Как большинство профессиональных военных своей страны, он с пренебрежением относился ко всякого рода пацифистским настроениям, движению сторонников мира, требованиям, петициям, воззваниям и походам. А между тем ситуация в мире изменилась. Людям надоели атомные призраки, постоянный страх, неуверенность в завтрашнем дне. Русские предложения о ядерном разоружении обсуждались не только дипломатами. И вот произошло неожиданное.
Партия «твердого курса» на очередных президентских выборах с треском провалилась. Новое правительство под давлением общественности вынуждено было стать на путь переговоров и в конце концов подписало Договор о запрещении атомного и водородного оружия. Начался демонтаж ракет дальнего и среднего радиуса действия. В будущем грозила перспектива частичного, а может, и полного разоружения.
На первых порах Гейнц растерялся. Но только на первых порах. Примкнув к оппозиции, он вскоре нашел общий язык с владельцами крупнейших военных концернов, а затем объединил вокруг себя самых деятельных сотрудников министерства, командиров войсковых соединений. Военный заговор против правительства должен был восстановить статус кво.
Все рухнуло в один час. Планы заговорщиков были выданы правительству одним из офицеров. Гейнца усадили в закрытую машину с несложным переплетением на окнах. Он был разжалован, лишен орденов, приговорен к двум годам тюрьмы. Впрочем, через несколько месяцев был помилован президентом, заявившим представителям печати, что не в его принципах преследовать своих политических противников.
Освобождение Гейнца не прошло незамеченным: сумрачная фигура генерала-заговорщика щекотала воображение журналистов. Но Гейнц не жаждал рекламы, и от него быстро отстали. Впрочем, один оказался более настойчивым. Это был болтливый человек, начиненный всевозможными, как правило, самыми фантастическими идеями. Звали его Серж Карповский. Он сразу же предложил Гейнцу написать в соавторстве сенсационную книгу «Как я свергал президента» с пикантными подробностями закулисной политики. Гейнц не согласился: он все-таки еще не потерял веры в свою звезду. Очень скоро ему помогли устроиться в «Миссию добра». Около года Гейнц провел в одной из африканских стран, занимаясь политическим шантажом. Наконец, вернувшись на родину, был подхвачен владельцем крупнейшего концерна мистером Колманом…
— Что с вами, Фред? — Полковник с удивлением смотрел на окаменевшего Гейнца. Тот провел рукой по глазам, словно отгоняя воспоминания.
— Я слушаю вас, Спектер.
— Так вот. Я говорю: на базе неделю торчит комиссия ООН. Это вы учли?
Гейнц едва заметно усмехнулся.
— Наконец-то у нас начинается деловой разговор…
* * *
Деловой разговор закончился только к вечеру. А глубокой ночью все четырнадцать наблюдателей ООН, находившихся на военной базе АЕ-51, были взяты под стражу.
Операция, которой руководил сам полковник Спектер, заняла немногим более двадцати минут и завершилась к половине первого. Больших хлопот она не доставила: протестуя, грозя, возмущаясь, офицеры и технические эксперты ООН, тем не менее, отправились под конвоем на гарнизонную гауптвахту. Только с двумя — югославским майором Душаном Чоличем и инженером англичанином Арчи Гривсом пришлось повозиться.
Услышав от полковника обвинение в диверсиях, югослав выхватил пистолет и направил его на Спектера.
— Провокатор! — яростно крикнул он. — Немедленно соедините меня по радио…
Толстый лейтенант выстрелил. Пуля раздробила Чоличу кисть, пистолет выпал. Майора схватили, наскоро перевязали руку и поволокли за решетку.
Англичанин повел себя иначе. Он выпрыгнул в окно и бросился к радиостанции. У входа его задержали часовые.
В эту ночь на базе многие не ложились спать. Под мелким, поблескивающим в свете фонарей дождем взвод солдат копошился на погрузке транспортного самолета, на котором накануне прилетел Гейнц. Вокруг гауптвахты была поставлена усиленная охрана.
В начале третьего полковник Спектер вызвал на аэродром своего заместителя.
— Примите командование базой. Вылетаю для доклада в штаб. На рассвете свяжусь с вами по радио.
В два часа восемнадцать минут транспортный самолет вырулил на стартовую дорожку аэродрома.
Когда Спектер ощутил, что грузная машина наконец оторвалась от земли, он втянул голову в плечи и глухо замычал.
Гейнц равнодушно отвернулся.
* * *
В три часа ночи пустынное побережье содрогнулось от взрыва колоссальной силы. Ослепительная вспышка разорвала темноту на многие десятки миль. Светящееся облако зловеще поднялось над землей, ударная волна прокатилась над водой и сушей, сметая с одинаковой легкостью и мощные океанские валы, и гранитные скалы.
Ракетная база на побережье больше не существовала.
Глава II
КЛИЕНТЫ «ЦВЕТКА БИКИНИ»
В зале зажегся свет, соседи Карповского поднялись с кресел и заторопились к выходу, а он еще с минуту сидел, оцепенело уставившись на померкший экран. Наконец с усилием встал и медленно побрел к двери, глядя перед, собой пустыми глазами. Фильм «Агония планеты» подействовал на него ошеломляюще.
Выйдя из кинотеатра в хвосте толпы, Карповский бессознательно двинулся вслед за группой пестро одетых юнцов. Они тоже смотрели «Агонию» и сейчас на ходу обменивались впечатлениями, обходясь двумя-тремя междометиями. Пройдя через сквер, компания остановилась возле сигаретного автомата и, беззлобно переругиваясь, стала рыться в карманах в поисках мелочи. Карповский машинально замедлил шаг, потом опомнился, поискал взглядом скамейку. Быстро пересек аллею, сел. Ему надо было прийти в себя.
Странно, очень странно, что этот средний боевик, довольно типичный для «фильмов ужасов», мог так чувствительно резануть по нервам. За свои тридцать три Серж Карповский видел достаточно телеужасов и кинокошмаров, чтобы воспринимать их спокойно. Стыдно! Считать себя трезвым человеком — и вдруг чувствовать, что после дрянной кинодешевки у тебя пересыхает во рту. Нет, ужасы тут ни при чем. Его этим не проймешь. Шестирукие, безносые, безглазые — все это на обывателя. Скучища.
Но Рацел!.. Каков Рацел! Предатель человечества, гениальный убийца… Надчеловек, сгусток ненависти и воли, безумия и хладнокровия. Конечно же, дело в нем: не будь в фильме Рацела, он вышел бы из кино позевывая. Но Рацел был, и в течение двух часов Карповский жил его жизнью, ненавидел его ненавистью, торжествовал и упивался. Он сливался с Рацелом, забыв о том, что существует в мире некое газетное ничтожество, промышляющее полицейской хроникой. И вот два часа могущества позади, и нужно снова цеплять на лицо осточертевшую улыбку простяги-весельчака, чтобы понравиться и угодить людям. Ничтожествам, над которыми только что глумился Карповский — Рацел, властелин мира…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});