Читать интересную книгу Черная книга коммунизма - Стефан Куртуа

Но я говорю не о конкретных лицах, а о попытках дискредитировать тенденции, которые пробивают дорогу к экономической свободе, нормальному рынку.

За спекуляциями на тему «новые русские» — прежний классовый подход, только по-новому представленный. То же стремление разделить общество на злых богатых и несчастных бедных, олицетворяющих добро и справедливость. Но это уже было и принесло только беды. Сегодня подобные спекуляции нельзя квалифицировать иначе, как злонамеренные, подстрекательские.

Схема «богатые — бедные» постоянно подпитывается нерешенностью противоречий между творцами и паразитами, производителями и трутнями, людьми нравственными и двуногими созданиями из клана воинствующего аморализма. Оно изначально заложено в любом обществе. Но только XX век с его уровнем требований к личной и социальной ответственности придал этому противоречию повышенную остроту. Особенно в нашей стране, в которой большевистское государство с самого начала строилось на удушении работающих и возвышении бездельников.

Стихия правит бал там, где власть лелеет пассивного, ленивого и равнодушного. Цивилизация, однако, — это каждодневность усилий, муки творческого поиска, тяжесть сомнений, груз ответственности, на основе чего личность только и может достичь счастья самореализации и обрести достоинство.

Наш исторический выбор состоит в том, пойдет ли общество, страна к возвышению действительного труженика, к его социальной защите, к утверждению за каждым человеком неотторжимого права на самореализацию. Или же мы снова повернем к люмпенопоклонству и тем самым обречем общество на вырождение.

Босяки жгут сарай, чтобы зажарить поросенка. К тому же не своего. Люмпен — носитель зависти, первого греха человека. Каин убил Авеля из зависти. У люмпенов своя система ценностей: мораль, нравственность, честь, совесть, порядочность — зловредны. Лень — мать всех пороков. Хлестаков — гениальнейший образец босяка в чиновничьем мундире. Босяк — за уравниловку, за воровство. Сталин — эталон растления властью. Брежнев — воровством. Проблемы босячества, зависти к заработанному достатку, «комплекс Сальери» — это те рефеодальные камни на нашем пути, на которых демократы будут спотыкаться на каждом шагу. И падать придется.

Моцартовское начало — самое светлое, самое ценное, что есть в человеке. Все земное — от перворукотворного костра дикаря до компьютера, от колеса до космической станции — сделали люди моцартовского склада, таланты и интеллектуалы.

Авангард реформации идет по минному полю. Ошибки, потери, разочарования. С трудом, и немалым, мы учимся жить в условиях демократизации, осваиваем азы свободы. Полемическое невежество, неуважение к оппоненту и даже партнеру выплескивается из всякого, раскрывающего уста. В спорах кратно больше хамства, неприятия иной точки зрения, чем истины. Самая пора браться за ум — иначе беда неминуема.

Последние годы слишком глубоко изменили наши понятия об общественной жизни, чтобы и сегодня продолжать действовать на той же интеллектуальной и политической базе, что и в начале Реформации. Поэтому неизбежно:

Первое. Серьезное переосмысление происходящих процессов, интеллектуальное освоение нового опыта, а главное, понимание самих себя с позиций всего познанного, накопленного за эти годы.

В понимании законов и условий социализации личности, строительства духовно здорового общества марксисты начала двадцатого века — и русские, и немецкие, и иные — были во власти кривых зеркал. Их попытки создать теорию личности отличались неистребимой политической демагогией.

Какое, впрочем, можно создать учение о всесторонне развитой личности, если ее предварительно втиснуть в классовые общественные структуры? Классовая завороженность отбросила за негодностью такие факторы социальной интеграции, как общечеловеческая мораль, религия, семья, которые играют первостепенную роль в сохранении человечности.

В сущности, позаимствованная у сенсимонистов идея, что вся история человеческого общества является историей борьбы классов, затеняла основополагающую проблему, почему общество сохраняется как целостность? До сей поры марксоориентированнэя социальная философия отвечает на этот вопрос очередным каламбуром: единство существует через борьбу и противоречия, то есть через разъединение, разрыв.

Вероятность того, что реальный исторический процесс разойдется с прогнозом Маркса, была велика с самого начала. И в то давнее время можно было заметить, что каждый очередной кризис перепроизводства, с которым связывались надежды на начало революции, разрешался мирным путем, подталкивая капитализм на новую ступень расширенного воспроизводства.

Не случайно Энгельс в конце жизни признал, что его и Маркса взгляды на отличие будущего некапиталистического общества от общества современного не имеют никакой теоретической и практической ценности вне связи с конкретными фактами и процессами истории.

Второе. Необходим перенос центра тяжести практических преобразований на закрепление достигнутого, создание надежной опоры демократии в институтах, механизмах и структурах экономики, государства, общества.

Третье. Мы вступаем в период еще большего числа неопределенностей, запрогнозировэть исход которых, вычислить траекторию их развития чрезвычайно трудно. Неопределенностей и во внутренней жизни, и в мировой политике, и в мире в целом. Период этот требует особой осторожности. Конечно же, не отказа от осуществления реформ, отказа, который искусственно породит новые неопределенности.

Четвертое. Под любые реформы, имея в виду реформы оправданные, направленные на благо человека, сейчас необходим колоссальный объем предварительных исследований, прогнозов, разработок, проверки ряда исходных положений на моделях. Недостаточность разработок больно ударяет по реформам и их сторонникам, замедляет или останавливает преобразования.

Отныне и далее в структуру политической и государственной систем, экономики, всей общественной жизни должен быть заложен институт реформ в качестве постоянного и всеобъемлющего института, обеспечивающего жизнеспособность общества.

Пятое. Скажу так — поверить в возможность и реальность обновления в наших условиях в начале 1985 года было немыслимо. Однако — свершилось.

Тем самым жизнь еще раз, хотя и крайне драматично, подтвердила, что все общественные процессы неизменно носят циклический характер. И потому противодействие консервативной волны тоже неизбежно. Само по себе оно не тождественно отступлению, частичной реставрации прошлого (хотя может дойти и до этого).

Реформация должна уже сейчас задуматься над тем, как облегчить наступление следующей фазы цикла — реформаторской, а не стихийно реставрационной. Тут есть много возможностей.

На пережитую в 1990–1991 годах, в 1993 году и вновь всколыхнувшуюся сегодня фазу оживления реваншизма, подкрепляемую фашизмом, необходимо взглянуть не только как на неудачу или неизбежное зло, с которым приходится считаться, но и как на определенный сигнал о подстерегающих демократию опасностях.

Шестое. Куда же все-таки эволюционирует обновление? Предперестроечное общество сильно напоминало феодальное с точки зрения того, как строились в нем взаимные интересы и вся система экономической и социальной мотивации.

Полное отчуждение всех от всего предопределило то обстоятельство, что система в целом была никому не нужна: ни низам, ни верхам. Максимум, что мотивировало — это личное, индивидуальное положение, если оно приносило хотя бы небольшие привилегии.

Именно поэтому «тот социализм» рухнул так же молниеносно и на удивление легко, как в свое время рухнул — без войн и революций — рабовладельческий строй.

Возможно несколько вариантов развития. Один из них беспокоит меня больше всего. Сегодня общество отличается высоким уровнем конфликтности. Но конфликтность порождает потребность в защите — военной, экономической, социальной, — а потребность эта, в свою очередь, взращивает определенную иерархию отношений.

Так возник феодализм. Именно стадию социализированного феодализма мы еще переживаем и сегодня. Тенденция к своеобразному региональному феодализму будет, на мой взгляд, достаточно сильной в нашей внутренней жизни, по крайней мере на ближайшее десятилетие. И центральным звеном станут новые республики; министерства и ведомства — там, где они сохранятся, — крупнейшие концерны.

Если наше развитие не сорвется в ближайшее время на какую-то иррациональную траекторию, то относительно раскрепощенным будет поколение, которому сейчас 17–20 лет. Таким образом, до того момента, когда новая общественная система в форме социального капитализма станет достаточно сильной продвинутой, придется ждать, как минимум, 25–30 лет при условии, что в течение этого периода не возникнут какие-то сильные и устойчивые факторы, способные существенно повлиять в ту или иную сторону на эволюцию общества. Что касается подъема жизненного уровня, то он начнется гораздо раньше. Разумеется, все это — лишь самые общие соображения, рожденные скорее образными ассоциациями, чем реальными фактами.