Читать интересную книгу Толстый – повелитель огня - Мария Некрасова

– Это не мой студент, Саш. У меня таких грамотеев нет и быть не может. Хотя… Похоже, добрую половину ошибок он делает специально.

– То есть?

– Прикалывается, – непедагогично объяснила бабушка. – Вот, например, мягкий знак после «Ш» – то есть, то нет. Он не такой безграмотный, каким хочет казаться. По пунктуации все чисто, есть только орфографические ошибки. Они заметнее, вот он и развлекается. По-моему, он даже не первокурсник.

– Второй курс, – поддержал ее Тонкий. – Смотри сюда.

Он открыл форум университета, где Ваня был под другим ником, но по-прежнему оставался Ваней. Парнем, который любит мотоциклы, апельсиновый сок (о чем неосторожно сболтнул по телефону) и пишет «пабалтать».

Бабушка сперва не поняла: «Смотри, тут же подпись другая», но стала читать, и возражения кончились. Ничего компрометирующего Ваня не писал, так, интересовался темами рефератов (не был на этой лекции), спрашивал старшекурсников, что будут сдавать в четвертом семестре. Но «пабалтать» говорило само за себя. Плюс мотоциклы с апельсиновым соком. И фингал!

– Есть у тебя студенты с фингалом?

Бабушка посмотрела на Тонкого, как на двоечника.

– У меня на втором курсе четыре группы. Полторы сотни человек в аудитории. Как в театре. Я на трибуне, они в зале. С фингалами, ирокезами, фиксами… Я каждого разглядывать должна?

Тонкий пожал плечами: не хочет – пусть не разглядывает. А вот и еще зацепочка…

– Смотри: он не знает темы рефератов, значит, на этой лекции не был. Ты ведь отмечаешь отсутствующих?

Бабушка уже листала свою тетрадку-кондуит, бормоча себе под нос:

– Второй курс, темы рефератов я давала на «Сложном синтаксическом целом»…

Тонкий бесстыже подглядывал через плечо и первый заметил: «10.09. Сложное синтаксическое целое». Тезисы для лекции, темы рефератов и…

– Вот, смотри, список отсутствующих!

Список был на две страницы: два столбика в алфавитном порядке бабушкиным размашистым почерком – человек тридцать. Вычитаем девчонок, и остается всего-то пять фамилий. А может, и меньше: Гришко и Чмирь под вопросом. Тонкий потыкал в них пальцем:

– Это парни?

– Гришко – да. – Она встала и с вызовом посмотрела на Тонкого: – Что ж, пойду загляну в их тетради. Хотя «пабалтать» – приметная ошибка, я бы запомнила.

– Я с тобой! – ляпнул Тонкий и прикусил язык. Утомительное это занятие, друзья, – проверять тетради второкурсников, особенно когда сам еще школу не закончил. Преподаватель справится и один. Но что попрошено, то попрошено, отказываться уже неудобно.

– Идем. Посмотришь на чужие ошибки, заодно сам подтянешься. Видела я твою пунктуацию, – она кивнула на монитор. – Позорище. Идем-идем.

Тонкий вздохнул, ругнул себя за длинный язык, вытащил из клетки верного крыса (все не одному страдать) и поплелся за бабушкой.

Месяц – это очень много. Это двадцать рабочих дней, это восемьдесят учебных часов. Двадцать четыре из них – бабушкины. Каждый час – это страница диктанта (остальное время – конспекты, слава богу, для них у студентов другие тетради). Четыре человека, по двадцать четыре страницы диктанта у каждого. Девяносто шесть страниц, сорок восемь листов. Это ж целая толстая тетрадь! Или четыре тонких по двенадцать листов. Много.

А почерки! Тонкий натурально сломал глаза, выискивая в студенческих каракулях знакомое слово. Нет, не нашел. Но когда бабушка закрыла последнюю тетрадь, стало почему-то легче.

Ошалевший от количества бумаги Толстый дегустировал тетрадь Гришко. Получил от бабушки по носу, принялся за Иванова. А у пранкера – ник Ваня…

– Ну что ж, – бабушка сняла очки, – больше всего я думаю на Иванова. Чистая пунктуация, безобразная орфография. Но моветонов таких, как «хочеш пабалтать», у него нет.

– Здесь вообще слов таких нет, – сник Тонкий: вроде близко к правде, вроде многое сходится, а вот главного доказательства не нашли. – Может, ты им диктант устроишь на эти слова? «Что ли», «пазнакомиться», «нармальный».

– «Нармальный» есть, – подхватила бабушка. – Опять-таки у Иванова. А диктант? Саша, я не вправе самовольничать из-за того, что мне, видите ли, звонят! Есть учебная программа. Из-за этого горе-диктанта у меня не останется времени на действительно нужные упражнения. К тому же, по-моему, и так все ясно.

Она сняла очки и стала протирать их уголком халата. Усердствовала при этом так, будто стирает остывший воск или толстый слой клея. И лицо у нее было соответствующее: гримасничала, будто хотела протереть очки насквозь, раздавить стекла…

Тонкий понял: Иванову завтра не поздоровится. А еще подумал, что человек мог и присутствовать на лекции, просто не успел записать все темы рефератов. Или поленился. Или опоздал. Или вообще – не хотел писать этот реферат, пусть будет двойка, темы специально не записал, а потом вдруг образумился и спросил на форуме. В общем, ерундой они с бабушкой занимались. По-хорошему, надо проверять все сто пятьдесят тетрадей вдоль и поперек. За вычетом девчонок – около сорока. А ведь есть еще и другие факультеты…

– Хорошо, что у меня в этом семестре только журфак!

Ага, нет других факультетов, уже лучше. Толстый грыз ивановскую тетрадь. Тонкий забрал его на руки и приготовился отстаивать презумпцию невиновности.

– Ба, тебе ведь все равно нужно проверить все?

– Что? – бабушка будто вынырнула из голубой мечты о расправе с Ивановым. – Только последний диктант. А что?

Тонкий рассказал, что́ он думает о студентах, не знающих темы рефератов: могли ведь присутствовать на лекции и не записать!

Тогда бабушка рассказала, что она думает о Тонком, Иванове и молодежи вообще. Профессорский статус и присутствие несовершеннолетнего внука ее не смутили. Тирада была длинной и тяжелой, как рельсы трамвая. Толстый сжался в комок, Тонкий тоже хотел, но у него не получилось – мешало пострадавшее ребро. Сидел и не знал, куда деваться от собственного несовершенства, и в конце концов собрался позорно бежать из комнаты. Но бабуля припечатала:

– Сиди, поможешь.

Глава V

Группа захвата «Кому за семьдесят»

Тысячи капелек вреза́лись в грязное стекло, разбивались и летели брызгами. На их месте оставались неровные водянистые точки, которые сползали по стеклу дорожками. К форточке припечатало дождем кленовый лист. При каждом дуновении ветра он шевелил ножкой, тянулся-тянулся вверх, словно пытался освободиться и улететь. Голая ветка-скелет скребла по стеклу, будто палец. Типа, дерево так протянуло руку и ногтем шкряб-шкряб: чистое у тебя окно, парень, или дождик должен еще полить?

Хорош дождик! Ливень! Водопад! Фонтан в ГУМе! И меньше всего хочется вставать и бежать в школу. Бежать вообще никуда не хочется. Хочется валяться и смотреть, как разбиваются-разлетаются по стеклу дождевые капли! Акварелью бы хорошо вышло: ею можно и капельки передать, и текучесть, и муть, которая встает за стеклом, размывая деревья и дома напротив.

Да только кто ж даст-то?! В школу пора, труба зовет!.. Впрочем, что-то молчит наша труба. В доме было подозрительно тихо. Не галопировала в коридоре Ленка, не ворчала бабушка, даже Толстый мирно сидел на подушке и доедал кусок ластика.

Проспал? Да разве Ленка с бабушкой позволят такую роскошь?! Они так шумят по утрам, что не захочешь, а проснешься! Наверное, еще рано, все спят. Тонкий повернулся посмотреть на часы, а увидел записку.

Сходи в травмпункт, пусть полюбуются на твои синяки. После – можешь пойти в школу.

Бабушка .

Синяки? А, ну да, вчерашняя разборка с Ваней, на которую Ваня-то не пришел, а по шее бойцам все равно досталось. Но Тонкий вернулся домой вполне приличный с виду, только помятое ребро выдало себя, когда он развязывал шнурки. Сашка откинул одеяло, посмотрел на себя, любимого, и сразу понял, в чем прикол. Все левые ребра в поле зрения были ядрено-фиолетовыми!

Наверное, бабушка утром пришла его будить да и заметила. Заметила и решила дать человеку поспать, а когда проснется – сдать его травматологам. Профессору некогда по травматологиям таскаться, так что пусть человек сходит один. А там захочет – может пойти в школу, бабушка не настаивает, потому что она все-таки бабушка, а не зверь. Может, человеку плохо, она же не знает!

Тонкий потянулся вставать и подумал, что травмпункт – прекрасная идея. Просто замечательная, только дойти бы до него! Ребро болело так, что глаза вылезали на лоб и вежливо здоровались друг с другом. Дышать было трудно. А в коридоре скрипнула половица.

Тонкий наконец глянул на часы: десять. Бабушка и Ленка уже давно грызут и сервируют гранит науки. Ну и что, что бабушка – преподаватель, сама говорила, что студентам надо вечно все разжевать и в рот положить. За некоторых и глотать приходится… Может, ей надоело это занятие и она решила вернуться? Или сестренке вздумалось прогулять? Тонкий хотел крикнуть: «Лен!», но ничего у него не получилось, слишком кололо ребро. Он молча встал и побрел к двери. Шаги в прихожей оборвались: точно Ленка. Пришла, услышала, что дома кто-то есть, вот и замерла. Стремается бабушки. Хотя нет, глупо: наверняка она знает, что Тонкий дома. Он потянулся открыть дверь и услышал: