Владимир Иткин, критик: "Мир, созданный Осокиным, слишком необычен. Его атомы - зеркала, какие-то дрожащие и подлые российские образы, а затем - очень искренние, яркие, порой неприятные, вуайеристские эротические фантазии в стиле ретро. Каждый из рассказов - живой и поэтически ёмкий слепок вздымающейся волнами порномассы[?]"
Книги постоянного автора "Нового мира" Дмитрия Данилова выходят с пометкой: "Современная русская классика". Критики выделяют у него "Горизонтальное положение" - роман в форме дневника писателя, работающего в издательстве, которое выпускает проспекты разных компаний, торговых и прочих. Каждая глава начинается (дневник же!) с обозначения даты, времени пробуждения, дороги на работу - название улицы, номер автобуса, обрывки разговоров. Иногда пишется: "Раннее пробуждение[?] Принятие решения идти пешком". Описание рабочего дня - отдельными короткими фразами: сел за стол, придвинул папку[?] На обратном пути с работы так же: улица, номер автобуса[?] Дословно: "Добредание до остановки. Доезжание на автобусе". Дома: "Употребление в пищу каких-то штучек из сыра. Выпивание алкогольных напитков. Осознание необходимости принять горизонтальное положение. Сон". Так на протяжении всего романа, иногда в несколько ином варианте: "Укладывание себя в горизонтальное положение[?]" Есть и такое: "Отмечание старого Нового года при помощи шампанского и сухого вина[?]" Кончается роман так: "Постановка последней точки. Описание постановки последней точки[?] Собственно, это всё. Горизонтальное положение. Сон". Очень похоже на так называемый юмор "Аншлага".
Но вот оценка уже знакомого нам Данилы Давыдова: "Подозреваем, что такую инертную с виду, сугубо эмпирическую прозу, воздействующую на читателя чем-то неуловимым, мечтали писать очень многие. Но много званых, да мало избранных".
Смотрим ещё один роман Данилова - "Описание города". Эпиграф: " Я знаю есть город он совсем никакой" (без запятых, конечно) - из стихотворения Данилы Давыдова. Начинается так: "Описать город. Взять и описать город. Выбрать какой-нибудь город и описать его. Побывать в городе несколько раз, много раз, десять раз или лучше двенадцать. И описать его[?]" Далее начинается описание поездок, двенадцать поездок, строго по месяцам года. Стиль такой же, как и в дневниковом "Горизонтальном положении".
Творчество поэта и прозаика Марианны Гейде оценивает тот же Данила Давыдов: "Кажется, о Гейде можно говорить чуть ли не как о своего рода культовом авторе[?] В её рассказе - свёрнутая в пружину повесть, в повести - "спрессованный" роман". И о содержании: "Антропоморфизация неантропоморфных существ и предметов параллельна расчеловечиванию человеческих персонажей[?]"
Читать Марианну Гейде уже и не хочется.
Создаётся впечатление, будто и писатели, громко заявляющие о себе, и критики, пишущие о них, не слышат слов, какими пользуются, не вдумываются в них, не то бы самим неловко стало. Получается, пришёлся критику по вкусу какой-либо автор - так и давай о нём самые высокие слова, выспренние, витиеватые, иначе какой же ты будешь критик?
Вот книга кемеровского писателя Сергея Солоуха "Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева". Характерный для неё стиль: "Но отнюдь не томноокое существо по имени Валера, Валерия Николаевна, что днём в отдельной комнате летом пустого дома охотников спала, либо солдатскими байками немца с французским литературным псевдонимом портила глазёнки дивные, а ночью из лежебоки, чеховской героини превращалась в безумную и бесстыжую бестию, настоящее наказание, алым папиросы огоньком с ума сводившую дремучую, инсектами озвученную ночь[?]" На обложке книги: "[?]виртуозные словесно-музыкальные построения" (Андрей Немзер); "[?]почти физическое наслаждение при чтении, выпивается, как вино, мелкими глотками" (Николай Александров); "Надо быть уж совсем круглым дураком, чтобы не понять, что такой писатель мог быть дан только великому народу" (Роман Лейбов).
Кроме вреда пишущим, подобные "всхлипы" ничего не принесут. Правильно замечает Георгий Семаков: раскрученные таким образом авторы раз от разу пишут всё хуже.
Алексей ШИРОКОВ
Из жизни словарей
Из жизни словарей
НАБОЛЕЛО!
В 1951 году русскому языку обучали куда лучше, чем в 2012-м
Эту гимназию, тогда она называлась Первой мужской средней школой имени В.И. Ленина, я окончил в 1951 году.
Русский язык преподавали в ней до последней четверти 10-го класса. Моим учителем русского языка и литературы (как же мне повезло!) был выпускник Казанского университета Николай Павлович Черненко. Будь память моя покрепче, о нём можно было бы написать большую повесть и обязательно включить туда описание его уроков русского языка и литературы. Уверен, это было бы очень поучительно и интересно. Но что уж тут локоть пытаться укусить! Ограничусь немногим.
- Ребята, - обращался он к нам, - объясняю, почему следует говорить "одноврЕменно", а не "одновремЁнно", как это слово иногда неверно звучит даже из московского радио. Посмотрите, ведь корень в этом сложном слове "врЕмя", и нет сомнений в том, как произносить слова своеврЕменно, безврЕменно и заблаговрЕменно. Вот по этой модели нам всем, и вам в особенности, ибо вы выходите в люди из Первой гимназии Ульяновска, следует говорить только одноврЕменно. А другое ударение оставьте тем, про кого потом, шушукаясь, будут судачить: "Вон Пётр Никитич гимназию-то окончил, а говорит с ошибками".
Он приводил много примеров именно такого рода, разворачивая перед нами ассоциации слов, после чего бесспорным оказывалось, например, заключение, что единственно правильным является ударение творОг! А как же иначе! Вот смотрите: творожОк, творОжник, творОжистый, творОжу, творОжащийся[?] Видите, во всех этих словах ударение падает на вторую часть слова, а поэтому: творОг и только творОг истинно верно!
И повторим, что это для всех, кто стремится к тому, чтобы речь его была безупречной.
А вот ещё одна цепочка слов: бронирОванный автомобиль, но (бронИрованный номер в гостинице), запломбирОванный зуб, плиссирОванная юбка, гофрирОванный картон, дрессирОванная львица и, наконец, экзальтирОванная дама. И это всё от Николая Павловича.
Именно так ударения в этих словах стояли в словарях тех времён и сейчас так стоят, например, в авторитетнейшем "Карманном словаре правильных ударений" бывшего теледиктора и педагога по технике речи Олега Ивановича Дружбинского, который не допускает такой вольности-либерализма, какая входит сейчас в моду: "можно и так "ударять", и иначе", например: бАловать и баловАть; обеспЕчение и обеспечЕние; фенОмен и феномЕн.
Кстати о "фенОмене": некий остепенённый умник внёс в Институт русского языка предложение, чтобы феномЕном теперь стали называть из ряда вон выходящую личность, а фенОменом - необычайное явление. Ну что можно сказать? Только было мы все привыкли к одному ударению: фенОмен, так нет, снова переучивайся и переучивай всех: детей, жену, сестру, внуков и правнуков, и всё без объяснения причин, а по воле некоего олуха царя небесного.
И ещё нам втолковывают, что можно и "йогурт", и "йогУрт", что можно: кофе - он и кофе - оно. И ещё до чёрта всякой иной необъяснённой дури. Зачем, спрашивается, расшатывать русскую орфо[?]графию да и орфоэпию заодно? Почему ничего подобного не происходит в английском или во французском языках?
И здесь мне хочется сказать о явлении, которое охватывает многие десятилетия и прочно укоренилось в СССР (и в России!), и в США, а возможно, и в других странах.
Назовём это явление всеобъемлющей (для русского в России или английского в Америке) унификацией произношения и интонации (акцента) всех жителей этих огромных стран, на территории которых практически исчезли говоры. А ведь по ним когда-то можно было понять, из какой части СССР человек приехал в Москву или из какого штата США - в Лос-Анджелес.
Случилось это вследствие всеохватывающей деятельности радио, телевидения и, конечно же, кино, театров, филфаков университетов, театральных и киновузов. Теперь, какие бы красавцы или красотки ни приезжали в Голливуд, их не принимают, если произношение не достигло стандартов американского (голливудского) произношения. В самом крайнем случае принимают, но их роль озвучивается другим актёром, с безупречным американским языком.
То же и в СССР, когда из оказавшихся на "Мосфильме" или "Ленфильме" или в московских театрах артистов и певцов с периферии чуть ли не калёным железом выжигали украинские, белорусские, волжские, сибирские, кавказские и иные говоры, как правило, с помощью опытных педагогов. Вспомните, куда делись говоры Люси Гурченко, Наташи Порывай (Королёвой), Иосифа Кобзона, Василия Ланового и многих других?