Читать интересную книгу Жалобная книга - Макс Фрай

Правило это не мною, понятно, придумано, но усвоено почти с восторгом. У накха не может быть собственной жизни – примерно так я это для себя формулирую. Это не табу, нарушив которое ослушник лишится чего-нибудь распрекрасного и полезного вроде головы. Просто подразумевается, что собственная жизнь ребятам вроде меня ни к чему. Отвлекает.

Так оно, по чести сказать, и есть. Я не раз проверял.

Но сегодня мне следовало предпринять великое множество мелких усилий ради длительного и комфортного хранения собственной шкурки. Получить три гонорара: один на юго-востоке Москвы, другой – на северо-западе, третий, самый мелкий, хвала всему, что шевелится, в центре. Пока находятся психи, готовые оплачивать мятой бумажной монетой пустопорожнюю мою болтовню, о шкурке можно не слишком беспокоиться. Чего-чего, а слов на мой век хватит. Венька, старый дружище, помнится, смеялся надо мной, говорил, что в прошлой жизни я был Оле-Лукойе. Дескать, жил не тужил, по чужим снам перекати-полем мотался, морочил голову детишкам, а умер по-дурацки, подавившись спьяну собственной сказкой. И вот теперь суждено мне хрипеть, отхаркиваться, стараясь выплюнуть ту, древнюю, недосказанную, небылицу и умолкнуть наконец.

Не выходит пока. Трындеть мне, неперетрындеть, что бы ни случилось.

С точки зрения бытовой выгоды, оно и к лучшему.

Часть денег следовало тут же отвезти квартирной хозяйке, еще несколько мелких порций поделить между телефонной станцией, интернет-провайдером и прочими полезными кровососущими организациями. Полупустые хлопоты, сущая ерунда, на исполнение которой в каком-нибудь уютном провинциальном городе ушло бы часа три, а вот в Москве если и хватит рабочего дня, то чудом. Хорошо хоть, жизнь моя так истончилась, стала столь незначительной, что вряд ли в ней найдется место апокалиптическим автомобильным пробкам. Разве что мелким заторам у светофоров. Это – пожалуйста, это перетерпим.

Дня мне кое-как хватило. В девять вечера я – не вышел, колобком выкатился из подъезда Виктории Борисовны. Влип я с нею, конечно. Застать на работе не успел, пришлось отправиться домой и принести время своей жизни в жертву законам гостеприимства. Снять ботинки, вымыть руки, полтора часа пить чай с ванильными сухарями перед телевизором, обсуждать, с позволения сказать, «новости». Спешно сочинять собственные мнения о текущих событиях, да так, чтобы, с одной стороны, не слишком разойтись с почти младенческими суждениями Виктории Борисовны, а с другой – чтобы самого не стошнило на крахмальную скатерть в процессе выступления. Не бог весть какое умственное усилие, но все же муторная работа. Хуже, чем статьи для дамских глянцев писать, ей-богу.

Все хорошо, что кончается – хоть как-то. Впрочем, мой визит закончился не как-нибудь, а вполне «хорошо», грех жаловаться. Ванильные сухарики Виктории Борисовны и собственные глубокомысленные сентенции не растерзали мне гортань, я уцелел, сохранил рассудок, вырвался на волю и вот стою теперь на улице Покровке, правой ногой в февральской ледяной каше, левой – в мартовской грязи. За жилье уплачено, я бы даже сказал: «уплóчено». Такое звучание подразумевает натужное усилие, бытовую муку, неуклюжий, но вполне успешный прыжок с переворотом – все это, следует признать, имело место. И теперь еще целый месяц чужая крыша над моей головой может официально именоваться «домом». А мне того и надо.

Дом – это очень, очень важно.

Дом нужен всякому человеку; другое дело, что глубинные мотивации у нас, квартиросъемщиков, разные. Кому-то дом нужен для того, чтобы туда возвращаться, кому-то – чтобы было куда приводить других людей, кому-то требуется место, которое можно обустраивать по своему вкусу и разумению, а кому-то – запереться на полдюжины замков и вздохнуть с облегчением: «Уж теперь-то наверняка доживу до утра». А мне дом нужен для того, чтобы было откуда уходить. Диковинная придурь, не спорю.

Сколько себя помню, всегда был одержим желанием уйти из дома. Вовсе не от родителей: детство у меня получилось не то чтобы счастливое, но вполне благополучное, жаловаться особо не на что. Уйти хотелось ради самого жеста: вот дом, я тут живу, смотрю сны по ночам, валяюсь на диване с книжкой, загораю на балконе, храню нужные, полезные и просто любимые вещи и вдруг ни с того ни с сего переступаю порог, запираю дверь и иду неведомо куда и зачем. Просто ухожу, чтобы уйти, и все тут.

Я и уходил, собственно, великое множество раз, но всегда возвращался. Если не к ужину, то хотя бы на рассвете. Здравый смысл подсказывал: не вернусь сам – вернут силой. А превращать потаенную мечту в скандал, бунт и заведомо проигранную битву мне не хотелось. Не мой стиль. Всякий жест следует исполнять красиво или уж вовсе не выпендриваться – так мне всегда казалось.

Став старше и поселившись отдельно от родителей, я окончательно убедился, что желание уйти из дома вовсе не было связано с потребностью избавиться от докучливых сожителей. Сколько лет прожил один, а по-прежнему больше всего на свете люблю уходить из дома.

Другое дело, что, став взрослым, я вполне могу позволить себе такую придурь. Загулять на несколько дней, а то и недель, ночевать у друзей и подружек, завеяться в другой город – да мало ли вариантов? При этом совершенно не обязательно обещать себе: «Ни за что, никогда, ни при каких обстоятельствах не вернусь!» Вполне достаточно знать, что так может случиться, как бы само собой, без особых усилий.

Собственно говоря, дважды такой фортель мне удался. Одна комната, за тысячу километров отсюда, до сих пор небось пустует на радость местным паукам, тараканам и мышатам. Ну и славно, надо же им хоть где-то отдыхать от бесконечной битвы с людьми…

Судьба второй навсегда покинутой съемной квартиры мне неизвестна. Могу лишь предположить, что ее законный владелец был совершенно счастлив, обнаружив, что я оставил там не только драные джинсы да несколько ярких кофейных кружек, но и новехонький музыкальный центр. Очень уж не хотелось туда возвращаться; теперь, пожалуй, и не вспомню почему.

Зато теперь я отлично устроился. Выходя из дома, могу быть совершенно уверен, что если и вернусь, то лишь полдюжины жизней спустя, никак не раньше. А это, если разобраться, много позже, чем «никогда». Несколько «никогда» спустя – так, что ли, получается?..

И да, кстати о возлюбленной моей «никогде». За мужество, проявленное при личном общении с Викторией Борисовной, мне, безусловно, полагается награда. Ничего из ряда вон выходящего, чашка кофе, пирог какой-нибудь яблочный и пара-тройка чужих судеб на закуску, чтобы слаще спалось.

Отличное решение.

Благо кафе – вот оно, через дорогу. Называется «Кортиле». «Дворик», если я ничего не путаю. Смешно, конечно: закрытое помещение «двором» именовать, да еще и писать импортное слово кириллицей. Зато вывеска славная, полосатая, а из огромных окон льется топленый, желтый, сливочный свет. Мне определенно туда.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});