Читать интересную книгу Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила

— Просто супер как вы выступали! — искренне сказала Нерина. — А что она тебе сказала, если не секрет?

— Что сказала? А, тогда... Сказала «Уронишь — убью!» — рассмеялся Айвар. — Впрочем, она всегда так грозится! Как видишь, пока ни разу не уронил.

Когда он освободился, они снова разговорились, и парень с удовольствием вспомнил и о разводящихся мостах, и о вычурных барельефах на исторических зданиях, и о декабрьской «полярной ночи», и о прогулках под дождем, и об ароматах местных булочных и хлебозавода.

Нерина хотела расспросить его поподробнее о жизни в деревне, но Айвар не желал вызвать у нее жалость и в основном рассказывал про общие беды эфиопского простонародья. Она в свою очередь поведала ему немало старинных и новомодных легенд о мистическом Петербурге, которые он слушал с особенным интересом.

— Знаешь, сколько Питеру приписывается проклятий от царей, историков, писателей? — вдохновенно говорила Нерина. — Уж не знаю, есть ли там хоть слово правды, но когда сама по нему гуляю в поздний ноябрь или еду по шоссе мимо леса, всегда думаю: не божий дух здесь живет...

— Может быть! Вот Гумилев, по-настоящему верующий, а по-моему, совсем «не божий» поэт, родился в Петербурге, а потом скитался по Африке, писал про ее ритуалы и жуткие тайны. И мне всегда казалось, что у него в стихах о России такая же концентрация ужаса, что и про какое-нибудь озеро Чад или Экваториальный лес.

— Удивительно, что ты помнишь. Сейчас Гумилева и в России-то мало кто читает, тем более наизусть, — заметила Нерина с восхищением.

— Ну, я же абиссинец все-таки. Мало кто из русских поэтов нам посвящал стихи, верно? Мы это обязаны помнить.

— А в бога ты веришь? — неожиданно спросила девушка, будто его слова навели ее на какие-то новые мысли.

— Я верю в потустороннее, Нери, а уж как там оно называется, неважно. Уверяю тебя, что и тут, и в России религию воспринимают именно так, хотя для виду и говорят про христианство и прочие ярлыки. Люди не терпят необъяснимого, им непременно надо что-то придумать и красиво оформить.

— Да, это точно! — воодушевилась Нерина. — Я именно так думала, когда изучала живопись и графику Серебряного века. По-моему, кружки «Голубая роза» и «Мир искусства» были последними оплотами искренности в русской изобразительной культуре. Вот соцреализм и послевоенный «суровый стиль» — это, как я думаю, просто способ выживания и адаптации творчества под общественные катастрофы, а так называемое современное искусство — и вовсе спекуляция на стадных чувствах обывателей. Ой ...

Она запнулась и Айвар, поняв ее замешательство, усмехнулся:

— Я знаю, что все это значит, не стоит меня недооценивать.

Нерина, поняв, что он не обиделся, с облегчением улыбнулась. После этого она стала регулярно приходить в бар, и если Айвар тоже был свободен, они за долгими беседами гуляли по Аддис-Абебе. Девушка поняла, что без него никогда не узнала бы многих живописных, но безобразных и нездоровых тайн города. Во многие места иностранцам без черных было опасно заглядывать даже группой, не то что поодиночке. В нищих кварталах жилые дома были сколочены из листов жести, напоминали полуразвалившиеся гаражи-«ракушки», которые девушка не раз видела в Питере. Узкие проходы были завешены сушащимся тряпьем и местные бедняки добывали себе пропитание как умели. Одни, примостившись на пороге жилища, чинили обувь, другие обустроили в крошечной клетушке парикмахерскую, третьи торговали какой-нибудь убогой утварью. Попадались также попрошайки и проститутки, которые в сравнении с персоналом из баров откровенно демпинговали.

Однако Нерину все это не оттолкнуло: почему-то эта лишенная прикрас жизнь таила для нее необъяснимое обаяние. Ее никогда не тянуло на разговоры и сближение с чужими, но тут вдруг захотелось пообщаться с подростком, собирающим пластиковые канистры, с женщиной, которая шила на крыльце дома, с пожилым мужчиной, листающим книжку, похожую на молитвенник с дикими узорами на обложке. Айвар согласился перевести ее вопросы и люди шли на контакт, тем более что многие его хорошо знали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

После этих разговоров Нерина понемногу догадалась и о подработке самого Айвара, которую он, впрочем, и не намеревался скрывать. Это немного ее расстроило, но и обострило интерес, — здесь, в этом странном краю, подобный способ выживания выглядел таким же органичным, как грубая пища, горький кофе, тяжелые дегтярные запахи города и постоянная опасность. Поэтому она не стала приставать с расспросами.

Заодно ее неожиданно потянуло пройтись по магазинам и сувенирным лавочкам, чтобы показаться перед красивым парнем в новом виде. Среди пестрых шарфиков, бус из старинных монеток, замысловатых браслетов и серег из кости, камней, дерева и стекла трудно было выбрать что-то одно. Зато Нерине сразу почему-то захотелось купить белые лаковые туфли на каблуке, которые совсем не привлекли бы ее в питерских магазинах.

Айвар сразу это оценил и был искренне рад перемене в настроении девушки. Когда Нерина пришла к нему в следующий раз, он неожиданно протянул ей какую-то изящную вещицу.

— Я еще вчера подумал, чего тебе недостает, — пояснил он приветливо. — Попробуй, не бойся, тебе будет в самый раз.

Это оказался футлярчик с блеском для губ — он был бледно-розовым с холодным оттенком и еле заметным налетом перламутра. Нерина прежде не пользовалась ничем подобным и тем более не получала таких подарков от юношей, но теперь, едва накрасив губы, она убедилась, что Айвар нашел именно «ее» цвет. И впервые ей подумалось, не связано ли такое внимание с чем-то помимо добродушия и вежливости.

4.Местный спальный район

Нерина быстрым шагом шла по оживленной улице, вдоль лотков с какими-то пахучими яствами, от которых поднимался едкий дым, и торговцев, устроившихся со своими корзинами прямо на земле. Мимо проносились, подпрыгивая на ухабах, автомобили. Еще недавно она гуляла здесь воодушевленная чем-то неясным и приятным, а сейчас чувствовала себя отвратительно и почти с ненавистью думала о родном доме.

Во время похода по рынкам и магазинчикам Нерина заодно запасалась подарками для близких и невольно вспомнила о Косте. Не удержавшись, она купила подарок и для него — кожаный браслет готического стиля, инкрустированный черным блестящим минералом. Парень обожал рокерскую субкультуру и такая вещь была явно в его вкусе. После этого Нерина невольно подумала, что от него давно нет хоть какой-нибудь весточки, даже простого вопроса о том, все ли с ней в порядке, и решила позвонить ему сама.

Но почти сразу до нее донесся многоголосый шум на заднем фоне, и когда Костя наконец отозвался, его речь явно слегка заплеталась, да еще перемежалась нелюбимыми ею словами. На публику юноша часто называл Нерину «тхэян» или «ёрым», что означало по-корейски «солнце» и «лето», а любые нежные слова по-русски говорил только наедине. У нее самой подобные ассоциации вызывали недоумение: со своей меланхоличностью и любовью к мрачной эстетике она была скорее «осенью», да и день рождения у нее был в январе. И все чаще Нерина подозревала, что эти прозвища Костя использовал со всеми девушками, чтобы не путать имен, и заодно отдавал дань моде, а никак не уважению к своим корням.

Поэтому когда Костя в очередной раз стал увещевать подругу этими словами, она уже не была уверена, что он понял, кто с ним говорит. Мысль об этом никчемном звонке, о купленном браслете и прочих попытках навести мосты вызвала у девушки злость и презрение к самой себе, а заодно и к родителям, которые наверняка будут настаивать на этом браке до последнего. И скорее всего опять ее сломают...

Не имея возможности приглушить невроз алкоголем, Нерина купила двухлитровую флягу колы и тянула ее до тех пор, пока не начались болезненные толчки в грудине. Поняв, что ни питье, ни пустое сидение в кемпинге не успокоит, она решила отправиться туда, где в последнее время было легче всего, — к Айвару.

Перед выходом она быстро глянула в зеркало и, сама не зная зачем, быстро провела по губам блеском, который ей подарил молодой человек.