— Маргарита Викторовна! Вы просили сказать про самое заветное… Вот я и сказал… про самого лучшего друга моего!
Данила обхватил руками Петю и стал покрывать его лицо поцелуями.
— Пусти!.. Обезумел… Право, обезумел! — отстраняясь, смущенно бормотал Петя.
Порыв Данилы был понятен и дорог Маргарите Викторовне. Она выпила с давно неиспытываемым восторгом. Потом снова наполнила рюмки, переглянулась с Наденькой и громко проговорила:
— Петр Николаевич, твой черед.
Петя поглядел на Наденьку, затем, встретясь глазами с матерью, ответил:
— Чего ж мне говорить, когда я — «идеальный тип»? Вот уж не думал, не гадал, что меня «типом» нарекут!
Все засмеялись.
— И все-таки скажу, не могу сегодня молчать. — Петя глубоко дышал. Лицо занялось румянцем. — Я хочу выпить за маму мою, за Маргариту Викторовну!
Данила и Наденька захлопали в ладоши.
— Я помню, как маме предложили поместить меня в сиротскую школу «Белого креста». Маме тогда было очень трудно… как, впрочем, и сейчас… Мама посмотрела на меня — я этого взгляда никогда не забуду! — и сказала: «У Пети нет отца, но пока я жива, сиротой он не будет». И правда! Я не был сиротой. Так выпьем же за то, чтобы долгие годы жила наша Маргарита Викторовна, чтобы доброе сердце ее согревало нас всю жизнь!