Читать интересную книгу Никола и его друзья - Жан Семпе

— Мои цветы! — закричал я. — Вы сломаете мои цветы!

И правда. Альцест молотил букетом, бумага разорвалась, и мои цветы разлетались в разные стороны.

А Клотер кричал:

— Мне не больно! Мне не больно!

Когда Альцест успокоился, у Клотера вся голова была в зелени и в самом деле очень напоминала овощной суп. Тогда я стал собирать цветы и сказал ребятам, что они плохие.

— А ведь правда, зачем вы испортили букет Никола? — сказал Руфус.

— Тебя не спросили! — ответил Жоффруа.

И они подрались. Альцест сразу ушел: поглядев на голову Клотера, он вспомнил, что хочет есть, и побоялся опоздать к обеду.

Я забрал цветы и отправился домой. Их, конечно, поубавилось. Не было больше зелени, не было и бумаги. Но все-таки это был еще красивый букет. А потом я встретил Эда.

— Давай поиграем в шарики, — предложил Эд.

— Не могу, — ответил я, — мне надо скорее домой, чтобы подарить маме цветы.

Но Эд сказал, что еще совсем рано. А я очень люблю играть в шарики. Я умею хорошо играть, прицеливаюсь и… бац! Почти всегда выигрываю. Ну, я положил цветы на тротуар, и мы с Эдом начали играть. А играть с Эдом очень здорово, потому что он обычно проигрывает. Плохо одно: когда он проигрывает, то начинает злиться. И он сказал, что я сжульничал, а я ответил, что он врет. Тогда он меня толкнул, и я шлепнулся прямо на букет, и цветам это на пользу не пошло.

— Вот скажу маме, что ты сделал с ее цветами, — сказал я Эду, и он ужасно огорчился.

Он мне помог отобрать цветы, которые не очень помялись. Все-таки Эд хороший друг.

И я пошел с моим букетом дальше. Он уже не был большим-пребольшим, но оставшиеся цветы выглядели неплохо. Один цветок, правда, немножко сломался, но два других были очень даже ничего. А потом я увидел, что навстречу едет на своем велосипеде Жоаким. Жоаким — это парень из нашего класса, и у него есть велосипед.

Тут я твердо решил больше не драться, потому что, если я и дальше буду ссориться со всеми ребятами, которых встречу, то у меня скоро не останется ни одного цветка, чтобы подарить маме. И потом, не их это дело, что я хочу подарить маме цветы. Это мое право, а им просто завидно, потому что моя мама очень обрадуется и даст мне разных вкусных вещей, а еще скажет, что я хороший мальчик. И вообще, чего они все ко мне пристают?

— Привет, Никола, — сказал Жоаким.

— Ну и чем тебе не нравится мой букет? — закричал я ему. — Ты сам лопух!

Жоаким слез с велосипеда, удивленно посмотрел на меня и спросил:

— Какой букет?

— А вот этот, — ответил я и сунул цветы ему в лицо. По-моему, Жоаким такого не ожидал. Во всяком случае, это ему не очень понравилось. Он выбил цветы у меня из рук, они упали на крышу проезжавшего автомобиля и уехали с ним.

— Мои цветы! — закричал я. — Это же цветы для мамы!

— Ничего, — сказал Жоаким, — я сейчас сяду на велик и догоню машину!

Жоаким — хороший друг, только педали он крутит не очень быстро, особенно на подъеме. Но все равно он тренируется, чтобы, когда вырастет, выиграть велогонки Тур де Франс. Потом Жоаким вернулся и сказал, что не сумел догнать машину, упустил ее на подъеме. Но он привез мне цветок, который упал с крыши. К сожалению, это был как раз сломанный цветок.

Жоаким назад поехал быстрее, потому что теперь он катился под горку. А я пошел домой с моим совершенно измятым цветком. В горле у меня как будто ком застрял. Так бывает, когда я приношу домой дневник с плохими отметками.

Я открыл дверь и сказал маме:

— Поздравляю тебя с днем рождения, — и заплакал.

Мама поглядела на цветок и вроде удивилась, а потом обняла меня, расцеловала и сказала, что ей никогда еще не дарили такого прекрасного букета. Потом она поставила цветок в большую синюю вазу в гостиной.

Говорите, что хотите, а лучше моей мамы в мире нет!

Дневники

Сегодня в школе на последнем уроке нам было невесело. Раздавать дневники к нам пришел сам директор. Когда он с дневниками под мышкой вошел в класс, лицо у него было жутко сердитое.

— Я много лет работаю в школе, — сказал он, — но никогда еще не видел такого недисциплинированного класса. Посмотрите только, как много замечаний записала учительница в ваши дневники! Сейчас я их вам раздам.

Тут Клотер сразу заплакал. Клотер — последний ученик в классе, и учительница каждый месяц пишет в его дневнике очень много всего. А папа и мама Клотера всякий раз из-за этого сердятся и оставляют его без сладкого и телевизора. Они уже так к этому привыкли, что, Клотер рассказывал, раз в месяц мама не готовит сладкого, а папа уходит смотреть телевизор к соседям.

У меня в дневнике было записано: «Очень непоседлив, часто бывает невнимательным. Дерется с товарищами. Может учиться лучше». У Эда было: «Невнимателен. Дерется с товарищами. Может учиться лучше». У Руфуса: «В классе все время играет с полицейским свистком. Пришлось несколько раз отбирать свисток. Может учиться лучше». Единственный, кто не может учиться лучше, — это Аньян. — Аньян первый ученик в нашем классе и любимчик учительницы.

Директор сказал, что мы все должны брать пример с Аньяна, что мы маленькие бездельники, и нас ждет каторга, и это очень огорчит наших пап и мам, у которых на наш счет совсем другие планы. Потом он ушел.

Нам было неприятно, потому что дневники должны подписывать наши папы, а уж это хуже некуда! Поэтому, когда прозвенел звонок, никто не бросился к дверям, не было обычной суеты, мы не толкались, не кидались ранцами, а вышли из класса медленно и молча. Даже у нашей учительницы был грустный вид. На нее мы не обижаемся. В этом месяце мы и вправду много баловались. И Жоффруа не надо было опрокидывать чернильницу на Жоакима, который упал, потому что строил рожи, и Эд дал ему в нос, хотя за волосы Эда дернул Руфус.

По улице мы шли, тоже не торопясь. Еле тащились. Постояли перед кондитерской, подождали, пока Альцест купит шесть булочек с шоколадом, которые он сразу начал есть.

— Надо запастись, — сказал Альцест, — потому что сегодня вечером сладкого… — И он тяжело вздохнул, не переставая жевать. Надо сказать, что в дневнике у Альцеста было записано: «Если бы этот ученик тратил столько энергии на занятия, сколько тратит на еду, он был бы первым в классе, так как может учиться гораздо лучше».

Меньше всех унывал Эд:

— А я совсем не боюсь. Мой папа никогда ничего не говорит. Я посмотрю ему прямо в глаза, и он сразу подпишет дневник. Вот и все!

Везет же Эду! На перекрестке мы разошлись. Клотер ушел, всхлипывая, Альцест — жуя, а Руфус тихонько свистел в свой полицейский свисток.

Мы остались вдвоем с Эдом.

— Если ты боишься идти домой, — сказал он, — можно сделать очень просто. Ты пойдешь ко мне и останешься у меня ночевать.

Эд — настоящий друг! Мы пошли вместе, и Эд мне по дороге объяснял, как он смотрит своему папе прямо в глаза. Только чем ближе мы подходили к дому Эда, тем он все меньше объяснял. А возле самой двери Эд и вовсе замолчал. Мы немножко постояли, потом я спросил:

— Так чего мы стоим?

Эд почесал в затылке и сказал:

— Подожди минутку. Я за тобой приду.

Потом он вошел в дом. Дверь осталась приоткрытой, и тогда я услышал какой-то шлепок. А потом мужской голос сказал:

— Сейчас же в постель! Останешься сегодня без сладкого, бездельник ты эдакий!

И Эд заплакал. Наверное, он как-то не так посмотрел в глаза своему папе.

Хуже всего было то, что теперь я должен был идти домой. Я шагал и старался не ставить ноги на полоски между плитами тротуара, это было легко, потому что я шел очень медленно. Я хорошо знал, что мне скажет папа. Он скажет, что всегда был первым учеником и его папа очень гордился моим папой. Что из школы он всегда приносил похвальные листы и награды. Что он бы мне их показал, но они потерялись, когда он женился на маме и переехал в новый дом. А потом папа скажет, что я ничего в жизни не смогу добиться, что я буду нищим, а люди будут говорить: «А-а, это тот самый Никола, который плохо учился в школе!» И будут показывать на меня пальцем и смеяться надо мной. Потом папа скажет, что он надрывается, чтобы дать мне приличное образование, чтобы вооружить меня знаниями на всю жизнь, что я неблагодарный и меня нисколько не трогает огорчение, которое я причиняю своим бедным родителям, и что я останусь без сладкого, а кино подождет до следующих записей в дневнике.

Папа повторит все, что говорил в прошлом месяце и позапрошлом. Но с меня хватит. Я скажу ему, что мне очень плохо, и раз так, я уйду из дома навсегда, куда глаза глядят. И тогда они пожалеют обо мне, а я вернусь только через много-много лет. У меня будет много денег, и папе станет стыдно, что он говорил, будто из меня ничего не выйдет. И люди не посмеют показывать на меня пальцем и смеяться надо мной. И я на свои деньги поведу папу и маму в кино, а все скажут: «Посмотрите, у Никола так много денег. Он даже сам заплатил за билеты в кино для папы и мамы, хотя они обошлись с ним не очень хорошо». И еще я поведу в кино нашу учительницу и директора школы. Тут я вдруг оказался перед своим домом.