Когда я встречал возвращающихся с ночной охоты лесных духов, сытых и довольных, насквозь пропитанных страхом, разбухших, словно губка, у меня волосы вставали дыбом. Поначалу они и меня собирались приобщить к своим ночным вылазкам, но вскоре оставили эту затею, заметив, что я не умею, как они, разгуливать по воде.
Несмотря на мое первоначальное отвращение к химериадам, со временем я стал получать настоящее удовольствие от своих ежевечерних концертов. Лихорадочное волнение перед выходом на сцену, с каждым днем становящиеся все более и более утонченными спектакли, восторженные аплодисменты в конце, — я уже не представлял себе жизни без этого. Теперь мне не составляло большого труда в нужный момент разразиться рыданиями (и по сей день я сохранил эту способность: если того требует мизансцена, могу тотчас залиться слезами).
Стоило мне только подумать о чем-нибудь грустном, и слезы сами собой градом катились из глаз. Со временем я научился разнообразить представления художественными трелями, то есть нарастающими завываниями, чередуя их с многообещающими, захватывающими паузами. В моем арсенале имелись все средства — от тяжких вздохов и горьких стенаний до истерических воплей и припадков ярости. Я научился координировать темп всхлипов и мелодию завываний так, что они сливались в одну замечательную симфонию. Я мог довести истерику до самой высокой ноты, чтобы тут же снова спуститься на тихие и низкие причитания. Иногда я долго и нудно бормотал что-то себе под нос — публика просто с ума сходила, томясь ожиданием, — а потом вдруг разражался протяжным воем раненого тюленя.
Успех. Химериады целиком и полностью были в моих руках. С каждым вечером овации становились все громче, продолжительнее и фанатичнее. Лесные духи осыпали меня цветами, чуть не душили пышными венками и буквально заваливали ягодами и фруктами — неудивительно, что я все больше и больше привыкал к своей роли и она начинала мне даже нравиться. Когда стоишь в свете огней рампы и слышишь восторженные крики публики (пусть даже это тусклый фосфорический свет прозрачных тел химериад и их невнятный, таинственный вой), нетрудно потерять голову. Не следует забывать, что в те времена я был еще очень молод — это была всего лишь вторая моя жизнь.
Вскоре мои концерты снискали мне невероятную славу, и я, как и полагается примадонне, начал капризничать. Если публика, к примеру, аплодировала не слишком бурно, я просто вставал и уходил со сцены, не проронив ни звука. Иногда я специально симулировал приступ мигрени, чтобы отложить выступление и помучить химериад. Я сделался очень противным, почти таким же противным, как они. Я начал даже подражать их отвратительному пению, пытаясь копировать жуткие звуки. Сначала я спал отдельно ото всех под открытым небом, но потом уже не гнушался общества моих зеленых друзей и залезал вместе с ними на ночлег в катакомбы древесных завалов. Я сладко спал, устроившись в самом центре гудящей стаи, и мне снились кошмарные сны химериад. Вскоре я, как и они, насквозь пропах древесной гнилью и стал даже немного светиться в темноте, поскольку мой мех впитал их фосфоресцирующий газ. Мало того, я даже стал учиться ходить по воде, чтобы сопровождать лесных духов во время ночной охоты, — правда, вскоре от этой затеи пришлось отказаться, после того как я раз чуть не утоп в болоте.
Сам я не замечал, что изо всех сил стараюсь походить на химериад. Молодым людям вообще свойственно желание быть как все. Страшно было не это, а то, что я, казалось, вполне смирился с перспективой провести на острове, среди лесных духов всю оставшуюся жизнь.
Ходячий ужас. Однажды вечером, продолжая свои упражнения в хождении по воде (теперь я выбирал для этого самые мелкие лужицы), я вдруг увидел свое отражение в зеркальной глади водоема. Я с удивлением отметил, что пытаюсь копировать неуверенную, шаткую поступь химериад и даже пытаюсь подражать их гадкому, блеющему смеху. Поверхность воды подернулась рябью, отразив мое тело, извивающееся как у зеленых духов. Я пришел в ужас.
«Что, — молниеносно пронеслось у меня в голове, — что подумают обо мне карликовые пираты, если увидят меня в таком виде?» Мне стало стыдно. Краска стыда и сейчас заливает мое лицо, как только я вспоминаю, до чего тогда докатился.
В тот самый момент я твердо решил бежать. Когда дурные манеры входят в привычку, необходимо срочно менять окружение.
3. Моя жизнь в океане
Однажды утром, когда густой туман окутал кладбище поваленных деревьев, я потихоньку выбрался из леса. Химериады крепко спали в своих берлогах. Прошлой ночью они совершили удачную вылазку и вернулись назад лишь под утро, утомленные, но довольные удачной охотой. Теперь они спокойно переваривали во сне собранный за ночь страх, громко храпя и причмокивая, как объевшиеся крысы. Бросив на них последний, полный отвращения взгляд, я повернулся и быстро пошел к берегу океана.
Побег. Там меня уже ожидал приготовленный загодя плот — несколько добротных стволов, крепко связанных лианами. Вместо паруса я использовал огромный пальмовый лист. Не забыл я позаботиться и о припасах: опорожнил несколько недозрелых кокосов, наполнил водой и снова закупорил. Им вместе с другими, целыми орехами полагалось стать провизией на моем корабле. Все это богатство было тщательно привязано к мачте.
Я вытолкал плот к воде, его тут же подхватило течением и понесло в открытое море, поскольку к этому моменту уже начался отлив. В какую сторону погонит меня резвый морской ветерок? Я специально не стал делать на плоту руль. Надо же иногда и судьбе дать маленький шанс.
Настроение было отличное. Ветер весело теребил шерсть у меня на спине, вокруг задорно плескались своенравные волны — все это, казалось, было создано для того, чтобы нести меня навстречу приключениям. Есть ли на свете что-то прекраснее, чем пускаться в далекое путешествие, плыть навстречу неизведанному, не зная заранее, куда занесет тебя непредсказуемый океан?!
Штиль. Три часа спустя мой плот плавно покачивался на поверхности исполинского водного бассейна. Можно ли представить себе что-либо скучнее морского путешествия? Море — подумаешь! Бесконечная соленая пустыня, гладкая и однообразная, как огромное зеркало. Да любая лужа на острове у химериад в тысячу раз интереснее! А здесь абсолютно ничего не происходило. За все время мимо не пролетела ни одна чайка. Я мечтал о далеких континентах и таинственных островах или уж на худой конец надеялся на встречу с карликовыми пиратами, а мне до сих пор не попалось ни одной бутылки с письмом. Спустя долгие часы плавания на горизонте наконец-то показался какой-то предмет. Обломок полусгнившей мачты! Прошла целая вечность, прежде чем он проплыл мимо меня. Это было самое захватывающее событие, произошедшее за все время моего путешествия. Я привалился спиной к мачте, расколол один кокос и начал скучать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});