Читать интересную книгу Еще един год в Провансе - Питер Мейл

Приближался конец сентября, начался охотничий сезон. Они решили встретиться в воскресенье на заре, в холмах. Пятеро товарищей по несчастью с ружьями и собаками отправились травить дикого кабана, регулярно разбойничавшего в виноградниках.

Солнце, лишь только появилось из-за горизонта, принялось нещадно прожаривать все, до чего дотягивались его лучи. Воскресенье в сентябре выдалось июльским. Добравшись до гребня Люберона, они едва тащили ноги, едва волокли ружья, патронташи и иную амуницию. Легкие разрывались от жары и усталости. Они опустились на траву в тени могучего кедра, пустили по кругу бутылку. Собаки, звеня колокольчиками, бросились исследовать кусты, выписывая зигзаги, как будто их сдерживали невидимые поводки. Посторонних звуков, ушей, глаз поблизости не наблюдалось, можно было без помех совещаться, искать решение.

Кого наказывать, жен или мясника?

Обработать ему бока, сломать пару ребер, разорить лавку — хороший урок. Возможно, возразил кто-то. Но он опознает обидчиков, вмешается полиция. Возникнут трения, запахнет тюрьмой. Кому это нужно? Да и остановит ли это негодяя-соблазнителя? Женщины пожалеют пострадавшего и бросятся его утешать. И все пойдет по-прежнему. Мужской организм хорошо переносит побои. Бутылка переходила от одного к другому, они замолчали. Каждый представлял, как он будет куковать в тюрьме, а жены, избавленные от надзора… Если уж они и в присутствии мужей умудряются… Наконец один из них произнес то, что у всех вертелось на языке: требуется окончательное решение вопроса. Мясник должен исчезнуть из деревни так или иначе. Только тогда к ним вернется прежняя жизнь. И жены. Вон этого похотливого козла из деревни!

Почтальон, как наиболее разумный и умеренный, предложил серьезно поговорить с мясником. Мол, убирайся, или… Может, тот тоже окажется разумным. Но остальные четверо решительно возразили. А где же наказание? Где кара, месть, справедливость? Они останутся вечным посмешищем для всей деревни, всю жизнь на них будут пальцами показывать, на слабаков, проворонивших своих жен. На трусливых рогоносцев.

Бутылка опустела. Один из них поднялся на ноги, отошел подальше и установил пустую бутылку на валун. Вернувшись, поднял свое ружье и зарядил его. «Вот что надо сделать». Прицелился, выстрелил. Бутылка разлетелась, сверкнув на солнце осколками. Он взглянул на остальных и пожал плечами. Voilà.

Они решили бросить жребий, кому исполнить вынесенный коллективно приговор. Решив этот важный вопрос, направились по домам, к воскресному ланчу с любимыми женами.

Палач-исполнитель тщательно выбрал время, оставив дом в безлунную ночь. Ружье он зарядил двойной порцией крупной дроби, достаточной, чтобы уложить слона, не говоря уже о человеке, да еще при выстреле в упор. Думалось ему, вероятно, спят ли остальные четверо или думают о нем, пробирающемся по пустынным улицам к мясной лавке. Вечностью показалось ему время, понадобившееся мяснику, чтобы спуститься и открыть дверь.

Он выстрелил из обоих стволов, вжав их в грудь жертвы, и не видел, как тот упал. Когда в соседних домах начали зажигаться огни, он уже вырвался из деревни, по дуге возвращаясь домой.

Первый жандарм, поднятый с постели звонком одного из немногих деревенских телефонов, прибыл уже перед зарей. Перед дверью дома мясника уже стояли люди, с ужасом глазевшие на окровавленный труп, освещенный лампой в прихожей, которую мясник включил, перед тем как отпереть дверь убийце. В течение часа прибыла уголовная полиция из Авиньона, разогнала любопытных по домам, забрала труп и обосновалась в mairie[25], чтобы начать расследование, заключавшееся главным образом, в допросе жителей деревни.

Трудное время пришлось пережить пятерым мужьям, их солидарность и дружба подверглись суровому испытанию. Еще раз встретились они в лесу, напомнили друг другу, что только молчание, полнейшее молчание может обеспечить их безопасность. Держать язык за зубами, и никто ничего не узнает, как выразился один из них. А полиция пусть думает, что враг из соседней деревни прибыл, чтобы отомстить ему за прежнее. Они опустошили еще одну бутылку и поклялись молчать до последнего.

Прошли дни, недели, следствие затянулось, но никто ничего не знал, никто ничего не рассказывал. Деревенские дела неохотно обсуждают с чужаками. Конечно, полиция установила приблизительное время смерти, как и то, что убит мясник из охотничьего ружья. Допросили всех, у кого имелось permis de chase[26]. Проверили каждое ружье. Но дробь не пуля, определить, из какого ружья стреляли, не удалось. Фатальный двойной выстрел мог прогреметь из любой из дюжин сельских двустволок. В конце концов следствие заглохло, дело так и осталось незавершенным. Деревня занялась сбором винограда, в эту осень уродившегося в высшей степени насыщенным вследствие сухой и теплой осени.

Через некоторое время прибыл другой мясник, мужчина из города Ардеш, в солидном возрасте, семейный. Он не мог нарадоваться на прекрасную лавку, полностью оборудованную, вплоть до ножей. Льстила ему также подчеркнутая приветливость к нему мужского населения деревни.

— Вот и все, — сказал Мариус. — А было это лет сорок назад.

Я спросил его, обнаружилось ли впоследствии, кто убил мясника. Ведь знали с самого начала пятеро, это уже немало, а он ведь и сам сказал, что сохранить что-либо в тайне здесь все равно что удержать воздух в руке. Но Мариус улыбнулся и покачал головой.

— Скажу я только, что на похороны мясника столько народу набежало!.. И не без причины. — Он допил вино и откинулся на спинку стула. — Beh oui[27]. Многолюдные выдались похороны.

Поразительное открытие ресторанного обозревателя «Нью-Йорк таймс»: нет на свете никакого Прованса!

Это письмо пришло от мистера Джеральда Симпсона из Нью-Йорка. Моего американского читателя озадачила газетная статья, которую он приложил к своему письму. Заметка подействовала на меня удручающе. Она клеймила Прованс как край хитрых фермеров и никудышной пищи. Эти тяжкие обвинения озадачили и мистера Симпсона. Он побывал в Провансе во время летнего отпуска и возвратился домой с совершенно иными впечатлениями. В моих книгах он нашел подтверждение своих впечатлений. «Как же так? — недоумевал мистер Симпсон. — Неужели за последнее время все так резко изменилось к худшему?»

Я прочел статью еще раз, внимательнее. Действительно, Прованс выглядел в описании автора весьма непривлекательно, а рестораторы и поставщики продуктов стремились испортить жизнь невинным гостям юго-востока Франции. Встречались мне и раньше подобные статейки, сочинители которых стремились утвердить свою особую точку зрения. Эти репортеры старались обнаружить «правду жизни», которая непременно должна была отличаться от лакированной обложки с улыбками и залитыми солнцем лавандовыми полями. Они рыщут по свету в поисках обиженного туриста, мрачного продавца, плохо приготовленного блюда, а найдя, ощущают, что день прожит не зря, материал обнаружен, статья выйдет в свет. С их писаниями я не соглашаюсь, но и не оспариваю их. Все мы видим Прованс по-разному. Моя точка зрения не может не отличаться от точки зрения человека, приехавшего на одну-две недели, да к тому же еще и в августе, в самое напряженное, забитое туристами время года.

Присланная мне заметка называлась «Мой „год в Провансе" в текущем августе». Появилась она 22 августа 1998 года в одной из наиболее заметных и влиятельных газет мира — «Нью-Йорк таймс». Автор статьи — Рут Рейкл, имя которой, вне всякого сомнения, вызывало почтительную frisson[28] у персонала ресторанов Манхэттена — во всяком случае, до апреля того самого года, когда она сложила с себя обязанности ресторанного обозревателя почтенного и авторитетного печатного органа. Светоч гастрономического знания, маяк, освещающий тусклый невежественный мир, создатель и губитель кулинарных репутаций… В общем, дама, которая «свои луковицы знает», как сказал бы один из тех «хитрых фермеров».

К характерным особенностям госпожи Рейкл в качестве кулинарного эксперта и автора относились способности схватить быка за рога и проникнуть в суть вопроса с ходу, без всяких сомнений и не теряя времени на раздумья. Завидная оперативность. За время своего краткого визита в августе она оказалась в состоянии досконально исследовать, обдумать, подытожить впечатления от обширного региона Франции — поразительная работоспособность! — и охаять его. Да еще и нашла время для проведения обманувшего ее ожидания досуга.

Длинный список разочарований начинается с первого же завтрака: ужасные baguettes[29], еще хуже croissants[30], кислый кофе… На рынке ни одного спелого помидора! Персиками можно гвозди забивать! Фасоль какая-то сморщенная, а что может быть огорчительнее для ресторанного критика, чем сморщенная фасоль! Сердце бедной дамы падало и падало в бездну разочарования. Упало на картофель: ни одна из картофелин на рынке не выращена во Франции! В мясном ряду нет баранины. Ад для гурмана. В супермаркетах, где госпожа Рейкл совершала покупки в нерыночные дни, ничто не улучшило ее настроения — выбор тоже ужасный. Мясо и овощи — просто кошмар. Сыры фабричного приготовления. Хлеб в пластике. А самое ужасное в том, что выбор одних только розовых вин в маркете «Д'Агостино» оказался куда как обширнее, нежели весь ассортимент круп, булок, крекеров, печений и кондитерских изделий. Можете себе такое вообразить? Больше вина, чем печенья! Что еще требуется, чтобы удостовериться, как низко пало это общество?